Гвардия Бога Войны - Вебер Дэвид Марк. Страница 16
Потрясение было слишком велико для Вейжона. Попытки сэра Йорхуса успокоить его дали обратный результат. Рыцарь-командующий не одобрял появления Базела, но он попытался убедить Вейжона, будто не имеет никакого значения, что именно невежественные, низкородные докеры и рыбаки подумают об Ордене и его членах. Разумеется, братство имеет все причины расстроиться, даже разозлиться из-за нанесенного оскорбления, но их обязанность состоит в том, чтобы быть выше этого, не замечать, как бы всякий сброд ни старался унизить Орден.
Доводы были подобраны неудачно. Сэр Йорхус будто специально сказал именно те слова, которые окончательно разъярили Вейжона, и молодой рыцарь вихрем вылетел из таверны. Даже долгий обратный путь по морозу до дома Ордена не успокоил его. На самом деле после прогулки его ярость даже возросла.
Будь Вейжон чуть меньше разозлен, он понял бы, почему песня высвободила наружу все неудовольствие и разочарование, которые давили на него с момента прибытия Базела. Но он был слишком зол и слишком обескуражен. Он не стал бы выражать это словами. Не стал бы, не смог, не позволил бы себе облечь свои чувства в слова даже для самого себя. В глубине души ему казалось, сознавался он в этом себе или нет, что его предали. Сделав Базела Своим избранником, Бог лишил веры Вейжона Алмераса. Поставив над ним того, кто был недостоин даже пасти свиней герцога Трехелмского, Томанак надсмеялся над тридцатью поколениями семейства Алмерасов.
Но, поскольку Вейжон не мог винить бога, оставалась только одна личность, которую он мог винить. Он все сильнее скрежетал зубами, идя по коридору к своей небольшой, скромно обставленной комнате. Он сражался со своим гневом, словно со слугой Тьмы, и, даже ослепнув от ярости, понимал, что рыцарь Ордена не должен испытывать подобных чувств. Но он был всего лишь человеком, он был очень молод, и чем больше он бился, тем сильнее становился враг.
Вейжон завернул за угол, не глядя по сторонам, и охнул от удара – он едва не упал, наскочив со всего маху на кого-то, кто шел ему навстречу.
– Прошу прощения, – начал он сдавленно, с трудом восстанавливая равновесие, – я…
Но тут он увидел, к кому обращается, и слова застыли у него в горле.
– Ничего страшного, мальчик, – дружелюбно отозвался Базел. – Коридор не слишком широк, а я из тех, кому требуется много места. Поэтому…
– Нечего смотреть на меня свысока! – процедил Вейжон сквозь зубы.
Едва прозвучали эти слова, как он понял, что совершил оплошность. Подобная неучтивость была даже хуже оплошности, это было нарушение клятвы. Он только рыцарь-послушник, даже не рыцарь-компаньон, а этот градани – избранник. Но сейчас это не имело значения. То есть, наоборот, имело… но он ничего не мог поделать. Предательство и ненависть туманили его голубые глаза, он увидел, как потяжелел взгляд обычно приветливых глаз градани, увидел, как он прижал уши к голове, увидел, как его рука легла на рукоять кинжала, и ему стало все равно.
– Я вовсе не смотрел на тебя свысока, сэр Вейжон.
Глубокий рокочущий бас прозвучал холодно, в нем угадывался скрытый гнев. Яркий яростный огонек в глазах Базела дал бы понять другому градани, насколько велика угрожающая ему опасность. Но Вейжон был человеком, и он никогда не видел градани в раже. Он понятия не имел, что он сейчас наблюдает, но как бы ни была велика его собственная злость, он заметил, насколько хорошо Базел владеет собой.
И это все окончательно испортило. Базел говорил, как должен говорить настоящий мужчина, но Вейжон слышал лишь голос взрослого, выговаривающего непослушному ребенку.
– Нет, смотрел! – выплюнул он, не в силах сдержать ураган бушующих в нем страстей. – Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, градани! Мне ничего не нужно от тебя и от твоего вонючего клана, я…
– Вейжон!
Властный голос хлыстом стегнул его на середине тирады, и он похолодел. На какой-то миг ему показалось, что вся вселенная затаила дыхание, замерла в ожидании, застыла между двумя мгновениями. Но потом наваждение прошло… и реальность оказалась хуже его. Гораздо хуже.
– Мне кажется, ты забыл о вежливости, сэр Вейжон, – продолжал голос у него за спиной. Он был холоднее зимы в Вондерланде и острее дворвенхеймского клинка. – Ты забыл себя, ты забыл, как следует обращаться к избраннику нашего Бога, а это значит, что ты оскорбил Его, Того, кому мы служим клинком, кровью и душой.
– Я думаю, что не стоит… – начал Базел.
– Прошу тебя, милорд. – Чарроу говорил вежливо, но в его голосе звенела сталь. Мастер дома Белхадана был в своем праве, и Базел закрыл рот, глубоко вздохнул и понуро склонил голову.
– Так как, сэр Вейжон? – Сэр Чарроу снова смотрел на рыцаря-послушника. – Что ты можешь сказать в свое оправдание?
– Я… – Вейжон глотнул и заставил себя поднять глаза на старика. На наставника, как он вдруг осознал, которого уважал больше всех на свете… и которого он только что опозорил. Но даже это понимание не помогло справиться с клокочущей в сердце злобой, он глядел на сэра Чарроу, захваченный в тиски повиновения, стыда и не отпускающей его ярости.
– Я задал вопрос, сэр рыцарь, – произнес Чарроу очень, очень спокойно, и Вейжона залила новая волна негодования.
– И что? – горестно спросил он. – Что бы я ни сказал, все будет неверно, разве не так? Он ведь защитник Ордена. Все, что он делает, правильно, все, что делаю я, неправильно!
Чарроу слегка растерялся, заметив снедающий Вейжона гнев, который тот больше не мог скрывать, и какая-то часть его существа исполнилась сочувствия. Но только часть. То, что он услышал в голосе Вейжона, была обида и злость ребенка, а рыцари-послушники не должны вести себя как дети. Какой-то миг он смотрел на Вейжона с жалостью, потом его лицо приняло суровое выражение.
– Ты… – начал он, но Вейжон отвернулся от него и уставился на Базела.
– Ты! – выкрикнул он. – Это ты оскорбляешь Бога! Само твое присутствие наносит Ему оскорбление! – Он смотрел на градани, вскинув руки и задыхаясь. – Разве ты знаешь, чего Он требует от своих воинов? Ни один из вашего проклятого племени никогда не служил Свету, это вы привели Тьму в Контовар! Может быть, это Фробус отправил тебя играть роль избранника? Может, ты хочешь привести Тьму во всю Норфрессу?
Сэр Чарроу замер, мертвая тишина заполнила Дом Ордена, Вейжон побелел, осознав, что именно он только что сказал. Он стоял, чувствуя, как вся его жизнь рушится, и даже не двинулся, когда Чарроу протянул руку и молча расстегнул пояс, на котором висели меч и кинжал Вейжона.
– Ты опозорил себя и Орден, – произнес Чарроу голосом, похожим на хруст гранитных крошек под ногами, – мы лишаем тебя оружия, которое ты носил во славу Бога.
Руки Вейжона слабо шевельнулись, словно он хотел вернуть то, что забрал сэр Чарроу. Но в его движении не было силы, ужас застыл в его глазах.
– Твою судьбу решит командование, – продолжал Чарроу. – Тебя будет судить братство, которое ты оскорбил, и…
– Погоди, сэр Чарроу!
Капитан быстро повернулся, когда голос, ледяной как сталь кинжала, прервал его речь. Вейжон развернулся медленнее, словно марионетка в неумелых руках. Базел белозубо улыбнулся.
– Да, милорд? – по-прежнему официально переспросил Чарроу. Он наморщил лоб, пытаясь понять, чего хочет Базел. Он тоже не замечал отсвета ража в глазах градани. Злость он видел ясно, но кроме нее было что-то еще. Что-то ужасное и дикое, ледяная жестокость и раскаленная страсть рвались наружу, несмотря на усилия Базела.
– Мне кажется, что оскорбление было нанесено не братству, а лично мне, – прорычал градани.
– Тебе, а через тебя самому Богу, – подтвердил сэр Чарроу, – но тебя оскорбил брат Ордена, опозорив таким образом всех нас.
– Даже если так, пусть Томанак сам разбирается с нанесенными ему оскорблениями, позор Ордена меня тоже не заботит, – холодно заявил градани. Сэр Чарроу был закаленным, опытным воином, но и он содрогнулся, заметив плотоядную улыбку, с которой Базел смотрел на Вейжона. – Ты совершенно прав, мой мальчик, – заявил Конокрад окаменевшему молодому рыцарю, – я всего лишь тот, кто я есть. Старина Томанак смеялся бы до колик, если бы я вздумал величать себя «сэр такой-то» или «поборник того-то», и мое генеалогическое древо выглядит не особенно ветвистым. Однако своими словами ты оскорбил меня, не сэра Чарроу, не Орден, а меня, Базела Бахнаксона. Поэтому мне сдается, что и отвечать ты будешь передо мной, а не перед братьями.