Отрицание отрицания - Васильев Борис Львович. Страница 15

На заснеженном и разъезженном подъеме к центральному перекрестку Смоленска, где висели знаменитые городские часы, лошади поднимались чуть ли не на коленях. Все было в липкой глинистой грязи, все оскользалось, падало или норовило упасть, и пожилые люди на всякий случай обходили этот подъем по другим, мощеным улочкам.

«Уайт» гремел всем своим железом. Его нещадно мотало, потому что гладкая резина, которой были облиты его колеса на манер танковых траков, не цепляли дорогу. Однако мотор тащил вперед, и грузовик, виляя задом, кое-как взбирался по крутому склону.

Позади началась разрозненная стрельба. По ее бессмысленности штабс-капитан понял, что офицеры ею не руководят, что каждый стреляет, как ему сподручнее, без общей задачи. Это давало шанс успеть проскочить гребень подъема, пока случайная пуля не попадет в него. Густые сумерки неосвещенного города были на его стороне, равно как и то, что красные упорно не стреляли залпами.

«— Уйду…» — радостно подумал он и тут же отогнал от себя эту утешительную мысль

Он верил, что мысль притягивает. Не веря ни в какую чертовщину, он тем не менее в это верил. Он слишком долго находился под огнем, чтобы не верить в эту чертовщину.

Руль «Уайта» был расположен по центру, пассажиров не было ни справа, ни слева, Александра свободно мотало по жесткому сиденью, и он держался только за рулевое колесо. И это позволяло ему, болтаясь из стороны в сторону, не упускать из виду дорогу.

Он вылетел на центральный перекресток с диким ревом и грохотом, миновал Часы (отсчет расстояний и место встреч, как объясняла когда-то Анечка, показывая ему город), и погнал напрямик по усыпанной каштановыми листьями респектабельной Кадетской.

Этой сумрачной полуночью здесь никого не было, а стрельба прекратилась сразу же, как только Вересковский миновал подъем. Но скорость он не сбрасывал, понимая, что выигранное время — его единственный боевой резерв.

И на той же ревущей и грохочущей скорости вылетел к Блонью. Этот аккуратный, всегда ухоженный сквер с памятником композитору Глинке окружал продуманный ансамбль зданий, занятый государственными и общественными службами. Александр хорошо запомнил слова Анечки, что если городской центр — это Часы, то управленческий — район Блонья. Запомнил и резко свернул налево, против движения и часовой стрелки. Но сейчас он собирался перевести все часы города Смоленска назад.

Здесь, как он помнил из объяснений Анечки, должна была находиться Городская Управа. Приближаясь к ней, он сорвал с ремня гранату, зубами вырвал кольцо и метнул ее в подъезд. Промчался мимо, услышал, как грохнул за спиной взрыв, Но, едва свернув направо, как услышал еще один. Оглянулся и увидел перед собою напряженное, но весьма решительное лицо прапорщика Алексея Богославского.

— Вы?..

— Ну, я. Еще круг вокруг Блонья, капитан. Пока они не очухались. Перед поворотом у большевиков что-то вроде Ревкома. Я метну гранату в момент, когда вы будете поворачивать.

Александр кивнул, слов тратить было некогда. Чуть притормозив перед

следующим поворотом направо, услышал взрыв и какие-то крики, как ему показалось. Да, крики, потому что опять началась частая, но одиночная стрельба. Из нагана, как на слух определил он.

— Еще раз направо! — крикнул прапорщик. — Второе действие!.. Дайте мне ваши гранаты и не отрывайтесь от руля!..

Капитан отцепил гранаты, протянул за спину, уже не оглядываясь, но подумал, что этот поповский сын на фронте не проповедовал, а очень даже неплохо занимался делом. Распоряжения его были вполне разумными, и Александр ощутил вдруг некое подобие тепла в охолодевшей от войны душе. Появился надежный товарищ, фронтовик, с которым стоило поделиться судьбой.

На второй длинной стороне Блонья прапорщик дважды метал гранаты, но штабс-капитан уже не отвлекался от дороги. Уже началась стрельба, уже все выходы из четырехугольника, по которому они гоняли ревущую машину, были заняты набежавшими солдатами. Пулеметных очередей пока не слышалось, пальба была разрозненной, но штабс-капитан не сомневался, что это — только вопрос времени. А временем располагал противник, и следовало отрываться от стрельбы как можно скорее.

— Куда сворачивать? — крикнул он прапорщику.

— В Лопатинский сад! Ломайте ворота!

На втором круге Александр резко повернул налево, крылом снес железные узорчатые ворота городского парка и погнал по центральной аллее. Она была достаточно широка, нависавшие деревья немного прикрыли ее от дождя, но песок впитал воду. Здесь громить было некого, и прапорщик Богославский перебрался на переднее сиденье.

— Впереди, кажется, тупик? — спросил Александр.

— Да. В конце бросим машину.

— Ну уж нет! — Усмехнулся капитан. — Такого трофея они от меня не дождутся.

— За Королевским бастионом — очень крутой скат. Там невозможно удержать автомобиль.

— Перед скатом — прыгайте.

— А вы?

— А я угроблю грузовик и поднимусь к вам.

Промчавшись через мостик, который рушился за их спинами, они миновали садик с беседкой, вдоль левой крепостной стены поднялись на Королевский бастион. Штабс-капитан чуть притормозил.

— Прыгайте, прапорщик.

Богославский спрыгнул. Александр на второй передаче поднялся на гребень вала, а когда машина перевалила через него, поставил на нейтральную скорость и выключил двигатель. Машина продолжала катиться с крутизны. Убедившись, что она не остановится, штабс-капитан выпрыгнул подальше, перекатился и на четвереньках поднялся на вал. Оглянулся.

«Уайт» продолжал свободно катиться, все больше набирая скорость. Потом вдруг высоко подпрыгнул на каком-то ухабе, перевернулся и рухнул. И раздался мощный взрыв.

— Ну, вот и все, — сказал Александр. — Прощай, старина. Ведите, прапорщик. Полагаю, вдоль стены?

— Вдоль стены нельзя, — сказал Богославский. — Ниже пойдут кварталы рабочих льняного завода, где нас немедленно схватят. Надо пробираться мимо них по крепостной стене, я знаю, где можно на нее подняться.

— Заранее готовили побег?

— Играл здесь мальчишкой. Я же — смолянин.

Пройдя вдоль стены, он указал место, где высыпались кирпичи. Здесь и впрямь можно было подняться наверх.