50 1 история из жизни жены моего мужа - Великина Екатерина. Страница 23

И я принялась учить.

Через час конь пропал. Через три я отправилась за ним следом. Через четыре зазвенел будильник.

Утро следующего дня было страшным. Нет, даже не головная боль. Мое состояние можно было назвать «проездом из Караганды в Бибирево, руки в клетку не засовывать». Во рту – сдохшие подушечки «Орбит», в глазах – туман, в руках – одна-единственная шпора, из знаний – «моя фамилия – Великина». Все.

Собственно, шпоры я лишилась сразу же, не успев ее толком извлечь.

– А это что это у вас тут, душечка? – Препод наклонился и указал пальцем куда-то в сторону пиписьки.

– Тут у меня это… почти что ничего, – вздохнула я. – Давайте я в другой раз приду.

– Другого раза не будет. Сейчас садитесь и отвечайте свой билет. Без подготовки.

Предчувствовавшая исход аудитория томительно вздыхала: еще десять минут назад они вперли меня внутрь и задвинули стул, «чтобы не выпала».

– А я и без подготовки запросто.

Я села за стол и, как и полагается убогим, начала молоть какую-то фигню и отчаянно жестикулировать.

Потока сознания хватило аж на две с половиной минуты. За это время препод несколько раз сморщился, пару раз чихнул и даже достал платок, чтобы вытереть пот со лба. Галерка стенала, передние парты что-то нашептывали, и в какой-то момент мне начало казаться, что сейчас я реально сдохну на этом стуле и это будет самая идиотская смерть на свете.

– Так. Прекратите! – Препод не выдержал первым. – Вы вообще хоть что-то знаете? Ну хоть что-нибудь?

– Вообще…

И мир поплыл. Аудитория, парты, столы – все смешалось в какую-то непонятную серую массу. Остались только я, луч света из окна и шарик тополиного пуха, мечущийся в воздухе. Когда предметов мало, все так просто – вещи, люди и события сразу же становятся на свои места.

«Он меня бросит, – подумала я. – Я не смогу жить с человеком, устраивающим скандал из-за раковины. Все это кончится, и кончится больно, потому что всегда больно, когда одна. И мне придется устраивать жизнь заново. И незачем было пить и хорохориться. Я не знаю билет, а старый козел не допустит пересдачи. Мама расстроится и не пустит на юг. А на юге сейчас уже, наверное, клубника, которая с запахом, и шашлык, и зелень. И чертов пух этот перед носом летает – и так вся в аллергии, чертова жизнь, ну почему все так случается?..»

И вот я сижу, думаю черт знает о чем и слежу за этим пухом, как ненормальная, – ну бывает так, на глаза попал… Слежу-думаю-думаю-слежу, а пушинку все относит куда-то в сторону, относит, и наконец она оказывается в непосредственной близости от физиономии преподавателя.

Дальнейшее мне рассказывали, давясь от смеха и улюлюкая, уже с обратной стороны аудитории, куда меня немедленно и выставили.

Как говорят, на риторический вопрос «Хоть что-нибудь знаете?» я долго-долго и некрасиво молчала, после чего вдруг подскочила и с воплем «Чуки-камата» хлопнула двумя руками прямо перед самым преподавательским носом (0, 5 сантиметра, если быть точной). Деда снесло метров на семь в другой конец аудитории, и он немедленно приобрел тембр кастрата. После меня экзамен приняли еще у двух человек, у остальных же просто собрали зачетки, поставили пять и отпустили.

Что любопытно, в своих измышлениях я ошиблась всего один раз. Про пересдачу. Когда мне вынесли заветную книжонку, там был «отл.». Во всем остальном не ошиблась. И Бог с ним.

И вот столько лет прошло, а я все думаю: тот пух, который я ловила, – был ли вообще? Пожалуй, надо спросить у коня. Тем более что и случай скоро представится. Успехов.

МИРУ – ВОЙНА

Я объявляю войну этому миру. У мира все-все есть, а у меня ничего. Даже кроссовок. Мир фотографирует почки, пишет пространные тексты о низменном, постит сиськи и вообще живет себе в три горла, а я плакаю без обуви, и жгучие мои слезы падают в горшок с суккулентами.

Как это всегда и бывает, никто не хочет сочувствовать сироте.

– У тебя сто пять пар этих кроссовок, – нагло врет мне мама и улыбается.

Врет, потому что у меня всего один раздолбанный «Найк», нагло, оттого что негодяйка, а улыбается, конечно же, из вредности. Ну а я тоже не дура, каждая гадость будет записана в блокнотик и непременно всплывет. Дристящую ласточку ей подарю вместо смартфона. Ей-богу, подарю.

Мушш… Мушш мог бы быть составителем энциклопедии юных сурков – знает кучу всякой ненужной херни, но ни в жисть не скажет ничего путного.

– Ну как-нибудь купим… на днях.

Как же, как же… Представляю себе… Костыль с гравировкой «Сдохни, старая сука», пару упаковок нафталина для моли и кроссовки: ничего, что тебе уже девяносто, зато ногам удобно будет.

Дима! Мне двадцать. У меня тридцать два зуба. На улице семнадцать градусов тепла. И кроссовки мне нужны сейчас-черт-возьми-всех-порежу-убью-тупым-ножом-засуну-в-жопу-кактус-немедленно!!!

(Для страждущих сообщить, что в семнадцать градусов следует ходить в босоножках, отвечаю: от босоножек я тоже не откажусь.)

Сын. Чуден сын мой. Вчерась говорю:

– Пойдем, малышовочка, маме ботиночки посмотрим.

– Никачу ботиночек, – отвечает малышовочка. – Кипи машинку.

– Ладно, – говорю, – куплю машину, а заодно ботиночки погляжу.

Заходим в магазин, беру в руку правый калош, а левым тут же по хребтине получаю.

– Это не машинка! – визжит дитя и заново замахивается. – Кипи машинку!

– Как же, – говорю, – деточка, я без обуви-то буду?

– Никак, – отвечает, и во взгляде отчетливо чудится, что плевал он на меня и ссал на мою могилу.

Про прочих родственников даже подумать страшно. Уж не знаю отчего, но большая часть моей семьи свято верит в то, что если собрать всю мою обувь и продать ее, то на вырученные деньги можно купить ракету и умыкнуть на Марс.

Ракету… киску дохлую и ту не сторгуете, адеоты…

А все это отчего? Оттого что мироустройство в корне неправильное, и нет в этом мироустройстве места для босых барышень. Мне вообще не везет. Или магазин закрыт, или нет подходящего размера, или продавщица такая дура, что впору и правда босой остаться. Вот, например, вчера, с Фасолием, вместо того чтобы, тряся жопой, нести требуемую пару, тетенька принялась интересоваться, отчего же я даю ребенку шоколад.

– Простите, стрихнин забыли дома, – томно ответила ей я.

– Но мама казала, еще купит, – пояснил Фасолий, вытирая шоколадные пальцы о «примерочный» стул.

До сих пор гадаю, за что она так обиделась – за стрихнин или за пятна… Но ботинок нам так и не принесли – пришлось подхватить младенчество и убраться восвояси.

Дома? Дома был восхитительный телефон с подругой, которая принялась ругать меня «тряпичницей с низменными помыслами». Меня вообще часто ругают за низменное все кому не лень. И для подруги, и для прочих сообщаю.

Мне начхать на квантовую физику и политическую ситуацию в мире. А если у меня нет кроссовок, на все эти вещи я чихаю вдвойне или даже втройне. И даже если случится апокалипсис, а мы вдруг выживем, то где-нибудь там, на обломках мира, вместе с мыслями «а тут мы посадим яблоневые сады» пульсом будет отбиваться «а кроссовки-то, блин, так и не купили». Короче, я не духовно богатая дева, и на это мне тоже, кстати говоря, начхать.

И совсем-совсем уж обидное не в тему. Купила штаны военной расцветки с позументом по цене военной части с ракетоносителями. С размером пролетела – подлые малолетки разобрали ходовые сорок четвертые, а оттого пришлось взять сорок восьмой. Ладно, думаю, поясок затяну – и сойдет.

Сошло.

– Чё-то ты, Катя, какая-то толстая, – сообщает муж.

В моей голове уже готово достойнейшее «На себя посмотри, глист недоделанный» – и тут в разговор вмешивается свекровь:

– Она не толстая, Дима. Это возраст все. К сожалению, с годами от сантиметров никуда не деться.