Возвышенное и земное - Вейс Дэвид. Страница 60

Для архиепископа Колоредо Моцарты были не больше чем слугами, но слугами ценными, поскольку они пользовались известностью при европейских дворах. Отец держался с подобающей почтительностью, а мальчишка смотрел на него с равнодушием, граничащим с наглостью. Захвалили с ранних лет, подумал архиепископ, но улыбнулся, не желая выказывать свои истинные чувства.

Назначение его, видимо, не обошлось без нажима Вены, думал Леопольд, уверенный, что Колоредо не обладает необходимым для архиепископа благочестием. Как это он мог запамятовать, ведь Колоредо – старший сын императорского вице-канцлера, человека богатого и влиятельного и одного из главных советников Марии Терезии.

Вольфганга не обманывал сонный взгляд архиепископа из-под опущенных век, он понимал, что от этого взгляда ничто не ускользает. И чувствовал себя стесненно, хотя Колоредо жестом подозвал его к себе под благословение.

Поднявшись с колен, Вольфганг почувствовал себя еще более неуютно. Он был такой маленький. Стоя, Колоредо возвышался над ним, как башня. Казалось, он хотел заставить Вольфганга понять свое ничтожество. Глядя снизу вверх, Вольфганг подивился, какой он высокий. У архиепископа были узкие длинные кисти рук, худое продолговатое лицо и желтые непроницаемые глаза.

Граф Арко, до сих пор державшийся в стороне, вдруг сказал: – Господин Моцарт, вы первый из музыкантов удостоились чести быть представленным его светлости.

– Я это очень ценю, – заученным тоном произнес Леопольд.

– Хотелось бы знать, какое впечатление произвела на вас итальянская музыка? – спросил архиепископ.

– Она восхитительна. Вольфгангу повсюду оказывали восторженный прием, ваша светлость.

– Итальянская музыка самая лучшая, – сказал архиепископ тоном, не допускающим возражения.

Зачем спрашивать, если знаешь, подумал Вольфганг.

– Может, вам это не по душе, Моцарт, но не будете же вы отрицать, что итальянцы превосходят музыкальностью немцев. Или юноша придерживается иного мнения?

– А что такое итальянская музыка? Музыка бывает хорошая и плохая – и только, – сказал Вольфганг.

– Какую же музыку вы считаете хорошей, мальчик?

– Музыку Кристиана Баха.

– Английского Баха?

– Он родился в Германии.

– И получил образование в Италии, ваша светлость, – поспешил добавить Леопольд. – Бах учился у падре Мартини, а падре Мартини относится к Вольфгангу, как к родному сыну.

– Нам известно, что итальянцам свойственна чрезмерная восторженность, – нетерпеливо перебил его Колоредо. – Мы составим свое собственное мнение. Моцарт, я хочу, чтобы ваш сын написал к моему возведению в сан оперу. И если она окажется хорошей, концертмейстер Вольфганг Моцарт получит от нас Жалованье в сто пятьдесят гульденов в год при условии, что будет находиться в Зальцбурге. – Архиепископ остановил их излияния благодарности и добавил: – Канцлер фон Мельк займется финансовыми вопросами.

33

Либретто, избранное для торжественного концерта по случаю возведения в сан архиепископа Иеронима Колоредо, носило название «Il songo di Scipione» («Сон Сципиона»). Предполагалось, что оно принадлежит перу Метастазио и потому должно соответствовать важности события, однако Вольфганг узнал, что венский придворный поэт позаимствовал сюжет у кого-то еще, кто в свою очередь взял его у Цицерона.

Либретто повествовало о Сципионе-младшем и было столь льстивым и фарисейским, что Вольфганг не мог читать его без отвращения. Он не понимал, как можно относиться к такому тексту серьезно, но Папа сказал, что нужно взять себя в руки, иначе архиепископ оскорбится.

Более слабого либретто Вольфгангу еще не приводилось читать, к тому же в Зальцбурге не было певцов, для которых стоило бы писать, да и декорации на сцене не менялись. Поскольку никаких приспособлений для постановки оперы в Зальцбурге не было, ее должны были дать в концертном исполнении, но для Колоредо это не имело значения, полагал Вольфганг.

Папа хотел, чтобы Вольфганг заработал свое жалованье, это позволит им выторговать лучшие условия в других местах, поэтому Вольфганг старался изо всех сил. Он порадовался немногословности либретто и быстро закончил двенадцать арий, сосредоточив все внимание на инструментальной музыке – для нее в Зальцбурге можно было найти неплохих исполнителей. Написал увертюру в форме итальянской симфонии и остался весьма ею доволен. Когда оперу поставили, он радовался – наконец-то труд его окончен.

Архиепископ Колоредо одобрительно отнесся к опере.

– Метастазио – великий поэт, – объявил он, обводя присутствующих выжидательным взглядом.

И все гости, находившиеся в просторном, великолепном Конференцзале, где давали оперу, окружив кольцом архиепископа, наперебой выражали свое согласие.

Вольфганг вдруг оказался один. Даже Папа стоял рядом с архиепископом, а Мама и Наннерль беседовали с графом Арко. Неужели музыка была так уж плоха? Зальцбург, вдруг стал ему ненавистен. Он увидел Барбару в толпе, окружавшей Колоредо, а ведь в Италии центром восторженной публики был он. Вольфганг решил уйти– нельзя давать волю слезам, тем более при всех – он уже взрослый, а взрослому мужчине не подобает плакать; у мраморной арки, служившей выходом, кто-то взял его под руку.

Обернувшись, Вольфганг увидел Шахтнера, ласково глядевшего на него. Вольфганг сглотнул слезы, затуманившие глаза, и через силу спросил:

– Вам понравилась опера?

– Просто удивительно, как ты сумел переложить на музыку – и местами просто хорошо – такое ужасное либретто.

– Вы не обманываете?

– А разве я тебя когда-нибудь обманывал?

– Нет.

– Мне особенно понравилась оркестровая музыка.

– Но ведь певцы никуда не годятся!

Шахтнер с удовольствием отметил, что Вольфганг поборол слезы. Он был очень привязан к мальчику с самого его детства, привязанность сохранилась до сих пор, хотя виделись они теперь куда реже. – В Милане певцы будут получше, – сказал Шахтнер.

– Если архиепископ отпустит нас.

– Будешь относиться к нему с должным уважением – и отпустит.

– По-вашему, мне не следует уходить домой?

– Сначала пойди засвидетельствуй свое почтение его светлости.

– Я всего-навсего скромный третий концертмейстер.

– Это неправда, ты сам знаешь.

Вольфганга тронуло внимание Шахтнера. И когда Папа взял его за другую руку и подвел к архиепископу, он почтительно поклонился и поблагодарил Колоредо за честь, которую тот ему оказал, позволив написать оперу. Колоредо снисходительно ответил:

– В вашей музыке есть что-то итальянское. Мне это понравилось.

Подошла Наннерль, и Вольфганг облегченно вздохнул, теперь он снова был самим собой. Наннерль извинилась, что не сразу поздравила брата, и шепнула:

– Старик Арко твердил нам, что только благодаря ему ты получил этот заказ, и все норовил коснуться меня своими лапами.

– Да, лапы, лапы… – ответил Вольфганг, – один сует лапу в карман, где густо, а у других зато пусто. Ты лучше скажи, сестричка, моя музыка не так уж плоха?

Она улыбнулась:

– Ну и глупый же ты! Твоя музыка звучала весьма гармонично, хоть певцы и пели вразброд.

В награду она поцеловала брата в щеку, и он почувствовал себя лучше. Держась за руки, они вместе покинули дворец, считая ступеньки и весело смеясь, совсем как в детстве.

Вскоре Вольфганг стал получать жалованье. Но продолжалось это недолго – они с Папой вновь выехали в Милан, чтобы успеть сочинить оперу к карнавальному сезону 1772 года.

В Милан они прибыли в начале ноября. Стояла прекрасная погода, дон Фернандо сердечно встретил их и снял им удобную квартиру.

Леопольд, хоть и настроенный недоверчиво, не мог устоять перед любезностью управляющего. Дон Фернандо обнял Вольфганга и воскликнул:

– Опера получится великолепная! Это «Лючио Силла», либретто прекрасное, в нем много действия, а какие там захватывающие сцены!

Вольфганг не разделял восторгов дона Фернандо, ему понравилось лишь несколько сцен между влюбленными. Сюжет показался надуманным: римский тиран Лючио Силла прельстился очаровательной Юнией, невестой римского сенатора– своего врага Чечильо. Чтобы завладеть Юнией, Лючио Силла приговаривает Чечильо к смерти. Великодушный порыв тирана, который простил Чечильо и разрешил ему соединиться с Юнией, не тронул сердца Вольфганга. В этот порыв невозможно было поверить.