Узкоколейка - Веллер Михаил Иосифович. Страница 4

Усть-Кулом постепенно разделился на два лагеря: команда Прокопенюка – и все остальные. Прокопенюковцы получали шестьсот-семьсот на круг. Им продавали в неделю по две банки тушенки и сгущенки, хотя полагались они всем работающим в лесу, а также индийский чай, который на прилавок не выставлялся и шел как бы через спецраспределение. В день получки по личному распоряжению директора им отпустили в специальной кладовке орсовского склада по бутылке коньяка, который в магазине отродясь не стоял: исключительно водка и красное.

Обделенный же лагерь нарек эту рабочую гвардию рабочей аристократией и в свою очередь расслоился на две неравные части: первая, составлявшая подавляющее большинство, завидовала завистью обычной, то есть черной, и ратовала привести прокопенюковцев к общему знаменателю и даже репрессировать за рвачество; вторая же, меньшая часть завидовала завистью белой, то есть строила козни, как бы самим проникнуть в привилегированный круг, и при этом условии была согласна примириться с создавшимся положением. Продавщицы вели с Прокопенюком взаимовыгодные переговоры об устройстве своих мужей. Смазчик Пронькин, известный алкаш, после аванса гонялся за Прокопенюком с цепью от пилы, требуя восстановить равноправие.

А из райкома регулярно запрашивали с доброжелательной требовательностью: – Как осваивается фронт работ?

– Согласно графика! – кричал Литвиненко, прижав для лучшей слышимости руку рупором к трубке. – С превышением нормативов! – Ты подсчитал, на сколько процентов повысится использование техники?

– На одиннадцать и семь десятых! – бухал он без боязни: контора подгонит нужный результат.

– Так это же прекрасно! – ликовала трубка. – А производительность труда? – Экономисты мои обсчитывают, – врал Литвиненко. – Прикидочную цифру можешь назвать? Нам надо включить в отчет. – Шесть процентов, – придумала экономистка правдоподобную цифру. – Семь с половиной процентов, – передал Литвиненко. – Молодец, Литвиненко!

В кабинете между портретом и сейфом Литвиненко повесил крупномасштабную карту района и каждый вечер скрупулезно отмечал красным карандашом пройденный отрезок на идеальной прямой, соединявшей 39-й километр с Белоборском.

К сентябрю красная стрела подползла к голубой ниточке реки, что соответствовало на местности расстоянию в семь километров семьсот метров. Конечно – гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить; могло оказаться там и больше восьми километров, кто в тайге эти километры мерил; могли и в сторону метров на пятьсот уйти – и это не смертельно, там скруглим, дело обычное, не транссибирскую магистраль строим, рабочую узкоколейку. Он весело хлопнул Прокопенюка по литому круглому плечу: – Ну как, бисова душа, реку-то уже видно?

– Куда ж она денется, – ровно ответил Прокопенюк. – Мы свое сделаем, не подведем. – Завтра вас навещу! – Милости просим…

Плавно ответвляясь от насыпи, железнодорожная колея с радующей глаз прямизной рассекала тайгу. Посверкивающие рельсы были намертво пришиты к оранжевым круглякам шпал, еще не успевших потускнеть. В конце пути безостановочно продолжалась отрадная деятельность: деревья валились, трелевщик урчал, топоры тюкали, вперестук гнали это молоты костыльщиков, с одного маха вгоняющих четырехгранные костыли в податливую сосновую древесину.

– Прокопенюк свои гроши отрабатывает, – с мрачноватой горделивостью предъявил картину Прокопенюк. – Сколько уже сделали?

– Семь километров и восемьсот двадцать метров. Сегодня уже девятнадцать звен уложили, это сто четырнадцать метров. (Он не врал: столько показал и спидометр мотовоза.)

– Так… – молвил Литвиненко, сурово вглядываясь в перспективу. – К реке вышли? – Все по плану, – пожал плечами Прокопенюк. – Так вышли? – Да куда ж она денется. – Вышли или нет?! Сколько осталось? – Ну может самая ерунда осталась… – Сколько?! – Да что я, речник, – грубовато сказал Прокопенюк.

Литвиненко достал компас, линейку, циркуль, расстелил на траве карту. Проверил. – Должны уже выйти, – скрывая растерянность, произнес он. – Должны – значит, выйдем, – успокоил Прокопенюк.

– Все будет в ажуре, – заверил богатырь Жора, бригадир молдаван, скаля белейшие зубы с зажатой в них беломориной. – А ну пошли посмотрим, – решил Литвиненко.

– Рабочий день кончился, – сказал Прокопенюк. – И так уж задержались, вон темнеет уже. – Ничего!

Но в чаще темнело быстро, люди за спиной недовольно медлили, Литвиненко как-то сразу устал, выдохся, и машинист все время подавал гудки, нервировал (торопился домой, к хозяйству); действительно, подумал Литвиненко, а вдруг тут не пятьдесят метров, а пятьсот, на ночь глядя лезть в лес и правда без толку, и промерить расстояние точно надо будет. – Но завтра – обязательно! – Само собой.

Но назавтра его срочно вызвали на совещание в район, по срывам подготовки к итогам третьего квартала и окончанию сплавного сезона, вернулся он только через два дня, сплавщики как обычно не справлялись, и весь день он проторчал на сплаве, а потом был день получки, потом суббота, так и затянулось. Из райкома теребили:

– Сообщите процент выполнения плана по железнодорожному строительству! – Сто двадцать два процента! – орал Литвиненко. – Сколько погонных километров? – Семь девятьсот! – К реке вышли? – Так точно! – А мост?

– Мостовая бригада сформирована. Инженер произвел расчеты. Поставим в кратчайшие сроки! – Не подкачай! – вибрировала мембрана в трубке.

В среду Прокопенюк вернулся из лесу в час дня. Шагая весомо и мерно, с непроницаемым лицом, он стукнул в директорский кабинет, сел, снял кепку и пробасил: – Ну вот, значит. Я свое дело сдержал.

– Готово?! – радостно вскинулся Литвиненко. Обнял, стиснул: – Молодец, бисова твоя душа! Ну, поехали – покажешь! Вагончика под рукой не было, встали по-простому в кабину. – До берега дошли? – Все как обещали, – повторил Прокопенюк.

Точно на стрелке Литвиненко списал для верности цифры со спидометра. Напряженно вглядывался в размытую расстоянием табачно-зеленую даль, куда летело синее двойное лезвие рельсов. Прокопенюк молча курил, сев на корточки в углу под окошечком.