Махно - Веллер Михаил Иосифович. Страница 9
– Прощайте, хлопцы. Мы жили правильно. Свобода придет!
Черная ткань скрывает лицо, петля затягивается, палач берется за рычаг.
Экзекутор поднимает к глазам лист и читает – тоже отчетливо и негромко:
– Его высокопревосходительство военный министр, имея на то высочайшие полномочия и руководствуясь человеколюбием, снисходя к несовершеннолетнему возрасту осужденного, объявляет помилование Михненко Нестору Ивановичу и повелевает смертную казнь заменить на пожизненные каторжные работы.
Палач снимает петлю и клобук. Все с невольным вниманием смотрят в лицо человека, только что вернувшегося уже с того света.
Нестор кривится и сплевывает. У этого парня нет нервов.
– Не купите, – бросает он. – Вам же хуже!
Глава третья
Царская каторга
1.
Бескрайний простор, золотые нивы и тенистые дубравы. И по пыльному шляху, в колонну по два, звеня кандалами, тащится жидкий строй каторжников: забритые наполовину головы, полосатые робы, сутулые спины. Сплевывают сухими ртами конвойные, скрипит и вскрикивает в зарослях коростель, вызванивается под высокими небесами унылая мелодия:
Динь-дон, динь-дон – слышен звон кандальный, динь-дон, динь-дон – путь сибирский дальний, динь-дон, динь-дон, слышно там и тут – нашего товарища на каторгу ведут... И вдруг один застывает посреди шага, странно прогибается, откидывая голову, и валится навзничь в пыль, чуть не увлекая с собой прикованного напарника. Строй приостанавливается, смешивается.
– А ну! Встать! Балуй у меня! – орет конвойный, сдергивая с плеча винтовку и щелкая затвором.
– Припадошный он, вашеродие. – Напарник, присев, поддерживает Нестору голову. «Ты язык-то, язык прижми, задохнется. – Да чем я тебе его прижму? – Да хоть ложкой, дурья башка. Ложка-то есть?» – Из угла рта у Нестора показывается пена.
– С чаво это он припадошный? – конвойный нагибается, вглядываясь с недоверчивой враждебностью.
– А вот постой в петельке да смертном балахоне, я на тебя погляжу, – мрачно раздается из колонны.
– Малча-ать! – орет солдат. – Подняли! Понесли! Не богадельня! – И, восстановив движение, напутствует: – Раньше сдохнет – меньше хлопот.
Нестор, повиснув на плечах товарищей, отирает рот и хрипит:
– Ваши большие хлопоты еще впереди, служивый.
2.
Прикладами в спину – каторжников запихивают на ночь в переполненную камеру пересыльной тюрьмы.
– Да куды ж еще суете, драконы? – негодуют оттуда.
– Уж и так как селедки в бочке, дышать немае чем!
Надавливая, стража закрывает дверь, окованную железом.
– Да хоть напиться принесите! Вода в бачке кончилась.
– До утра потерпишь.
Разбираются по нарам и под нары, прилаживаются лежать на боку плотнее лежачим строем, организуются спать в три очереди.
– Ничо, – легко цедит Нестор, – я постою. Люблю ночью не спать... подумать...
3.
В вагоне кипит жизнь. Уголовники делают карты: жуют и протирают хлебный мякиш, склеивают им кусочки газеты, обрезают отточенным ножом, химическим карандашом рисуют масть. Двое политических из того же хлеба лепят шахматы, добавляя в белые фигуры для цвета зубной порошок. Мрачный в очках читает книгу, скрестив ноги по-турецки. У оконной щели курильщики пускают на круг самокрутку.
Нестор держится в стороне, хмуро и спокойно переводя взгляд с одного на другого. Отдельный.
На косой оконной сетке-решетке иней, в замерзшем стекле продышан кружок, и снаружи в это окошечко видно бледное и сосредоточенное прижавшееся к решетке лицо Нестора. А вагон дрожит и полязгивает на стыках, бескрайние сибирские леса несутся мимо – заснеженные, глухие, и маленький тонкий зеленый поезд бесконечно прошивает тайгу, увлекаемый пыхтящим и дымящим паровозиком.
4.
Свищет ночная вьюга. Кутается в доху часовой на вышке по углу частокола огромных заостренных бревен.
Пылает железная печурка в бараке, жмутся к ней каторжники, огонек коптилки отблескивает в глазах.
– Бессрочный?
– Бессрочный, – соглашается Нестор.
– Ничо, привыкнешь. Тут тоже люди живут.
– Люди в неволе не живут.
– А что же?.. Живут, брат!
– А если живут – то уже не люди.
Высокий, худой, патлатый каторжник прилаживает на нос пенсне и издали пристально смотрит на Нестора.
– А ты, значит, кто? – немолодой покровительствующий каторжник все пристает к Нестору и начинает здеть.
– Кто ни есть – здесь не останусь.
Собеседник делает вопросительный жест – в небо?
– А ты меня туда не торопи, – нехорошо улыбается Нестор.
5.
Разз-двва... разз-двва... двуручная пила ходит тебе-мне в распиле огромной сосны. Укутаны каторжники, красны от мороза и работы лица.
С шелестом и гулом рушится огромный ствол, пружиня на ветвях и разбрасывая снег. Нестор с напарником откладывают пилу и берутся за топоры – обрубать сучья.
Поодаль в другой паре немолодой каторжник зыркает и цыкает на снег длинной желтой торпедой.
6.
Посреди кабинета начальника, расставив ноги в валенках, стоит Нестор с шапкой в руке. Начальник, сидя под портретом миловидного кроткого царя, со вкусом прихлебывает чай и курит папиросу:
– Я вас всех, сукиных детей, насквозь вижу. И знаешь, что я в тебе вижу?
– Пустые кишки? – простовато на грани издевки догадывается Нестор.
Жандарм стукает кулаком:
– Поостри у меня, быдло! Бежать надумал?! Ты кого провести хочешь? – Хватает большой бронзовый колокольчик и трясет с риском оторвать руку. Вошедшему конвойному:
– В холодную его. В думную камеру. Думать будет!
7.
Щелястые бревенчатые стены. Щелястый пол. И по нему – пять шагов вперед, пять назад – неутомимо и тупо, как автомат, шагает Нестор. Он в одном белье, ручные и ножные кандалы звенят цепями, ступни багровые от холода, лицо приобретает голубой оттенок. Иногда он останавливается и машет вверх-вниз руками, разгоняя стынущую кровь и пытаясь согреться.
Наступает темнота – он все ходит, уже помыкивая себе в такт некий безумный марш.
Рассвело – он ходит, с уже безумными глазами.
В конце концов покачивается и приваливается к стене. Отталкивается от нее и вновь идет.
Бессильно сидит, сжавшись в комочек и трясясь крупной дрожью.
Комочек в темноте лежит на боку, изредка вздрагивая.
...Утром жандармы отдирают от пола его примерзшие волосы и уносят бесчувственное окоченелое тело.
8.
В лазарете, где всего несколько больных, в желтых рубахах грубой бязи, лежат по койкам, врач равнодушно проходит мимо Нестора с бурыми корками обморожений на скулах и носу:
– Не жилец... Еще одного заморили слуги отечества.
Нестор чуть приоткрывает глаза и неслышно хрипит:
– Сам ты у меня не жилец...
– О! – оживившись, меняет мнение доктор. – Жилец! Злые и упрямые всех переживут, а тощие – они выносливые.