Встань и иди - Базен Эрве. Страница 27

Второе предложение. Владелец фабрики керамических изделий, поставляющий продукцию в киоски при пляжах и специализировавшийся в жанре „Сувениры с Тру-ле-Бэн, чьи дела идут настолько успешно, что фабрику можно расширить, ищет компаньона с капиталами. Дело заурядное, но верное“».

Я тут же сняла трубку, чтобы позвонить Беллорже:

— Спасибо, Паскаль! Но скажите, что выбрал Нуйи?

— Я его ни о чем не спрашивал. Предпочитаю, чтобы это взяли на себя вы. Мое имя не стоит даже и упоминать. Я дам вам адреса заинтересованных лиц, и вы свяжете его непосредственно с ними.

— Это верх осторожности, Паскаль. Вы боитесь себя скомпрометировать?

На другом конце голос Паскаля становится резким:

— Зачем я стану подменять вас? Присоедините этот козырь к вашим картам. Это повысит ваш авторитет.

Я покраснела. Неужели я отплатила за тактичность подозрением? Моя непослушная рука выронила трубку и подхватила ее за шнур. Нужно ли мне извиниться? Паскаль уже диктовал по буквам:

— Данен и компания, производство изделий из керамики, улица Фоли-Реньо. Я говорю: Данен, Д — Дениз, А — Арсен…

Вечером, когда Серж вернулся домой, я опять сняла телефонную трубку, чтобы защищать французский каракуль, и лишь между прочим упомянула вариант Данена. Нуйи тут же охладил мой пыл:

— Пастуший посох меня не привлекает. Я не испытываю ни малейшего желания загорать в Алжире. Что, что?.. Да, конечно, на-ци-о-наль-ная продукция! Извини за легкомыслие, но мне на нее начхать. Что касается твоего торговца обожженной глиной, я не скажу… Заметь: по мне, лучше продовольствие. Словом, посмотрим.

Мужественно приняв неудачу, я без заминки продолжаю:

— В конце концов, создавать дешевую и в то же время высокохудожественную керамику… было бы не так уж плохо!

— О да! — восклицает Серж. — При условии, что на этом можно подзаработать…

Я с раздражением бросила трубку. Неужели Серж человек меньшего размаха, чем я себе представляла? Неужели он любит только кратковременные и хорошо вознаграждаемые рискованные операции, будучи при этом совершенно неспособным рисковать длительно? От разочарования я готова была опустить прядь на лоб. И так как во всех своих огорчениях я всегда виню только себя, я тут же взорвалась: «И поделом! Будешь знать, как, умирая, затевать игры с живыми. Честное слово, ты начала им верить!» Чтобы отвлечься, я погрузилась в шахматную задачу: «Ферзь начинает и дает мат в пять ходов».

18

В первый вторник февраля Ренего усадил меня в свою машину и повез к себе домой для просвечивания. Послушать его — так все оказалось в порядке.

— Я ровно ничего не вижу. Старый шрам ведет себя нормально. Ни деформации, ни сдавливания.

Тем не менее, хотя мое плечо было вправлено, опухоль не опадала. День от дня мои руки становились все более непослушными. Чтобы определить температуру какого-либо предмета, я была вынуждена касаться его щекой, даже языком. Уже собираясь отвезти меня домой, Ренего заметил, что один ноготь на моей правой руке, на среднем пальце, заболел своего рода белой болезнью — стал бесцветным. Доктор казался озабоченным, а я подтрунивала над ним. Козел стал паникером хуже Матильды и терял голову из-за пустяковых бобо!

Неделю спустя он заявил, что меня надо показать консультанту. Сначала я противилась, но он и Матильда так меня уговаривали, что в конце концов я уступила их настояниям. Доктор Кралль, с которым Паскаль должен был договориться о лечении Клода, дал согласие заняться также мною, и четырнадцатого февраля, в день святого Валентина, вся хромоногая компания отправилась к нему. Паскаль записал нас на прием. Поскольку колымага Ренего вышла из строя. Люк в последнюю минуту спас положение, преодолев свою неприязнь и одолжив машину у Нуйи. Матильда несла ребенка. Козел и мадемуазель Кальен не отходили от меня ни на шаг. Что за мобилизация всех сил! Мне было нелегко выносить такую заботливость. Сколько ни уговаривала я себя, что она делает менее заметной мою заботу о других, я чувствовала себя ужасно неловко, как павлин в вороньих перьях.

Час спустя, осмотренная, ощупанная, проверенная со всех точек зрения, выдав все секреты своих рефлексов, я ждала приговора в обществе мадемуазель Кальен, моей тети и медсестры, которая белым карандашом помечала мои рентгеновские снимки. Врачи ушли совещаться в примыкающую к кабинету комнату, служившую раздевалкой. Их совещание затягивалось и, судя по покашливанию Козла, доносившемуся из-за перегородки, к окончательным результатам не приводило. Лежа в рубашке на диванчике, я с нетерпением ждала конца: Клод остался в приемной с Люком, а я была не слишком уверена в том, что это удачное сочетание. Когда дверь наконец открылась, Матильда сразу начала плакать. В самом деле, прогнозы не сулили ничего хорошего. Ренего дергал себя за бородку и вытягивал шею, словно хотел преодолеть свое беспокойство. Что касается доктора Кралля, Геркулеса с пышущей здоровьем физиономией, но холодными глазами, то он напускал на себя преувеличенно безразличный вид, нанизывая фразы, которые должны были подготовить почву:

— У нас еще недостаточно симптомов, а тем, которые имеются, мы сможем дать оценку лишь со временем. Однако можно сказать уже сейчас, что мы, мой коллега и я, сожалеем о невозможности закончить наш осмотр на особенно оптимистической ноте.

Положив руку на подбородок, он массировал себе нижнюю челюсть. Вторая рука неопределенно загребала воздух.

— Спинной мозг поражен, и, несомненно, давно.

— Во время бомбежки! — нервно вставила Матильда, дергая за цепочку.

— Возможно, — продолжал доктор Кралль. — Таково мнение и доктора Ренего. Я не совсем разделяю его точку зрения. Так или иначе, болезнь прогрессирует. Вашей племяннице было тяжело ходить, теперь она с большим трудом стоит. Один из ее суставов сильно распух. Она не ощущает ожогов. Она перестаёт владеть руками. Самое неприятное то, что, как установлено прослушиванием, у нее несколько учащенное сердцебиение.

Он старательно избегал медицинских терминов. Во многих семьях считают, что слово может изменить ход событий, что оно обладает магической силой; вот почему Матильда потребовала:

— Скажите же наконец, доктор, как называется ее болезнь?

Но специалист, казалось, не столько боялся поставить диагноз, сколько поставить его без полного основания. Кроме того, его смущало мое присутствие.

— Терминология — это еще не медицина, — проворчал он. — Вы поймете не многим больше, если я огорошу вас латинским словом, которое вам ровно ничего не скажет. Как и многие другие болезни, перед которыми наука пока бессильна…

— Бессильна! — неожиданно воскликнула мадемуазель Кальен, натягивавшая перчатки.

Ренего бросил на нее повелительный взгляд. Служащие социального обеспечения и врачи принадлежат к одному лагерю, трудятся на одном поприще, действуют одинаковыми методами — не спеша и немногословно. Правдой надо лечить, как лечат бешенство бешенством: все увеличивающимися дозами, создающими иммунитет. Матильда могла вынести только такую дозу.

— Мы опасаемся, что ваша племянница может стать полным инвалидом. Теперь я хотел бы посмотреть ребенка… Мишлин, — добавил он, обращаясь к своей ассистентке, — сходите за ним. Потом перейдите с мадемуазель Орглез в маленькую комнату и помогите ей одеться.

От меня избавлялись, чтобы говорить открыто. Мне приходилось убираться. На мое счастье, когда я была одета, сестра, усадив меня в кресло, извинилась и ушла — ее ждала работа в другой комнате. Оставшись одна, я тотчас же поднялась, опираясь на костыли. Пушистый ковер заглушал их постукиванье. Удивляясь, что я не слышу больше голосов из кабинета, я тихонько толкнула дверь — там никого не было. Все перешли в рентгеновский кабинет, оставив дверь приоткрытой. Я спокойно могла подойти ближе. По всей вероятности, я пришла слишком поздно, уже к выводам.

— Рассечение некоторых сухожилий улучшило бы состояние ребенка, — сказал Кралль. — Нужна операция.