Бальзам Авиценны - Веденеев Василий Владимирович. Страница 27

— Одевайся, — распорядился мсье Фиш, усаживаясь в продавленное кресло.

Рико открыл створки встроенного в стену умывальника, ополоснул лицо холодной водой из кувшина, намылил щеки и быстро побрился. Потом надел рубашку, повязал пестрый галстук и заколол его булавкой с фальшивой жемчужиной. Его наряд довершили жилет с низким вырезом, полосатый сюртук и касторовая шляпа. Свою дубинку он засунул за пояс брюк.

— Куда мы направляемся? — глотнув из бутылки, поинтересовался он.

— В Швейцарию, — невозмутимо ответил Эммануэль.

— Вот как? — Рико сдернул с тумбочки плюшевую салфетку и смахнул ею пыль с сапог. — Позволь полюбопытствовать: зачем?

— У меня есть адресок. — Мсье Фиш похлопал по карману, где лежал полученный от Мирадора конверт. — Навестим одного почтенного человека.

— А потом?

— Потом увидим. — Нотариус встал. — Ты готов? Пошли. Все необходимое купим по дороге.

Выйдя в будуар, Шарль подошел к спящей Жюли и ласково похлопал ее пониже спины:

— Я ухожу!

— Можешь не возвращаться, — не открывая глаз пробурчала проститутка.

— Пожалуй, я так и сделаю, — заключил Рико, выходя следом за Эммануэлем в коридор…

Провожали русских торжественно. Масымхан подарил Кутергину саблю с украшенным бирюзой эфесом, помог ему сесть в седло и показал на вооруженных нукеров, застывших в плотном конном строю:

— Они поедут с вами.

— Зачем? — удивился Федор Андреевич.

— Нехорошо урус-тюре путешествовать, как простому человеку. — Масымхан хитро улыбнулся. — Мои джигиты проводят тебя до реки.

Капитан решил не спорить: у кочевников свои обычаи и, если не хочешь испортить отношения с местным князьком, лучше не пытаться отговорить его от задуманного. Денисов подкручивал сивый ус и хмурился: навязанный им не то эскорт, не то конвой его насторожил.

Однако, вопреки дурным предчувствиям Матвея Ивановича, все шло нормально. Отдохнувшие кони бежали весело, партия двигалась быстро, а нукеры Масымхана вели себя предельно дружелюбно. Понемногу хорунжий успокоился и попросил Федора Андреевича показать дареный клинок.

— Твоя шашка была значительно лучше, — вернув капитану саблю, заметил Денисов.

Чтобы скоротать время в дороге, Матвей Иванович принялся рассказывать Кутергину и фон Требину об обычаях киргизцев и родословной Масымхана. В древности якобы жил великий полководец и у него были три выдающихся военачальника, от одного из которых вел свой род Масымхан, считавшийся степным аристократом. Согласно обычаям кочевников, он не мог разориться: если родовитый князек терял все, он вновь получал коней, овец, юрты и подчиненных людей от своего рода или других, близких родов. Поэтому такие, как Масымхан, страшились только смерти.

— Наверное, полководца звали Батый или Чингис, — предположил Федор Андреевич. — Других великих завоевателей среди кочевников я что-то не припомню.

— Тамерлан, — напомнил Николай Эрнестович. — А еще Бабур, основатель династии Великих Моголов.

— Да, но они не кочевники, — возразил Кутергин. — Один правил в Самарканде, а другой — в Фергане. Вряд ли князек ведет свой род от военачальников оседлых народов.

— Наверное, — согласился Матвей Иванович. — Знаете как они меряют богатство? Лошадьми! Видели соболью шапку Масымхана? Она стоит несколько десятков лошадей…

Проходили день за днем. Экспедиция двигалась на юго-восток, и природа вокруг постоянно менялась — свежие краски степи поблекли, уступая желто-серому однообразию песка. Ветер стал горячим, словно дыхание раскаленной печи, и жаркий воздух струился над вершинами холмов, как призрачное колеблющееся покрывало, за которым, скрываясь от глаз людей, кривляясь и грямасничая, танцевали бестелесные духи пустыни. О них рассказывали сопровождавшие русских нукеры шепотом, добавляя: тот, кто увидит их, сойдет с ума или умрет от страха.

Кутергин постоянно делал короткие остановки, определялся на местности и сверялся с картами, снятыми ранее побывавшими в этих неприветливых местах офицерами-картографами. Ему помогали фон Требин и солдаты. Казаки смотрели на них со снисходительными улыбками — рисование песков на бумажках казалось им заумной блажью господ офицеров из петербургских штабов. Любой станичник ориентировался в бескрайней степи, как во дворе своего дома, и поэтому плохо понимал, зачем нужно тратить столько времени и сил на то, что каждый из них уразумел с малолетства, чуть ли не впитав с молоком матери. Нукеры, как все степняки, отличались крайним любопытством, хотя тщательно скрывали это, но вскоре и они потеряли интерес к занятиям Кутергина и его солдат. Ничего угрожающего в непонятных действиях русских киргизцы не увидели. Им даже не было смешно. Но, самое главное, тут не пахло злым колдовством, и кочевники успокоились.

После нескольких долгих утомительных переходов экспедиция, наконец, вышла к реке. Казаки начали ладить «салы», готовясь к переправе. Надули пустые бурдюки, привязали к ним пучки камыша, прикрепили утлые плотики к хвостам лошадей и погрузили на них седла, оружие и одежду, а сами остались в чем мать родила. Серо-желтые воды равнодушно приняли плывущих и позволили им без потерь перебраться на другой берег. Нукеры прикрывали переправу. На следующее утро они распрощались с русскими и отправились в обратный путь.

— Не нравится мне все это, — проводив их взглядом, заметил хорунжий. — Не зря их Масымхан посылал.

— Тебе не дает покоя патрон? — тихо спросил Федор Андреевич.

— Да нет, — протянул Денисов. — Ломаю голову: отчего князек не открылся до конца? Что-то он знает, но молчит!

— Не мучайся сомнениями, Матвей Иванович, — посоветовал фон Требин. — Азиаты они и есть азиаты. Смотрите, кругом ни души!

Хорунжий только угрюмо хмыкнул. Здесь начинался практически неведомый европейцам край древних караванных троп, редких колодцев и неожиданных набегов воинственных текинцев. Здесь люто казнили отступников: зашивали их в сырые бараньи шкуры и обрекали на мучительную смерть от зноя и разъедающих тело ненасытных червей. Здесь гулял по просторам ветер-афганец и солнце иссушало тело человека, а ночь пронизывала холодом до костей и заставляла с нетерпением ждать утра. С восходом все начиналось сначала…