Возвышенное и земное - Вейс Дэвид. Страница 122

– Моей подписи вполне достаточно, – решительно сказал Вольфганг.

Торварт был взбешен, но тут вступилась госпожа Вебер. – Господин Моцарт наш большой друг. Мы можем на него положиться. По крайней мере в данном случае. Торварт сказал:

– Я в этом не уверен, но раз вы настаиваете…

Вольфганг поставил подпись четко и разборчиво, так он подписывал свои сочинения.

Как только опекун удалился, Констанца попросила показать ей документ. Мать неохотно протянула расписку, и Констанца обратилась к Вольфгангу:

– Мне не нужны письменные заверения. С меня вполне достаточно вашего слова. – И прежде чем мать успела ее остановить, девушка на мелкие куски разорвала обязательство.

Если у Вольфганга и оставались какие-нибудь сомнения в отношении Констанцы, тут они исчезли бесследно. Его Констанца – ангел. Он любил ее еще больше прежнего.

Цецилия Вебер пробормотала:

– Вы ведь дали слово, господин Моцарт.

– И исполнен намерения его сдержать. Но нашу свадьбу следует устроить по всем правилам. Я хочу, чтобы на венчании присутствовали мои родные, а на это потребуется время. И нам придется подыскать себе подходящее жилище.

– Вы можете жить у нас, – предложила госпожа Вебер. – Стол обойдется недорого.

– Только не у вас! – порывисто возразил Вольфганг. – А если вы ушлете Констанцу из Вены, я последую за ней куда угодно.

– Теперь, когда вы дали слово жениться на моей дочери и обеспечить ее, ничто не мешает нам оставаться добрыми друзьями.

И, желая показать, как она ему доверяет, госпожа Вебер позволила, Вольфгангу попрощаться с Констанцей наедине.

Констанца не могла простить себе, что зазвала Вольфганга.

– У тебя не было иного выхода.

Как можно винить ее в лицемерии: ведь, порвав расписку, она доказала ему свою преданность.

– Но нам недолго придется ждать? Пожалуйста, Вольфганг, милый!

– Ровно столько, сколько потребуется, ни дня больше. Мы поженимся, как только я получу согласие и благословение отца. Это мой долг перед ним, и нарушить его я не могу.

65

Вольфганг описал в письме Папе сцену с Торвартом, подчеркнув, что оба они – и он и Констанца – вели себя геройски. Леопольда возмутило поведение опекуна и госпожи Вебер. Их следует проучить за то, что они осмелились подвергнуть оскорблениям его сына. Леопольд еще раз подумал, как правильно поступил, не дав Вольфгангу своего родительского благословения и согласия жениться на Констанце.

И когда сын снова обратился с этой просьбой, Леопольд повторил: его беспокоит отказ дать за невестой приданое, и дело не столько в деньгах, сколько в отсутствии к Вольфгангу доверия, а ввиду случившегося он тем более против свадьбы, пока вопрос с приданым не будет улажен. Со стороны сына благородно пригласить его на премьеру «Похищения», назначенную на июль, но в его возрасте длительное путешествие из Зальцбурга в Вену слишком утомительно.

Нелегко было принять такое решение. Леопольду так хотелось услышать новую оперу сына, но он понимал: приехав на премьеру, он неизбежно попал бы и на свадьбу. А тут уступить он не мог.

«Похищение» снова оказалось в центре внимания, и Вольфганг решил, что теперь самое время объединить два события – женитьбу на Констанце и премьеру его новой оперы.

– Пусть два похищения произойдут одновременно, – сказал он ей, сияя от счастья. – И может, в июле, когда погода улучшится, Папа изменит решение и приедет на премьеру и на нашу свадьбу.

Вопрос о приданом он больше не обсуждал ни с кем, даже с отцом, в надежде, что со временем все забудется и Папа просто даст согласие, ведь, в конце концов, он же его отец.

И хотя Констанца была настроена не так оптимистично, как он, и не надеялась, что господин Леопольд уступит сыну, но старалась не спорить с Вольфгангом, довольная уже тем, что мать оставили их в покое.

С тех пор кик Вольфганг одержал победу над Клементи, император стал проявлять к опере Моцарта больший интерес и наконец разрешил ее поставить. А Торварт, получавший процент с каждого проданного билета в Бургтеатре, был с Вольфгангом чрезвычайно любезен: ему вовсе не хотелось терять своих доходов.

С наступлением весны работы у Вольфганга прибавилось. Теперь у него было четыре ученика, с которыми он занимался по утрам. Круг его влиятельных знакомых значительно расширился, и его постоянно приглашали выступать на вечерах и званых обедах, и он не отказывался, потому что за каждым приглашением видел возможного покровителя.

Его пригласили также выступить на первом концерте из целого цикла: двенадцати публичных концертов, которые намечалось провести в Аугартене – одном из самых больших парков Вены.

Вольфганг принял приглашение, поскольку концерты эти проходили под личным покровительством императора и при поддержке ван Свитена, графини Тун и многих других знатных любителей музыки; правда, первый концерт большого успеха не имел.

Наступил июнь. С Констанцей Вольфганг теперь виделся только по вечерам. И при всей его занятости приходилось еще как-то выкраивать время для работы над оперой. Часто он просиживал до часа, до двух ночи и уставал настолько, что не в состоянии был заснуть. Тем не менее, в семь утра он уже был на ногах – только в этот час мог приходить его парикмахер – и в восемь, причесанный и одетый, снова брался за работу и писал музыку до десяти, пока не являлись ученики.

Но больше всего докучали ему обидные, насмешливые замечания госпожи Вебер.

Как-то вечером в середине июня, когда он сидел с Констанцей в гостиной Веберов и обсуждал вопрос, где им жить после свадьбы, Цецилия изрекла:

– Господин Моцарт, а почему бы вам не поселиться со своим отцом? Ведь это единственный человек, с мнением которого вы считаетесь!

– Мама, как нехорошо с твоей стороны! – воскликнула Констанца.

– А разве хорошо, что твоя свадьба все откладывается и откладывается из-за того, что господин Леопольд не дает согласия? Если так будет тянуться и дальше, вы никогда не поженитесь.

– Да, я жду согласия отца, – твердо сказал Вольфганг. – Но женюсь на Констанце независимо ни от чего. В июле, как обещал.

– Я не верю вам ни на грош. Мне бы следовало пожаловаться на вас в полицию.

Констанца поднялась с места.

– Мама, еще одно слово!…

– Что тогда?

– Я уйду отсюда.

– Браво! И куда же ты уйдешь? К господину Моцарту, невенчанная? Хочешь лишиться остатков своей репутации?

– Найду, куда.

– Да у тебя и понятия нет, как заполучить мужа, как же ты жить-то собираешься?

– Что ты говоришь, мама? Уж не выпила ли сегодня лишнего?

– А если и так? Я говорю правду. Тебе бы его и в глаза не видеть, если бы не я.

– Ну зачем ты так?! – Констанца дрожала от возмущения.

– Я бы тебе не то еще сказала, да ты мне рта раскрыть не даешь, все время перебиваешь.

– Госпожа Вебер, – вмешался Вольфганг, – это с вашей стороны несправедливо.

– Ваше мнение меня не интересует. Пока дочь живет под моей крышей, я говорю ей то, что считаю нужным. Помните, она еще несовершеннолетняя.

На следующий день Вольфганг поговорил с баронессой фон Вальдштеттен. Баронесса согласилась, чтобы Констанца поселилась на несколько недель в ее особняке под предлогом, будто баронесса больна и нуждается в уходе. Выбрав момент, когда матери не было дома, Констанца оставила ей записку с объяснением всех обстоятельств. Поскольку баронесса была дамой знатной, госпожа Вебер не решилась навлечь на себя ее гнев, хотя и ворчала, что Моцарт похитил ее дочь, и, если Констанца вскоре не вернется, ей в самом деле придется прибегнуть к защите закона.

Вольфганг остался доволен затеей. Баронесса весьма дорожила своей репутацией одной из самых просвещенных женщин Вены. Она жила врозь с мужем – богатым австрийским сановником – и гордилась тем, что могла без его помощи держать знаменитый на всю столицу салон. На своих музыкальных вечерах она зачастую была центром всеобщего внимания. Прекрасная пианистка, баронесса страстно любила музыку. К тому же, натура неизлечимо романтичная, она – сама обделенная любовью – обожала окружать себя влюбленными.