Ольга, королева русов - Васильев Борис Львович. Страница 31

Бесшумно приоткрылась дверь, вошел молодой человек с правом ношения меча. Таковые назывались на Руси детьми боярскими, поскольку в отличие от отцов личного боярства еще не выслужили, и с недавних пор Кисан распорядился, чтобы именно они несли службу при княгине Ольге.

— Асмус просит дозволения войти, великая княгиня

— Пусть войдет.

Боярский сын отступил, пятясь за порог. Благополучно перешагнув через него (споткнуться считалось дурной приметой для хозяев дома), распахнул дверь настежь и провозгласил, как полагалось:

— Асмус!

Вошел еще молодой, чуть ниже среднего роста мужчина с тонкой талией и развернутыми, привыкшими к тяжелому мечу плечами воина. Легко и даже не без изящества поклонившись княгине, сказал на греческом языке:

— Дозволишь ли, великая княгиня, мне говорить на моем наречии?

— Ты убежден, что я им владею?

Ольга спросила это тоже на языке ромеев, поскольку еще в раннем детстве ее обучили основному языку Византии.

— Я убежден, что треть твоей дворни докладывает о каждом твоем слове и о каждом твоем шаге Кисану, великая княгиня, — Асмус еще раз поклонился.

— А остальные две трети?

— Еще треть ответит на все вопросы, которыми заинтересуется тот же Кисан. Остальным можно доверять, но говорить лучше на языке ромеев.

— Ты дважды упомянул это имя с неприязнью. А ведь мне известно, что именно Кисан выкупил тебя у палача, когда над твоею головой завис топор.

— Это так Однако бывает цепь событий, в которой причины важнее следствий, великая княгиня.

— Ты не похож на человека, который не умеет просчитывать дальнейшие шаги.

Странный грек, выкупленный Кисаном у палача, не имел никаких придворных званий. Он был явно из родовитой семьи, свободно говорил по-славянски, читал на латинском и греческом Кисану перед сном, а потом вдруг его определили в свиту Ольги с очень неясными обязанностями. Направляя его, Игорь буркнул что-то о старом желании княгини, чтобы ей читали «Жизнь двенадцати цезарей» Плутарха в оригинале, но сама Ольга такового своего желания припомнить так и не смогла. Для нее было ясно одно— Кисан послал к ней свои глаза и уши, и нужно всеми способами беречься от этих острых глаз и чутких ушей. Большего она и не желала делать, тем более что Асмус испросил свидания с глазу на глаз в первый раз.

А первый разговор с обладателем этих глаз и ушей пока складывался странно, и Ольга, сохраняя на лице вполне благожелательное выражение, пыталась понять, чьи ходы сейчас проигрывает умный и ловкий грею свои собственные или все-таки Кисана.

— Я из почтенной семьи, — продолжал тем временем Асмус. — С Детства был зачислен в гвардию императора, дважды отличился в боях, был на отличном счету. Когда пришло время, я влюбился, наши родители были не против, уже готовились к свадьбе, как вдруг угораздило влюбиться самого императора. Нет, не в мою невесту, хотя это было бы естественнее, а в пригожего юношу, сына вольноотпущенника. Может быть, тебе прискучило слушать, великая княгиня?

— Ты сам себе объясняешь, как получилось, что ты, любимец Византии, стал то ли полурабом, то ли полузаложником киевского варвара Кисана, — спокойно сказала Ольга. — Может быть, я ошибаюсь?

— Ты — мудра, — Асмус позволил себе слабую улыбку, не удержавшись при этом от вздоха. — Да, великая княгиня, вот уже почти год, как я сам себе пытаюсь объяснить, что же все-таки произошло.

— И что же произошло?

— Новый любимец императора оскорбил мою невесту при множестве уважаемых людей. И все тогда примолкли, ожидая, что я скажу и как поступлю. Я поступил верно, испросив у императора разрешения на поединок.

— Каково же было решение императора?

— Турнир. Император не любил, когда его воины гибли в мирные дни. Турнир с турнирным оружием, и победа присуждалась тому, кто усидит в седле, сбросив противника наземь.

— Однако…

— Да, великая княгиня, случилось непоправимое. Я имел все основания полагать, что выбью своего противника из седла в первой же атаке, но он прикрылся щитом, мое копье скользнуло по поверхности его щита и ударило соперника в забрало. Он упал на круп лошади, которая вдруг понесла, потому что народ на площади стал восторженно орать. А этот любимец императора зацепился шпорой за стремя, освободиться не сумел, и на повороте лошадь занесла его головой о камень. И все замерли… И я чаще всего вспоминаю эту замершую вдруг площадь. И удивляюсь: ведь только что все так вопили, что лошадь понесла…

— Но все молчали, когда тебя обвинили в убийстве любимца императора. Не огорчайся, таково свойство толпы вообще.

— Да, меня обвинили в преднамеренном убийстве на турнире, за что по нашим законам полагается отсечение головы. — Ромей вновь не смог удержаться от вздоха. — Именно поэтому я и решился на личную встречу с тобой, великая княгиня.

— Не уверена, что я правильно поняла тебя, — помолчав, проговорила Ольга.

— Я хочу служить тебе, великая княгиня, — тихо и очень серьезно сказал Асмус. — Я буду служить тебе верой и правдой, мечом и словом, своей честью и честью рода моего.

— Мне?… — Ольга не сдержала горькой усмешки — Опальной жене Великого Киевского князя? Чем ты руководствуешься, ромей?

— Двумя истинами. Слабостью великого князя и силой великой княгини. Меня с детства учил отец, что следует выбрать себе достойного владетеля и служить ему столь же достойно. Без хитрости и лукавства.

— И чем же сможет отблагодарить такого верного слугу опальная жена?

— Настанет время… Скоро настанет, верь мне, великая княгиня! Настанет день, когда все владыки государств европейских будут называть тебя королевой. Настанет! Только верь в этот день, как верю в него я!

И, опустившись на одно колено, Асмус низко склонил голову пред опальной великой княгиней…

Великий князь Игорь изволил навестить супругу, великую княгиню Ольгу, ночью. Впрочем, Ольга предполагала и такой оборот. Игорь был склонен к оглушительной демонстрации своей силы, поскольку не ощущал ее в душе. И летели всадники в черных, расшитых по подолу золотом рубахах, гикая и стуча мечами о щиты, и редкие прохожие поспешно сторонились, норовя нырнуть в любую щель, только бы подальше от этих молодцов. Подобная потеха ласкала, уязвленное княжеское самолюбие, а медоречивые бояре и приближенные ахали и всплескивали руками:

— Тебя боятся, как никого еще не боялись. Ничто не устоит перед тобою, великий князь!

Боялись не князя Игоря, а нечеловеческой жестокости его пыточных клетей. Правда, и сам великий князь порою любил посмотреть, как пытают, и послушать, как вопят от боли, призывая смерть Таковы были обычные развлечения того времени, небогатого развлечениями иными.

Впрочем, это не совсем точно. Многие девушки и юноши из дворцовой челяди шепотом рассказывали, что вытворяют скоморохи, которые приходят из непокорной земли вятичей. Повеселив народ в отдаленных деревнях, они тут же и скрывались среди своих болот

— Они великого князя в женской одежде показывают!. — тихохонько, в кулачок хихикали девушки.

За такое порушение княжеского достоинства полагалась мучительная смерть в пыточных клетях. Только пойди разыщи этих скоморохов в земле вятичей…

Поначалу Ольге было крайне неприятно слышать подобные разговоры, и она строго пресекала их. А потом… Потом наступило некое раздраженное равнодушие, и она уже не повелевала челяди молчать. И в конце концов само это равнодушие приобрело не раздраженный, а злой и немного даже торжествующий, что ли, оттенок. Великие киевские князья никогда не садились на кобыл, видя в этом бесчестие, а сына Рюрика прилюдно показывали в женском платье…

Так что Ольга нисколько не удивилась, когда ее супруг заявился среди ночи с оравой всадников. Она вообще не думала об этом после разговора на языке ромеев. Бесстрашная откровенность Асмуса не просто поразила ее — она стала первым знаком крушения Игоря.