Испытатели счастья - Веллер Михаил Иосифович. Страница 18

16

Настал день.

Конструкция громоздилась, зияя незакрашенными швами, пестрея изолентой: рабочая модель… Зайчики текли по стеклу голографической камеры. Наш облезлый друг «МГ-34» в присоединении к ней выглядел насекомым, высосанным раскидистым паразитом.

Мы курили на столах, сдвинутых в один угол: все, что ли? Или еще какие гадости предстоят?

– Поехали, – сказал Карп.

Вот так мы поехали.

Митька мекнул, высморкался, махнул рукой, нога об ногу снял кроссовки и полез через трансформаторы и емкости в рабочее кресло, стыдясь драного носка. Мы с Левой обсаживали его ветвистой порослью датчиков и подводили экраны. Олаф с Люсей на четвереньках ползали по расстеленной схеме, проверяя наши манипуляции.

– От винта. – Карп возложил руки на клавиши. В чреве монстра загудело; замигали панели. Передо мной стояла Люся и бессмысленно обламывала ногти.

– Сейчас дым пойдет, – бодро просипел Митька.

Карп, поджав губу, крутил верньеры.

Камера светилась. Зеленоватый прозрачный цилиндр, расчерченный координатной сеткой, проявился в ней.

Ждали – гласа господня из терновой кущины.

Ломаная малиновая линия легла на цилиндре густо, как гребенка. Митька выдохнул и глупейше распялил рот. Работающая приставкой «МГ-34» пискнула, на ее табло вермишелью прокрутились цифры и остановились: 0.927.

– Так, – сказал Карп. Этот человек не умел удивляться.

За него удивились мы. Прокол, начальничек. Чтоб лоботряс Митька оказался, выходит, счастлив на девяносто три процента!..

– Надо же… А по виду не скажешь…

– Следующий? – бесстрастно произнес Карп.

Люся отвердела лицом и вступила на подножку. Мы подступили с датчиками. Возникла заминка. Она взглянула вопросительно – и рассмеялась, – прежним ведьмовским смехом, пробирающим до истомы.

0.96 условного оптимума было у Люси.

И она заревела – детски икая и хлюпая носом. Не умею передать, но какой-то это был светлый плач. И, доплакав, стала прямо юной.

– Следующий.

Олаф: 0.942

Лева: 0.930

– Почему же у меня меньше? – убежденно спросил он. – Не. Не-не.

– Потому, – назидательно курлыкнул Олаф. – Когда дочек своих выдашь замуж, тогда узнаешь, почему.

А я сказал то, что подумал:

– Халтура.

В ответ Карп поволок меня жесткой лапой за плечо: мы извлекли с улицы преуспевающего джентльмена, по ходу объясняя на пальцах.

0.311 – равнодушно высветило табло.

Переглянувшись – мы высыпали на облаву за следующими жертвами.

Диапазон был охвачен: от 0.979 у закрученной матери четырех детей до 0.028 у чада высокопоставленного отца, кой полагал себя счастливым, как сыр в масле, и высокомерно пожал плечами…

Мне выдало 0.929. Хм. И ничего такого я не испытывал.

Карп вытер белейшим платком лицо и руки и сел последним.

Ломаная, нервная линия легла густо, как нить на катушку. Предостерегающе запищало, замигало, дрогнуло. «1.000».

– Э-э, ты ее по себе сварганил, – разочарованно протянул Лева.

– Ну, вот и все, – опустошенно сказал Карп, не отвечая.

Вылез. Прошелся. Глянул в окно. Сел. Закинул на стол ноги в сияющих туфлях. Выудил последнюю «Беломорину» и смял пачку.

– А теперь остается только вводить поправки при наложении программы, – пусти колечко. – Индивидуальное определение режима и загрузки нервной системы мы получили. Нагрузки надо давать на незагруженные участки, напрягая их до оптимума. Качество нагрузок варьируемо, они сравнительно заменяемы; всех мелочей не учтешь, да и ни к чему… Ведь личность изменяется, в процессе деятельности приспосабливая себя к тому, что имеет. Нет? Ромео можно было подставить вместо Джульетты другую… Нет?.. Эх…

– А как же… мы? – не выдержал я, кивнув на табло.

– Не жирно ли нам? – поддержал Лева Маркин.

– «Мы», – усмехнулся Карп. – Мы работаем. Плохо живем, что ли?

Он грустнел. Тускнел. Отчетливей проступало, как он уже немолод, за сорок, наверное, и хоть и здоровый на вид мужик, а выглядит погано: тени у глаз… одутловатость…

– Ах, ребятки-ребятки, – он раздавил окурок и встал. – От каждого по способностям, каждому по потребностям, – великий принцип. Вот на него мы и работаем. Как можем.