Сын счастья - Вассму Хербьёрг. Страница 29

Больше он не изучал ее тело, как раньше. Она говорила, что они уже слишком взрослые для таких игр. А он не находил нужных слов, чтобы возразить ей. Взрослые так взрослые, с этим уже ничего нельзя было поделать. Но несколько раз он все-таки зарылся носом в ее волосы на затылке. Там хранилось странное тепло. Однако Ханна отказалась долго сидеть неподвижно. Впрочем, и это было не важно. Он все равно уедет отсюда. Сейчас он больше всего нуждался в одиночестве. Ему хотелось о многом подумать. Все неслось мимо, и он уже ничего не мог удержать. Наверное, по той же причине и тело его перестало расти. Даже пушок на верхней губе и тот перестал расти.

Если он сидел в комнате матушки Карен и никому не мешал, все о нем забывали. И если б он в один прекрасный день вообще не вышел оттуда, никто и не заметил бы, что он куда-то исчез.

Вениамин много времени проводил в летнем хлеву. Через маленькое оконце туда проникал синеватый свет. Пахло коровами, навозом и клевером. Он сидел в открытых дверях и размышлял над сложными вопросами: кто он, за кого его принимают другие и за кого ему следует себя выдавать, чтобы никто ничего не обнаружил?

Иногда, осмелев, он задавал себе вопрос: ради чего он живет? Ради себя? Или ради того, чтобы быть свидетелем, который не дает показаний?

Ответа он не находил. Зато привык к постоянно живущей в нем тревоге. Голова его казалась слишком большой по отношению к туловищу. Не спасало и то, что по совету Стине он держал ее высоко.

Вениамин уже не помнил, когда ему на ум первый раз пришла мысль, что его никто ни от чего не спасет. Он должен сам спасти себя. Эта мысль белым червем ползала в его позвоночнике. Червь извивался, копошился, плодил новых червей. В конце концов Вениамину стало трудно держаться прямо. У него не хватало сил даже бояться по-настоящему. Он знал, что этот страх может убить его. Потому вместо страха и пришла эта тревога с червями. Вот черви сожрут его, и останется пустота.

Вениамин видел, что Дина тоже ждет Андерса. Она ежедневно поднималась на бугор, где стоял флагшток.

Похудела и сама стала как флагшток. Где уж ей было думать о том, как выглядит Вениамин или что на нем надето! Зачем? Ей хватало своих забот.

Вениамин старался приходить на бугор одновременно с Диной. Следил, когда она пойдет туда, словно у них там было назначено свидание. Только у них двоих. Хотя знал, что она ждет не его и даже не Андерса. Она ходила туда из-за русского.

Дина не сердилась на появления Вениамина, но почти не разговаривала с ним. Она стояла не двигаясь, и волосы ее летели по ветру, точно черный парус. Если светило солнце, они оба прикрывали глаза ладонью. Словно сговорились.

Так они и стояли на ветру, когда шхуна Андерса вошла в пролив. Вениамин закричал от радости и бросился в дом, чтобы надеть длинные брюки, непомерно большой пиджак и белую манишку. Ни дать ни взять задержавшаяся перелетная птица, которая уже сменила свое летнее оперение и совсем скоро отправится за море.

Сапоги были ему впору, поэтому он ступал твердо и не спотыкался о камни и бревна. Он очень ждал возвращения Андерса. Но радости как будто не чувствовал и потому сперва громко кричал и смеялся. А потом замолчал и ждал вместе со всеми среди прибрежных камней.

На воду спустили лодки. Одну, другую. Люди уже замолчали, а ветер еще долго носил над водой и хлопьями пены их голоса.

Наконец-то мечта Фомы осуществилась! Быка торжественно доставили на берег, словно это был негр из Африки. Из-за сильной качки у быка расстроился желудок. Стойло, в котором его везли, и сопровождавший его парень были в навозе.

Андерс вздохнул с облегчением, когда на быка накинули веревку и свели на берег. Он тут же приказал начисто отдраить шхуну после такого пассажира.

— Бык, конечно, тоже человек, да только на море ему делать нечего, — засмеялся Андерс, когда днище лодки царапнуло камни.

— Его зовут Туре Собака, как одного древнего викинга, и стоил он тридцать талеров, — сообщал Фома всем налево и направо.

— Солидные деньги за скотину, — заметил один арендатор, он нырнул быку под брюхо и что-то там делал.

Мужчины с интересом следили за ним, женщины стыдливо отвернулись. Бык грозно замычал и вскинулся на ручную тележку.

— Мы еще на нем заработаем, — гордо сказал Фома.

— Что будешь брать за одну случку? — спросил кто-то.

— Шесть талеров, — ответил Фома и погладил рассерженного быка.

— Не многовато ли?

— Арендаторам будет скидка, — негромко сказал Фома.

Все сошлись на том, что такого могучего быка им видеть еще не доводилось.

На берег спустилась Дина. Она пожала Андерсу руку и поздравила его с возвращением домой. Вокруг Фомы с быком вдруг воцарилась тишина. Теперь остались только Дина и Лидере.

Рейнснес слишком долго страдал от сырого тумана. Андерс был для них все равно что спасительное шерстяное одеяло. Вениамин заметил, что и Дина испытывала подобное чувство, когда они все вместе поднимались к дому. Андерс шел по аллее и нес русского на спине, точно пушинку. Но лишь когда Андерс, поставив локти на стол, начал рассказывать о поездке, дышать вдруг стало легче, чем раньше.

Вениамин чувствовал себя упакованным в сундуки и чемоданы, но жаловаться было не на что. Все могло быть и хуже. В дорогу могла собраться сама Дина.

Однажды он стоял с Андерсом возле голубятни и смотрел на голубей. Неожиданно Андерс сказал:

— К Рождеству я приеду за тобой! Клянусь! Дотерпи до Рождества! А там я приеду за тобой в любую погоду!

Вениамину пришлось кивнуть — это было сказано с добрыми намерениями.

Ленсман с семьей приехал на конфирмацию Вениамина. Дагни хвалила Вениамина за то, как он отвечал в церкви на вопросы, касающиеся святой веры, и пространно толковал катехизис.

Ленсман считал, что такая светлая голова ни в коем случае не должна пропасть. Золотые запонки он преподнес Вениамину еще накануне.

Вениамин больше не дрался с Оскаром и Эгилем. Олине уже не кричала на весь дом, что отпрыски ленсмана убьют Вениамина. Оскар и Эгиль ходили по пятам за Диной. Они говорили только с ней или о ней. Как будто она принадлежала им. Вениамин так и не привык к тому, что они ее единокровные братья. Все портило еще и то, что он был моложе их.

Он сблизился с Дагни. За это лето она заметно изменилась в его глазах. Упрямая, вечно недовольная чем-то женщина вдруг стала очень приветливой. Опасной и необходимой. Ему хотелось всегда быть рядом с ней. Ее волосы. Тяжесть ее тела, когда она наклонялась над его кроватью, желая ему покойной ночи. Дагни сохранила этот обычай, хотя, на ее взгляд, мальчики были для этого уже слишком большие.

Она была далеким облаком. Невыразимо прекрасным. Вениамин пользовался всеми мыслимыми приемами — и теми, которым выучился совсем недавно, и теми, которые знал давно, — чтобы заставить Дагни обратить на него внимание.

После возвращения из церкви женщины в ожидании обеда собрались в беседке и возле нее. Вениамин прошел мимо открытой двери беседки. Тени от листьев дрожали на лицах, плечах и грудях. Он погрузился в аромат, исходивший из корсетов и блуз. Это было не очень по-мужски. Но ведь можно позволить себе опять ненадолго стать маленьким!

Дагни наклонилась к нему, чтобы рассмотреть его запонки. Коснулась его руки. Это было немного странно. Сказала, что он вырос и стал красивый.

Голова Вениамина превратилась в мягкий клубок. Рука поднялась. И против его воли коснулась ее груди. Дагни не шелохнулась. Но спрятала его руку у себя на груди. Как будто вместе с ним участвовала в игре, о которой никто не должен был знать. Тогда он превратился в щенка и ткнулся носом в вырез ее платья. Только на мгновение. И все было кончено.

Но аромат Дагни он ощущал потом много дней.