Правило крысолова - Васина Нина Степановна. Страница 3

Я представляю себе, как дедушка, услышав ее шаги, отворачивается к стене и натягивает одеяло на свой длинный нос. Бабушка не требует внимания, она, отодвинув его очки от края стола, ставит чашку на салфетку, подходит к окну и открывает форточку. От едва ощутимого сквознячка пар из чашки метнется в сторону.

Инспектор Ладушкин у себя оденется, проявляя чудеса подвижности после трех часов сна, спустится по лестнице в подъезде и выйдет в осенний мокрый двор ждать посланную за ним машину. Она отвезет его на шестьдесят пятый километр Симферопольского шоссе, где неподалеку от дороги будет стоять темно-синяя «Тойота» с наглухо закрытыми окнами, а в ней на передних сиденьях обнаруженные тела мужчины и женщины. В шесть сорок, обработав найденные в машине документы, Ладушкин выяснит по адресу прописки номер домашнего телефона. Он наберет его трижды, потом посадит набирать номер дежурную, но трубку никто не возьмет. В квартире Ханны и Михаила Латовых никого нет. А к семи часам Ладушкин найдет по справочной родственников погибших, наберет номер телефона матери Ханны (в девичестве – Грэмс) и на удивленное «Алло?» сначала извинится, что разбудил в такую рань.

– Я не сплю, – насторожится бабушка. – А вы кто?

– Что?! – вскочит дедушка. – Нашли Клауса?

Бабушка, ничего ему не объясняя, наберет мой номер телефона, терпеливо выждет девять длинных гудков и прошипит, косясь на дедушку, натягивающего одеяло на лицо:

– Ты должна мне помочь.

– Да-а-а, – протяну я, нащупывая будильник и таращась в него с обреченностью.

– Нужно поехать в морг!

– Не-е-ет… Бабушка, умоляю, оставь меня в покое. Сколько своих друзей детства ты уже осмотрела вместе со мной? Шесть? Семь? Я не переношу морги, я больше не хочу.

С прошлого года бабушка вдруг стала проявлять активность и участие в похоронах всех своих друзей и знакомых детства.

– Нужно! – шипит бабушка.

– Нет. – Я демонстрирую голосом непреклонность. – Никаких моргов.

– Кто-то убил блудливую сучку Ханну. Вместе с ее четвертым мужем. – Она понижает голос.

Я резко сажусь в кровати и окончательно просыпаюсь. Представляю ее с трубкой у рта, нависшую над телефоном. В тонком шелковом пеньюаре, в огромных меховых шлепанцах, и вьющаяся прядка у виска – припорошенное пеплом времени потускневшее золото. Когда она сердится, то не хмурится, а лишь слегка прищуривает глаза и кривит рот. Я предлагаю первое, что пришло в голову:

– Нужно позвонить маме.

– Нет! – кричит бабушка.

От ее крика я дергаюсь и клацаю зубами. Повернувшись к зеркалу, обнаруживаю себя, совершенно голую, сидящую на кровати с безумными глазами и приоткрытым ртом.

– Нет, – говорит она уже спокойным голосом, – ты что, не знаешь свою мать? Она же свалится в истерике дней на пять, и вместо похорон нам придется вызывать врачей на каждый ее припадок.

– Похорон?…

– Ты меня не поняла? Ханну убили.

– Уже? – заинтересованно приподнимется на кровати дедушка.

– Заткнись! – топает на него ногой бабушка. – Ну вот, из-за твоей непонятливости мне пришлось повысить голос. Теперь Пит не успокоится, пока я все не объясню.

Она бросит трубку без предупреждения. Я встану и, покачиваясь, пойду на кухню. На перекладине окна в открытой форточке будет сидеть попугай и устрашающе топорщить хохол на макушке. Я влезу на табуретку, возьму попугая, он заверещит, будто ему выдергивают перья. Одной рукой его надо брать за когтистые лапы, а второй – быстро, пока он не воспользовался изогнутым клювом, – за горло. На моей руке, на заживших прошлонедельных царапинах подживают новые, позавчерашние. Слезу с табуретки и, оказавшись посередине кухни с зажатым в руках попугаем, пойму, что неплохо бы надеть что-нибудь, но как? Я просуну голову в завязки фартука и с попугаем в вытянутых руках выйду в коридор. Главное, не забыть опустить предохранитель замка.

Я позвоню в квартиру рядом и подниму орущего попугая до уровня глазка, прислушиваясь, не едет ли лифт, поскольку моя голая спина как раз повернута к нему. Когда дверь откроется, я суну попугая причитающей и хлопающей в ладоши женщине в ярком халате. Она скажет, что я – подарок господа. Да, именно так: подарок господа.

Быть подарком господа в наше время нетрудно. Нужно регулярно снимать с форточки или ловить в своей квартире сбежавшего от соседей попугая и первое время за его возвращение даже принимать коробку конфет, ананас, бутылку вина, корзинку клубники, банку маринованных огурцов («Свои, сама закатывала!») и… Что там еще было, до того дня, когда я с трудом сдержалась, чтобы не свернуть попугаю шею? Да, книга. Книга о вкусной и здоровой пище. После книги я попросила прекратить всяческие благодарности, кроме устных, и мне в награду тут же рассказали, что это очень редкий и дорогой попугай, и если его не будет дома к моменту возвращения из плавания главы семьи, то…!

Пятясь задом, я отступаю к своей двери, быстро стягиваю в узел завязки фартука над голыми ягодицами, киваю головой, изображаю понимающую улыбку и категорически отказываюсь от банки растворимого кофе.

В квартире я успею к давно надрывающемуся телефону, и бабушка заявит мне приказным тоном:

– К девяти мы заедем за тобой на такси.

И положит трубку.

Мы прибудем к моргу, где я познакомлюсь с инспектором Ладушкиным и врачом-патологоанатомом, и они оба будут что-то объяснять, пряча глаза, а бабушка, устав от их бормотания, потребует немедленно приступить к опознанию. Врач станет уверять ее, что опознание затруднено, поскольку тела не то чтобы сильно изуродованы, но и удовлетворительным материалом их назвать нельзя, и от этих объяснений у бабушки разыграется жуткий интерес и желание немедленно рассмотреть все, что врач счел неудовлетворительным для опознания материалом. Она будет прорываться в анатомический зал – так называлось место, где лежат мертвые тела, – «зал», и даже обзовет инспектора Ладушкина, тоже пожелавшего ее подготовить, неприличным словом.

Тут вступит дедушка, он начнет уверять инспектора, что сдерживать бабушку бессмысленно, и если она решила немедленно посмотреть на свою умершую дочь, то непременно посмотрит, и подготавливать ее к осмотру совершенно ни к чему, поскольку последние десять лет она ежевечерне просит высшие силы помочь ее дочери оставить этот мир, чтобы побыстрее возродиться в более приличной ипостаси, чем проститутка, жадная сволочь, похотливая сучка, бросившая своих детей, кровосмесительница и убийца.

– Поэтому, – великодушно заметит дедушка, – совершенно все равно, в каком виде находится некогда рожденная ею дочь, и ничего, кроме покоя и чувства, что высшие силы наконец услышали ее молитвы, бабушке это опознание не принесет.

Я во время этих недолгих, но громких препирательств буду молча подпирать стену, заботясь только об одном – как бы меня не стошнило. Когда взъерошенный и красный Ладушкин, гордая, с лицом победительницы бабушка, послушный дедушка и за ними – я, приготовившая на всякий случай салфетки, прошли в этот самый анатомический зал, первое, что меня поразило, – это множество желающих опознаться. Каталок, накрытых простынями, я насчитала двенадцать, на тринадцатой меня отвлек возмущенный голос бабушки:

– Что это такое? А где голова?

– Ты когда-нибудь видела, как изумрудная оса откладывает личинку в сочный животик таракана? Я тут скатал кое-что, подправил, и уверяю тебя, это зрелище впечатляет.

– Что такое изумрудная оса? – интересуюсь я.

– Это очень изящное насекомое, не в пример нашим толстым полосатым подмосковным осам. У нее талия ниточкой, тонкое продолговатое брюшко и гениальный оттенок темно-зеленого цвета.

– Где взял?

– Скатал в Интернете. Брэдовский сериал «Мир хищников». Послушай, не перебивай. То, как изумрудная оса протыкает жалом таракана между сочленениями панциря на спине и откладывает внутрь личинку, конечно, зрелище захватывающее. Вполне сойдет за сложную насильственную эротическую конструкцию. Но потрясающим является не финал, а подготовка таракана. Оса обхватывает своими лапами тараканью морду, кусает ее, впрыскивая дурманящее вещество, после чего таракан совершенно теряет волю и способность сопротивления. Моя красавица берет его за лапу и ведет за собой! – захлебываясь от восторга, орет в трубку возбужденный оператор Лом.