Шпион, которого я убила - Васина Нина Степановна. Страница 69

32. Дочь мясника

Марго, предъявившая свой паспорт и примерно ответившая на все вопросы любопытного проверяющего – «В театр пришла за зрелищем. Зрелище оказалось потрясающим. Кто исполняет главные партии, не знаю, но Квазимодо – урод, это точно», – одной из первых покинула театр и отправилась в бар, где ее хорошо знали. Она молча села за стойкой. Бармен, кивнув, так же молча налил пять маленьких стопочек водки, насыпал в вазочку жареный фундук и распотрошил апельсин, превратив его в диковинную распустившуюся оранжевую лилию на синем с позолотой блюдце. Марго пила по одной стопочке в четыре с половиной минуты, закусывала орешками, а после последней принялась за апельсин, развернувшись к залу. В стеклянной колбе на постаменте извивался в танце юноша в набедренной повязке. Марго посмотрела на часы. Потом – удивленно – на бармена.

– Лацис гриппует, – тут же среагировал на ее взгляд бармен и добавил: – Извините. Он просил передать, если вы будете спрашивать.

Марго, побледнев, взяла листок бумаги. Понюхала его, закрыв глаза. За несколько секунд она увидела большую кровать в розоватом сумраке ночника и юношу с завязанным горлом, листающего на кровати журналы.

– Действительно грипп, – заявила она с облегчением и развернула записку. Одно слово и две цифры. Название улицы, номер дома и квартиры. – Где это? – Марго положила записку на стойку.

Бармен вызвал такси.

Ее долго осматривали в «глазок», потом дверь открылась на ширину закрепленной цепочки.

– Я – Марго. Я хочу видеть Лациса.

Юноша со всклокоченными волосами, похожий на бездомного пуделя, провел ее в спальню.

– Иди сюда, – просипел Лацис и провел ладонью по кровати возле себя, – у меня пропал голос. Ты была в баре? Я хорошо себя чувствую, температура небольшая, – он снял с горла повязку.

– Это я настоял, чтобы Лацис провел день в постели. – Пудель принес поднос с серебряным кофейником и чашками, поставил его на кровать, нежно посмотрел на Лациса и удалился, стуча пятками в паркет.

Марго огляделась. Огромная кровать под прозрачным пологом занимала почти всю комнату. Она откатила кресло к окну и села в него. Лацис встал, не отрывая своих глаз от глаз женщины в кресле. На скользком белом шелке кровати его обнаженная фигура казалась излучающей тепло, жаром пламенели скулы. Медленно переступая изящными ступнями, он начал двигаться под чуть слышную музыку, и вдруг – резко взметнулись вверх руки, соединившись над головой изогнутыми острой башенкой ладонями. И голова изумительных пропорций, и лицо редкой лепки, заключенные в живую рамку, притягивали больше, чем тело, равного которому по красоте и нежности Марго не видела ни в жизни, ни в искусстве. Расслабившись до полной отстраненности, до невесомости, до потери ощущения времени и пульса крови, Марго втягивала в себя танец глазами, почти не дыша. Пока коричневая жидкость из опрокинутого кофейника не нарушила приятного пастельного сочетания тонов – тела, шелка, розового свечения ночника за прозрачным пологом – и не подтекла, постепенно впитываясь, к ступням Лациса.

Женщина встала, глубоко вдохнула воздух. Молодой мужчина сел в подушки и подозвал ее осторожным, завораживающим движением руки. Марго подошла, провела пальцем по резьбе на кофейнике, потом – по ступне рядом, потом – вверх по ноге. Дойдя до колена, она выдохнула и пришла в себя. Достала деньги. Положила их на поднос.

– Дай руку, – попросил Лацис. Дождался, пока Марго думала – давать, не давать, потом раскрыл неуверенно протянутую ладонь и поцеловал горящими губами в бороздки судьбы.

– Это же просто грипп? – спросил он шепотом.

Марго кивнула. Он опять вжался губами в ее ладонь, глядя снизу потемневшими от расширенных зрачков глазами.

– Я ведь еще не умру? Я еще не пришел к тебе жить кафаром?

Марго покачала головой и улыбнулась.

– Твой новый друг ужасно содрогает пространство пятками, – прислушалась и шепотом сказала она.

– О, ты права. Он такой неуклюжий! – засмеялся Лацис.

33. Учительница

Подписав несколько бумаг, Ева получила вещи задержанного Кости Вольского. Она стояла у стола и под монотонное перечисление дежурного кивала головой. Дежурный доставал вещи из пакета, сверяя их со списком.

– Бумажник из кожи, коричневый, количество денег не оговорено из-за невменяемого состояния задержанного. По осмотру – триста двадцать рублей.

Ева кивает и берет бумажник.

– Пейджер системы… в работающем состоянии. Записная книжка с закрепленной в ней авторучкой.

Ева берет пейджер и записную книжку.

– Часы швейцарские, фирмы… браслет металлический. Зажигалка. Желтый металл, производство….

– Зажигалка? – Не веря своим глазам, Ева берет со стола золотую зажигалку. – Не может быть!.. – Покачнувшись, она удерживается за стол.

– Да они все сейчас курят, – успокаивает ее дежурный. – Не переживайте так. У вашего хотя бы – ни таблеток, ни шприцев.

Пытаясь собраться с мыслями, плохо соображая, куда ее ведут, Ева начинает тут же анализировать ситуацию. Ей мешают стены, запахи, крики из общего отделения. Заторможенным спокойствием и полнейшим безразличием к громкому мату задержанного она пугает дежурного. Но больше пяти минут Ева не выдержала и в коридоре сорок второго отделения, когда подросток в который раз громко, с натужным хрипом обозвал ее неприличным словом, заехала ему локтем в солнечное сплетение. Она сразу пожалела об этом, потому что Костю Вольского тут же вырвало.

– Нет, – простонала Ева и оттащила покачивающегося Костю от лужи на полу, пока он в нее не упал.

В туалете она сунула голову мальчика под кран и обмыла лицо, как это делала своим маленьким.

– Ты меня ударила, – констатировал начавший трезветь Костя. Мокрый, он сидел на унитазе, потому что стоять хорошо на ногах еще не мог, и смотрел, как Ева разматывает рулон туалетной бумаги.

– Извините, – Ева кивала дежурному составу отделения, вышедшему поглазеть на нее, и бросала размотанную бумагу в лужу на линолеуме, стараясь ее промокнуть. – Он неплохой мальчик. Бывает!

Девушка в форме сержанта принесла ведро, совок и тряпку.

– Надавайте ему как следует! – посоветовала она, помогая загружать промокшую бумагу в совок. – Мужики понимают только силу! – Девушка покосилась на своих коллег. – Их нужно приучать, пока маленькие!

– Обязательно, – пообещала Ева, – только на улице, когда выйдем из помещения. С меня туалетная бумага.

Сорок второе отделение Костя покидал, повиснув на плече Евы и митингуя.

– Она меня ударила! Вы будете свидетелями, она наверняка при исполнении! Она всегда при нем… – Справившись с заплетающимися ногами, пока Ева кивала всем напоследок, извиняясь и прощаясь, Костя набрал воздуха и закричал: – Ева Курганова ударила пьяного ребенка, когда была при исполнении! Представляешь, – доверительно сообщил он на улице, – они поверили, что я твой сын! Ну и кретины! Получается, что ты меня родила… Сколько тебе сейчас?.. Подожди, не тащи меня, я посчитаю, я не могу считать на ходу.

– Какая ты сильная! – пробормотал Костя, когда Ева затолкала его на заднее сиденье своей машины. – Получается, что ты должна была родить меня лет в тринадцать? В двенадцать? Я нигде не нашел, сколько тебе лет.

– Где это – нигде? – Ева села за руль, посмотрела на свои руки и заявила сама себе: – Я спокойна. Я очень спокойна. – Она повернулась к лежащему Косте. – Ребята в отделении решили, что ты мой сын, потому что у меня есть сын твоего возраста. Или старше, – добавила она с сомнением. – Я точно не скажу, сколько ему лет, это не важно.

– Многодетная мамаша-снайпер, избивающая подростков, – захихикал Костя.

– Я тебя только слегка ткнула локтем!

– Представляю, – встал Костя, – представляю, как это будет не слегка. И не локтем. А хочешь, я разденусь догола вот тут, в машине, и ты меня побьешь плеткой, а, мамочка?