Сын счастья - Вассму Хербьёрг. Страница 55

Может быть, потому, что я читал поэму глазами Анны, я не оторвался от нее, пока не дочитал до конца. Я презирал этого Пера Гюнта и восхищался им. Льющийся ритм очаровал меня, но сама поэма вызвала раздражение. Меня раздражало все — самообман, трусость, ложь. Даже юмор. Все было мне одинаково неприятно.

Ночью мне приснилась Карна. Но почему-то я не мог узнать ее. Какая-то она была не такая. Я проснулся и долго лежал, стараясь понять, в чем дело. И наконец понял: во сне у Карны было лицо Сесиль. А может, Ханны?

Мне снилось, будто Карна висела у меня на шее на цепочке. Вроде серебряного креста, который матушка Карен подарила Юхану. Я стоял на набережной Нюхавн и вертел Карну в пальцах, как амулет. Нечаянно я сделал резкое движение. Цепочка, на которой висела Карна, порвалась. Карна упала в воду. Цепочка обожгла мне пальцы и тоже скользнула в воду.

Проснувшись, я вспомнил одно изречение, которое где-то слышал или вычитал. А может, оно родилось во мне после этого странного сна: человек многое должен простить себе, прежде чем научится прощать другим.

Я не знал, живет ли до сих пор Карна у своей бабушки на Стуре Страндстреде, но на другой вечер пошел туда.

— Она работает сиделкой в клинике Фредерика, — сказал ее брат, с любопытством разглядывая меня.

— Когда она вернется домой?

— Завтра утром.

Мы долго смотрели друг на друга.

— Давненько ты у нас не был, — сказал он наконец.

— Это верно. Передай ей привет.

— Спасибо, передам. Ты придешь еще?

— Может быть, — подумав, ответил я.

Назавтра после лекций я пошел бродить по улицам. Мне не хотелось встречаться с Акселем, и я ушел из университета, не поговорив с ним. Что, безусловно, должно было его удивить. Я избегал всех мест, где обычно встречались студенты. И старался, чтобы Круглая башня — главная примета студенческого района — не попадалась мне на глаза.

Потом я набрался храбрости и в трактире «Старый берег» сочинил Анне письмо. Но как ей его передать, не знал.

Сперва я прошелся по Королевскому парку, стараясь убедить себя, будто просто гуляю. Потом направился к дому Анны.

Мне открыла та же горничная, которая встретила нас, когда мы обедали у профессора. Она сделала реверанс, узнала меня и очень удивилась. На мне не было ни пальто, ни шляпы, и я выглядел как самый обыкновенный студент.

— Вы подождете? — спросила она.

Я кивнул. Она оставила наружную дверь открытой и ушла с моим письмом. Я сел на каменные ступени и настороженно прислушивался, чтобы быстро вскочить и встать по стойке «смирно», если кто-нибудь выйдет из квартиры. Кого именно я ждал, горничную или Анну, не знаю.

Когда в дверях появилась Анна, я понял, что не ожидал этого. Покраснев как рак, я встретил ее взгляд.

— Добрый день! — В ее голосе звучало удивление. Заикаясь, я начал излагать ей содержание своего письма.

— Я сейчас иду на урок музыки. Может, ты проводишь меня? Это недалеко. — Она тревожно оглянулась через плечо, словно опасалась, что кто-нибудь остановит ее. Потом прибавила:

— Иди вперед и жди меня в Королевском парке!

Она назвала место, где мы должны были встретиться, но я не расслышал, потому что сердце стучало у меня в ушах. Анна исчезла.

Пошатываясь, я спустился по ступеням и вышел на улицу. Теперь я знал, что запреты для меня не существуют. Она осмелилась встретиться со мной наедине, никому не сообщив об этом!

В парк я не пошел. Стоял у входа, чтобы не пропустить ее. Ждал, спрятавшись за деревьями. Дыхание и сердце не слушались меня. Я презирал себя за это, но ничего не мог с собой поделать.

Вскоре я увидел Анну. Черная фигура в развевающемся недлинном пальто. Юбки ее колыхались на плитах тротуара. Стук каблучков звучал как фанфары. «Идет Анна!» — возвещали они.

Вблизи свет совершенно преобразил ее. Она словно сбросила с себя темную шкуру и превратилась в видение, закутанное в легкую желтую ткань. Под кронами деревьев солнце творило чудеса.

Мне хотелось прижать ее к груди. Мои руки пытались освободиться от меня и слушаться только себя. Но я знал, что она не Карна. Не Сесиль. И не Ханна. Она — профессорская дочка, хоть и согласилась встретиться со мной наедине. Не знаю, помнил ли я о том, что она к тому же принадлежит Акселю.

Когда она вошла в тень, по ее лицу скользнула улыбка.

— У меня всего полчаса. Я ведь и в самом деле иду на урок музыки, — сказала она.

Как будто я сомневался в этом!

— Давай пойдем по этой тропинке. Там есть скамья, — предложила она.

Я до сих пор не произнес ни слова. Только кивнул и пошел следом за ней.

— Ну что, прочитал «Пера Гюнта»? Тебе, наверное, кажется, что это написано про тебя? — спросила она через плечо.

Я не сразу вспомнил, что именно об этом написал ей в своем письме. Шутит она? Или говорит серьезно?

— Наверное, это потому, что мы оба покинули родину, — проговорил я и остановился.

— Я так и знала! — воскликнула она. — Знала, что тебе понравится! Скольким людям Пер изменил! Сколько испытаний не выдержал!

И тем не менее она застала меня врасплох, когда спросила без обиняков:

— А ты изменял кому-нибудь?

— Как сказать… — Я попытался уклониться от ответа.

— Если не ошибаюсь, именно измена Пера Гюнта заставила тебя написать мне это письмо?

По ее голосу я ничего не мог понять. Нейтральный звук на лоне природы. Но в нем слышалось много вопросов.

— Да, — признался я.

— Да? Но говорить об этом не хочешь?

— Мне просто хотелось увидеть тебя, — к собственному удивлению, произнес я.

Мы подошли к скамейке. Я смахнул с нее пыль и сделал галантный жест, приглашая Анну сесть. Она молча села. Я примостился на самом краю.

— Ты часто видишь меня… — начала она.

— Но не наедине!

Мы помолчали. Слова, которые мне хотелось сказать ей, куда-то исчезли. Она подняла на меня глаза:

— Ты прав. Не наедине.

Я всей кожей ощущал ее присутствие.

— А с Акселем ты встречаешься наедине? — вырвалось у меня.

Она искоса поглядела на меня и улыбнулась. Я не знал, как истолковать ее улыбку.

— Это совсем другое.

— Почему?

— Мы с Акселем давно знаем друг друга.

— Вот как? — Я мысленно увидел Акселя за спиной у Мадам в переулке Педера Мадсена.

— У тебя, кажется, не очень хорошая репутация? — спросила она. Словно поняла, о чем я вспомнил, и простила Акселя.

— Что ты имеешь в виду?

— Подруга Софии была на одной студенческой вечеринке в Регенсене, — сказала она, словно это все объясняло.

— Такие вечеринки бывают и в Валькендорфе, — заметил я, включив таким образом и Акселя в свою компанию.

— Я знаю.

— Так в чем же дело?

— Она там живет.

Мне нечего было возразить.

— А что сказала обо мне подруга Софии?

— Что у тебя много возлюбленных, — честно призналась Анна.

— А еще что?

— Что ты умный и хороший, но к избранной среде не относишься.

Я мог бы сказать, что мы с Акселем относимся к одной среде. Но удержался.

— А еще что? — опять спросил я.

— Что ты собираешься вернуться на родину, когда закончишь учение.

— Ты расспрашивала ее обо мне?

— Да.

— Почему?

— Мне было интересно.

— Почему? — шепотом повторил я, не смея поднять на нее глаза.

Я видел только ее руки. Сильные пальцы. Запястья, как у мальчишки. Выпуклые, коротко остриженные ногти. Если б я не знал ее, я подумал бы, что это руки женщины, которая занимается физическим трудом.

— Почему, Анна?

— Потому что ты не такой, как все. А может быть, потому, что ты тогда спросил меня об искусстве… Или…

Она замолчала и подкинула ногой камешек.

— Можно мне взять тебя за руку? Пожалуйста! Для меня это важно.

Она улыбнулась и спрятала от меня глаза.

— Если хочешь. Вот тебе одна рука. Другую я оставляю себе.

Одной я, конечно, удовлетвориться не мог. Схватил обе. Почти теряя сознание, но охваченный безграничной радостью. Я ощущал запах лесной почвы. Острый и свежий после дождя. Запах самой Анны. Лаванды?