Возвышенное и земное - Вейс Дэвид. Страница 49

– Я тут ни при чем, ваше сиятельство. Он сам всегда решает, что ему ставить в своем театре.

– Ну, а вы как считаете: следовало поставить оперу этого мальчика или нет?

– Не знаю, ваше сиятельство. Право, мне неловко отвечать на подобный вопрос.

– Я получил от его отца несколько симфонических сочинений Вольфганга, которые мальчик любезно посвятил мне, – сказал Саммартини, – они хорошо построены и производят прекрасное впечатление. И написаны с большим вкусом.

Граф Фирмиан добавил:

– Я слышал его игру на клавесине, когда ему было шесть лет. И никогда этого не забуду.

Леопольд привык к неожиданностям и гордился своим умением никогда не терять присутствия духа, но, увидев четырех композиторов в сборе, лишился дара речи. Он считал графа Фирмиана другом, на которого можно положиться, однако сейчас почуял что-то неладное. А Вольфганг так обрадовался Гассе, что бросился прямо к старику, позабыв вначале поклониться графу.

Леопольд стал приносить извинения за сына, по граф Фирмиан перебил:

– Я разделяю его чувства, господин Моцарт. Как музыкант господин Гассе стоит выше меня. – И граф представил Леопольду других гостей.

Искусно маневрируя, Леопольд держался подальше от Пиччинни, которого считал хитрым неаполитанцем, не заслуживающим доверия. Оп испытывал некоторую скованность, разговаривая с Мысливечком, не зная, считать ли его соперником, но был с ним вежлив. С Гассе же и Саммартини все шло отлично, особенно после того, как подошедший граф Фирмиан спросил:

– Ваш сын сохранил свое изумительное туше?

– Он добился еще большего совершенства, ваше сиятельство, – ответил Леопольд, чувствуя, как к нему возвращается уверенность.

– Поразительно! Вам не кажется, господин Гассе?

– Мне кажется, ваше сиятельство, игра Вольфганга говорит сама за себя.

– Что вы хотите, чтобы я сыграл, маэстро Гассе? – спросил Вольфганг.

– Пусть это решит его сиятельство.

– Немного попозже, – сказал граф. – Успеется. – Он опять повернулся к Леопольду: – Ваш сын изменился. Повзрослел. И стал совсем смуглым.

– Это от обилия воздуха и частого сидения у очага, ваше сиятельство.

– А теперь скажите, как насчет оперы?

– Для Миланского театра, ваше сиятельство? – Не может быть, думал Леопольд, никогда еще ни одна его заветная мечта не осуществлялась с такой легкостью. – Вы хотите, чтобы мой сын написал оперу?

– Но он способен ее написать. Так ведь?

– Да, да, ваше сиятельство! – воскликнул Леопольд, – ведь ты можешь, Вольфганг?

Вольфганг, обсуждавший с Саммартини достоинства посвященных ему симфоний, был недоволен, что его прервали, но, увидев серьезное выражение на лице Папы, тут же переспросил:

– В чем дело, Папа?

– Не хотел бы ты сочинить оперу для Миланского театра?

К его изумлению, Вольфганг молчал. Леопольд чуть было не закричал: «Ты что – ума решился?» – но, сделав над собой усилие, спросил:

– Разно ты не слышал моего вопроса?

– Я слышал, Папа, – но… – Он заметил, с каким вниманием слушает его Гассо. – Маэстро Гассе, мне очень понравился «Деметрио». Я знаю наизусть почти все арии.

– Спасибо, Вольфганг.

Нет, его сын не решился ума, подумал Леопольд. Более изящного комплимента не придумаешь, это, без сомнения, поможет делу.

– Но, маэстро, – продолжал Вольфганг, – когда я слушал ее, мне стало так нехорошо.

Все ждали, что последует дальше.

– В зале было столько посторонних звуков, что я часто не мог разобрать слов.

– Такова уж итальянская публика, – сказал Гассе.

– Почему бы им не принимать заранее слабительное, может, тогда притихли бы, – заметил Вольфганг.

Леопольд замер от ужаса. Вольфганг, конечно, прав, но какая грубость!

– Значит, итальянская публика всегда так шумно ведет себя? – обратился Вольфганг к Гассе.

– За очень редкими исключениями.

– Вы бы посмотрели, что делается в Неаполе, – вмешался Пиччинни. – Потому я и пишу такую бравурную музыку. Иначе ее не услышат.

Миланская публика ничуть не лучше, заметил Саммартини. Мысливечек сказал, что флорентийская публика заглушает иногда даже оркестр; Гассе объявил, что итальянскую публику только тогда увлечешь, когда действие касается непосредственно ее. Разговор необычайно оживился.

Композиторы говорили, перебивая один другого, и было трудно что-нибудь разобрать, но граф прервал беседу, хлопнув в ладоши.

– Браво! Вы полностью подтвердили правоту мальчика! – воскликнул он и жестом приказал Вольфгангу начинать.

Когда он кончил, все композиторы, включая Пиччинни, зааплодировали, а затем граф попросил Саммартини испытать композиторские способности мальчика.

Саммартини велел ему сочинить четыре новые арии на слова Метастазио. Вольфганг мгновенно выполнил заданное, и Саммартини, прочитав ноты, объявил:

– Ваше сиятельство, они действительно прекрасно написаны.

Его поддержал Гассе, затем Мысливечек; последним, хоть и неохотно, высказал свое одобрение Пиччинни.

Граф Фирмиан поздравил Моцартов. Он был доволен: мальчик произвел должное впечатление, и музыкантам ничего не оставалось, как одобрить сочинение ребенка, хотя в душе каждый остался при своем мнении.

– Ваше сиятельство, мой сын сочтет за честь написать для вас оперу, – сказал Леопольд.

– Не для меня, а для эрцгерцога, – поправил граф Фирмиан. – Все будет зависеть от нею.

Леопольд пришел в недоумение. Слово графа ведь закон в Милане. Просто он, подобно всем правителям, никогда не даст прямого ответа, тут же решил Леопольд.

– Если ваш сын выступит у меня во дворце на приеме в честь невесты эрцгерцога принцессы Моденской и ее отца герцога и им понравится музыка, пожалуй, можно будет надеяться на получение заказа.

– Да благословит вас бог за вашу доброту, ваше сиятельство.

– Постарайтесь, чтобы мальчик был на высоте. Вольфганг хотел было сказать, что он и так всегда на высоте, но Леопольд поспешил заверить графа:

– Без всякого сомнения, ваше сиятельство.

– Прекрасно! Вольфганг, вы что-то хотели сказать?

– Это, наверное, будет замечательный, торжественный прием, ваше сиятельство.

– Вы не боитесь?

– Чего же бояться, ваше сиятельство? Надо только настроиться на торжественный лад.

Увидев, что граф Фирмиан рассмеялся, а вовсе не рассердился, Леопольд сказал:

– Ваше сиятельство, Вольфганг мог бы быть отличным первым капельмейстером или концертмейстером. Он уже третий концертмейстер в Зальцбурге.

Вот была бы потеха, подумал граф Фирмиан: шестнадцатилетний правитель, а при нем четырнадцатилетний капельмейстер!

– Он нисколько не уступает музыкантам, вдвое старше его.

– Интересная мысль. Итак, мой управляющий договорится с вами о концерте. – Это был знак, что аудиенция окончена.

Саммартини поздравил Леопольда с успехом, его примеру последовали Мысливечек и Пиччинни, хотя Леопольду казалось, что оба они раздражены, а Пиччинни так даже ненавидит в эту минуту Вольфганга. Но куда же девался Гассе?

А Гассе уже спускался с младшим Моцартом по красивой мраморной лестнице: они обсуждали любимое блюдо Вольфганга – клецки с кислой капустой. Гассе приглашал мальчика на настоящий немецкий обед, сытный и вкусный.

– Мы очень благодарны вам за приглашение, маэстро, – сказал подоспевший Леопольд, – но неизвестно, будет ли у Вольфганга время. Ему придется усиленно готовиться к концерту.

– Вы следите за каждым шагом сына, это может испортить его.

– Разве похоже, что я его порчу? – спросил Леопольд.

– Пока нет, но неизвестно, как это отразится на нем в дальнейшем.

– Он нуждается в руководстве. Он еще очень молод.

– Только по годам.

– И он не возражает против моего руководства. Разве не так, Вольфганг?

Вольфганг, которому наскучила Папина муштра, хотел было сказать: «Нет!» Но у Папы на глазах выступили слезы: и Вольфганг пожалел Папу. Только бы маэстро Гассе не заметил Папиных слез. Взяв Папу и Гассе за руки, он спросил: