Пол и характер - Вейнингер Отто. Страница 89

В мои планы вовсе не входит низвести великого человека путем мелко-психологическом разбора. Еврейство служило ему великой поддержкой в деле познания и утверждения в себе другого полюса. Благодаря еврейству Вагнеру удалось проложить себе дорогу к Зигфриду и Парсифалю и дать единственное в истории высшее выражение германского духа. Человек, более выдающийся, чем Вагнер, должен прежде всего одолеть в себе еврейство, чтобы найти свою миссию. Я позволю себе уже в этом месте выставить следующее положение: всемирно-историческое значение и величайшая заслуга еврейства заключается, вероятно, в том, что оно беспрестанно проводит арийца к постижению его собственной сущности, что оно вечно напоминает ему о нем самом. Этим именно ариец и обязан еврею. Благодаря еврею ариец узнает, что ему следует особенно опасаться: еврейства, как известной возможности, заключенной в нем самом.

Этот пример дает вполне точное представление о том, что, по-моему мнению, следует понимать под еврейством. Не нацию и не расу, не вероисповедание и не писанный завет. Если я тем не менее говорю о еврее, то под этим я не понимаю ни отдельного еврея, ни совокупности их. Я имею ввиду человека вообще, поскольку он причастен к платоновской идее еврейства. Значение именно этой идеи я и хочу обосновать.

Необходимость разграничения явления определяет направление моего исследования: оно должно протекать в сфере половой психологии. Странная неожиданность поражает человека, который задумывался над вопросом о женщине, о еврее. Он чутьем своим воспринимает, в какой-степени еврейство проникнуто той женственностью, сущность которыЙмы исследовали до сих пор исключительно в смысле некоторой противоположности ко всему мужскому без всяких различий– Здесь все может легко навести его на мысль о том, что у еврея гораздо больше женственности, чем у арийца. Он, наконец, может придти к допущению платоновской мысли– соприкосновения с женщиной даже самого мужественного еврея.

Это мнение было бы ошибочно. Но так как существует огромное количество важнейших пунктов, тех пунктов, в которых перед нами, по-видимому, раскрывалась глубочайшая сущность женственности, и которые мы, к нашему великому изумлению, снова и как бы во второй раз находим у еврея, то нам представляется необходимым точно установить здесь же всевозможные случаи совпадения и уклонения.

На первый взгляд соответствие между женщиной и еврейством кажется прямо необычайным. Аналогии в этой области до того поразительны, что представляется возможным проследить их необыкновенно далеко. Мало того. Мы находим здесь не только подтверждение прежних выводов, но приобретаем много новых интересных дополнений к основной теме. И, по-видимому, вопрос о том, из чего следует исходить при дальнейшем изложении, лишен всякого серьезного значения.

Чтобы недолго ходить за аналогией, приведем здесь тот замечательный факт, что евреи отдают значительное предпочтение движимым благам, даже в настоящее время, когда им вполне доступны все другие формы приобретения. Несмотря на сильно развитые в них приобретательные инстинкты, они не ощущают никакой потребности в собственности, по крайней мере, в ее наиболее прочной форме, в форме землевладения. Собственность стоит в неразрывной связи с личной своеобразностью, с индивидуальностью. Отсюда вытекает массовое обращение евреев к коммунизму. Коммунизм, как определенную тенденцию к общности, следует всегда отличать от социализма, который стремится к общественной кооперации и к признанию человечества в каждом отдельном человеке. Социализм – арийского происхождения (Оуэн, Карлейль, Рескин, Фихте), коммунизм – еврейского (Маркс). Современная социал-демократия далеко ушла от христианского, прерафаэлитского социализма только потому, что в ней евреи играют очень выдающуюся роль. Вопреки своим обобществляющим склонностям, марксистская форма рабочего движения (в противовес Родбертусу) не имеет ровно никакого отношения к идее государства, что несомненно вытекает из отсутствия у евреев всякого понимания этой идеи. Она слишком неуловима. Абстракция, кроющаяся в ней, слишком далека от всяких конкретных целей, чтобы еврей мог духовно вполне освоиться с нею. Государство есть совокупность всех целей, которые могут быть осуществлены лишь соединением разумных существ, как таковых. Но этот кантовский разум, этот дух, по-видимому, в одинаковой степени отсутствует как у еврея, как и у женщины.

По этой-то причине сионизм и представляется нам до того безнадежным, хотя он пробудил самые благородные чаяния среди евреев. Дело в том, что сионизм является отрицанием еврейства, которое по идеи своей стремится распространиться на всю поверхность земном шара. Для еврея понятие гражданина трансцендентально. Вот почему еврейского государства, в истинном значении этом слова, никогда не было никогда и быть не может. В идее государства заключается утверждение гипостазирование межиндивидуальных целей, решение по свободному выбору подчиниться созданному для себя правопорядку, который находит свое символическое (и никакое иное) выражение в лице главы государства. В силу этого противоположностью государства является анархия, которая еще в настоящее время так близка по духу коммунизму, именно в виду его полнейшего непонимания сущности государства, однако тут же следует заметить, что все прочие элементы социалистического движения совершенно лишены этого анархического оттенка. Правда, исторически существующие формы государственности не осуществили еще идеи даже до известной приблизительности. Тем не менее в каждой попытке образования государства все же кроется известная частица, допустим даже, минимум этой идеи, которая возвышает его над простой ассоциацией ради торговых целей или целей могущества и господства. Историческое исследование возникновения какого-нибудь определенного государства еще ничего не говорит нам о присущей ему основной идее его, поскольку оно действительно является государством, а не казармой. Для того, чтобы постигнуть сущность этой идеи, необходимо будет признать значительную долю справедливости за осмеянной ныне теорией договора Руссо. В истинном государстве выражается лишь соединение нравственных личностей во имя общих задач.

Еврей чужд идее государственности не со вчерашнего дня. Этим качеством он отличается еще издавна. Но отсюда мы уже можем заключить, что у еврея, как и у женщины, личность совершенно отсутствует.

В процессе дальнейшего изложения мы убедимся, насколько верно это положение. Ибо только отсутствие умопостигаемого «я» является основой как женской, так и еврейской несоциальности. Евреи, как и женщины, охотно торчат друг возле друга, но они не знают общения друг с другом, как самостоятельные, совершенно отличные существа, под знаменем сверх индивидуально и идеи.

Как нет в действительности «достоинства женщин», так и немыслимо представление о еврейском «gentleman». У истинного еврея нет того внутреннего благородства, которое ведет к чувству собственного достоинства и к уважению чужого «я». Нет еврейского дворянства. Это тем знаменательнее, что интеллектуальный подбор действует среди евреев в течение тысячелетий.

Этим объясняется также и то, что известно под названием еврейского высокомерия. Оно является выражением отсутствия сознания собственного «я» и сильнейшей потребности поднять ценность своей личности путем низведения личности ближнего, ибо истинный еврей, как и истинная женщина, лишен собственного «я», а потому он лишен и самоценности. Вот почему, хотя еврей и аристократичность суть две совершенно несоизмеримые величины, он проявляет чисто женскую страсть к титулам. Это можно поставить наряду с его чванством, объектами которого являются театральная ложа или модные картины в его салоне, христианские знакомые или его знание. Но в этих-то именно примерах и лежит полнейшее непонимание всего аристократического со стороны евреев. У арийца существует потребность знать, что представляли собою его предки. Он высоко ставит их. так как он выше ценит свое прошлое, чем быстро меняющийся еврей, который лишен благочестия, так как не может придать жизни никакой ценности. Ему чужда та гордость предками, которая еще в известной степени присуща даже самому бедному, плебейскому арийцу. Последний почитает своих предков именно в силу того, что они предки его. Еврей этого не знает, он неспособен уважать в них самого себя. Было бы неправильно возразить мне указанием на необычайную силу и богатство еврейской традиции. История еврейскою народа представляет для его потомков, даже для того из них, который придает ей большое значение, не сумму всего когда-то случавшегося, протекшего. Она скорее является для него источником, из которого он черпает новые мечты, новые надежды: еврей ценит свое прошлое не как таковое, оно – его будущее.