Поезд для Анны Карениной - Васина Нина Степановна. Страница 12

– А может, – жалобно и просительно предложил Пеликан, – это я сам убил крокодила?.. Нечаянно.

– Оружие? – Карпелов смотрел в молодое лицо не отрываясь.

– Это... Нашел. Гулял и нашел, хотел опробовать. Залез на дерево. Вижу – крокодил плавает в бассейне, пальнул и попал нечаянно. Пистолет с испугу выбросил в озеро.

– Значит, сначала написал о похоронах крокодила заметочку, а потом пошел гулять к нему поближе? Неувязочка получается. Ладно, уговорил, – вздохнул Карпелов и стал собирать свои бумаги. – Не подходит тебе мое предложение. Сейчас подпишешь протокол, и передам я тебя, такого нечаянного, в команду по организованной преступности. Они там парни крепкие и немногословные. Много вопросов не задают, потому как им обычно все заранее ясно, что ты сделал и как. Они любят слушать и записывать. У тебя будет время, часа два, перед тем как тебя к ним поведут на допрос. Совет. Порепетируй с убедительными ответами, с фамилиями главаря и исполнителя, чтобы лечиться потом поменьше. Зато лет через десять ты, бандит из отсидки, в любой редакции будешь нарасхват. – Карпелов встал. – Репортажи из зоны, опять же, ничего идут.

– Вы мне угрожаете, – шепотом сказал Пеликан.

– А то! – Карпелов показал ему жестом встать.

– Я не заказывал никому никакого убийства! Он сам ко мне подошел на выставке, говорит, что ему очень надо убить крокодила, чтобы опробовать свое изобретение!

– Пеликан, – устало вздохнул Карпелов, – кончай грузить.

– Это правда. Я спрашивал насчет оружия, можно ли убить крокодила из воздушки, а он подошел, говорит, что у крокодила сердечный ритм не такой, как у человека. Его оружие, оно стреляет само. Ставишь ящик, делаешь настройку – и все.

– На что настройку? – спросил Карпелов, все еще стоя рядом и презрительно улыбаясь.

– На сердечный ритм крокодила. Но он говорил, что можно и на звук, и на цвет. Это на ВДНХ было, в «Пчеловодстве», его там, наверное, могли запомнить. Я не вру.

После этих слов Карпелов улыбаться перестал. Быстро подошел к столу, достал магнитофон и заставил Пеликана все повторить. Из небрежно брошенных на стол бумаг выплыл скользкой глянцевой обложкой яркий журнал. Пеликан все повторил, устало и безразлично глядя на обложку.

Карпелов вызвал Мишу Января и приказал немедленно ехать на ВДНХ и провести беседу с продавцами в павильоне «Пчеловодство».

Потом сел напротив Пеликана и долго писал, изредка взглядывая на журналиста.

– Прочти. – Он протянул Пеликану листки. Пеликан вздохнул и собрался расписаться.

– Э, нет, – Карпелов выдернул листок, – не хочешь читать, я тебе устно растолкую. Значит, сбитая случайно собака и материал на нее – понятно. Твое желание прикончить крокодила, чтобы еще раз запиской вызвать милицейский чин на кладбище и получить хорошие деньжата за снимок, – понятно. Крокодила ты не убивал, а воспользовался предложением неизвестного сумасшедшего снайпера – понятно. Непонятно одно. Откуда ты, молодой и приличный, так хорошо знаком с милицейским архивом?

Пеликан, кивавший головой на каждое «понятно», при этом вопросе сильно и убедительно замотал головой из стороны в сторону.

– Я не знаком, – он честно таращил глаза, – никаких милицейских архивов.

– Не пойму, ты помогаешь мне или нет? – Карпелов вызвал дежурного и потребовал альбомы. – Если помогаешь, тогда посмотри эти фотографии и скажи, кого знаешь.

Пеликан с огромным интересом листал альбомы, шевеля губами при прочитывании кличек. Карпелов вздохнул. Если этот молодой гад видит знакомые лица, но разыгрывает так искренне полное удивление и интерес, то ему место в театре, а не в журналистике.

– Это – Пикассо? – Пеликан, прочитав подпись внизу, с восторгом ткнул пальцем в интеллигентное лицо на фотографии. – А Чику можно посмотреть?

Карпелов альбом отобрал, сложил на нем руки и стал смотреть на Пеликана внимательно и грустно.

– А расскажи-ка мне, хлопчик, о твоих дальнейших планах на кладбищенском поприще, – сказал Карпелов после длинной паузы.

– Как это? – Удивление и полное непонимание в честных глазах Пеликана.

– Ну как, вот похоронили, допустим, крокодила. Ты написал статейку, при ней, понятно, фотография. Дальше что? Кто следующий?

– Да все вроде...

– Пеликан, говори, кто из домашних животных имеет интересующие тебя клички, говори, пока я добрый.

– Ну есть один бульдог, его зовут Харитон. Я к нему еще не подобрался. Есть кошка Маркиза. Еще этот... Удав Мамацуи. Это все.

– Мама... как? – Карпелов достал листок и подчеркнул в нем Харитона – «Черемушкинский рынок и проститутки Юго-Запада», и Маркизу – «рулетка и карточные игры». Никакого Мамацуи в его списке известных внутренним органам кличек преступного мира не было.

Пеликан смотрел на Карпелова не моргая, бледный, с синими кругами под глазами.

– Удав Мамацуи, – сказал он громко, думая лихорадочно про себя, правильно ли делает, раскрывая свои карты.

– Ну что, давай до конца договорим. Удав, значит, Мамацуи. Откуда ты знаешь эти клички? – Карпелов не хотел смотреть в лицо Пеликана после этого вопроса, специально отвернулся. Он почувствовал, что мальчик устал и ему все труднее и труднее изображать необходимое выражение лица. Пусть расслабится и хорошенько подумает. Он назвал кличку, которая неизвестна органам, а когда понял, что неизвестна, очень испугался. Что это, черт возьми, значит?!

– Где что услышал, – почти шепотом проговорил Пеликан, – еще в газетах иногда бывает.

– Не бывает. – Карпелов повернулся, и ему стало жалко Пеликана. Журналист выглядел ужасно. Больше всего на свете он не хотел отвечать на этот вопрос, и Карпелов понял, что ответа не будет. – Не бывает, потому что ты назвал такие клички, включая, кстати, и Пикассо, которые не проговаривались по телевидению и радио и не печатались в газетах. Потому что эти люди на свободе. Информация идет, когда кто-то из них арестован или убит. Кстати, похоже, что никого из них ты лично не знаешь и фотографии эти тебе раньше не попадались.

Почему... – Пеликан потянул на себя журнал «Плейбой» со стола Карпелова. – Эту знаю. Классная тетка. Кличка Апельсин.

Три дня Ольга Антоновна заставляла себя не отвечать на телефонные звонки, не выходила в город, не ужинала с друзьями, не смотрела на себя в зеркало. Она валялась на смятой огромной постели, выпила, впрочем без особого желания, полбутылки водки, искусала и разбросала по комнате яблоки и персики. Изредка, медленно и плавно скользя по коврам и паркету легкими ступнями, она ловила границу света и сумерек, но определить, день ли сменял ночь или ночь светлела наступающим утром, не могла.

Испуганный ее состоянием, муж посетил психиатра. Психиатр сказал, что помогать нужно не жене, а ему, мужу женщины, не сумевшей справиться с возрастным приступом самопереоценки, усугубленным отсутствием детей. На вопрос, что же теперь делать и как реагировать на полную отстраненность жены от происходящего вокруг, ему было предложено несколько вариантов на выбор.

Не обращать внимания на поведение жены, разговаривать с ней так, словно ничего не случилось, потому как велика вероятность того, что подобное поведение спровоцировано для привлечения к себе внимания. Подарить цветы.

Завести хорошенькую девушку, с которой посетить театр, концерт или ресторан, переходить или не переходить с ней к интимным отношениям – по обстоятельствам.

Еще можно было предложить жене немедленно сменить обстановку. Например, уехать на недельку в тундру. Или в Африку на охоту.

Самому заболеть и потребовать к себе внимания.

Врезать жене как следует, потом помириться и провести вместе сутки в постели.

Получилось так, что муж Ольги Антоновны выполнил все, что ему предложил психолог, и сразу.

Он повел в обед свою секретаршу Милу в дорогой ресторан. Откушав в уединенной кабинке и все время натыкаясь взглядом на выпученные от удивления и испуга глаза секретарши, муж Ольги Антоновны вытер рот и руки салфеткой и сосредоточенно расстегнул на секретарше блузку, обнаружив, что она не носит лифчик. Разглядывая девичью острую грудь, уловил себя на том, что обдумывает, как именно следует врезать жене, поскольку никогда этого раньше не делал. Вздохнул, блузку запахнул, перед Милой извинился и немедленно отправился домой, купив розы.