Воспоминания бывшего секретаря Сталина - Бажанов Борис. Страница 37

По существу здесь пути Сталина и Троцкого сошлись. Троцкий тоже коммунист, последовательный и недоступный здравому смыслу.

Между тем, надо вспомнить, что даже в своём завещании Ленин писал о «небольшевизме» Троцкого (который он, впрочем, советовал не особенно ему ставить в вину). Фактически это означает, что до революции Троцкий никогда не принадлежал к ленинской партии профессиональных революционеров. Известно, что приехав в Россию после февральской революции, он сначала вошёл в группу «межрайонцев», с которыми летом 1917 года и влился в конце концов в ленинскую организацию. То есть Троцкий до революции не был большевиком. Надо сказать, что это — большой комплимент. Члены ленинской большевистской организации были публикой, погрязшей в интригах, грызне, клевете, компания аморальных паразитов. Троцкий не выносил ни нравов, ни морали этой компании. И даже жил не за счёт партийной кассы и буржуазных благодетелей, как Ленин, а зарабатывал на жизнь трудом журналиста (ещё до войны я читал его статьи в «Киевской Мысли»). Не приняв специфической морали Ленина, он был в отличие от него человеком порядочным. Хотя и фанатик, и человек нетерпимый в своей вере, он был отнюдь не лишён человеческих чувств — верности в дружбе, правдивости, элементарной честности. Он действительно не был ленинским большевиком. Когда я уже хорошо его знал, я узнал с удивлением, что он был сыном крестьянина. Как это ни кажется странным, в 80-х годах прошлого века были ещё в России евреи-крестьяне, пахавшие землю и жившие крестьянским трудом. Таков был и его отец. Он был хорошим крестьянином (по большевистской изуверской терминологии — кулак, по человеческой — старательный, работящий и зажиточный крестьянин). Какое влияние на Троцкого оказала эта близость к деревне и правде природы? Можно только гадать.

Но Троцкий поставил передо мной и большую человеческую проблему. Уйдя от коммунизма и продолжая о коммунизме думать, я невольно ставил себе некоторые общие вопросы. В частности такой.

Наше время наполняет борьба коммунизма со старой христианской цивилизацией. Я так определял её социальную суть. Двадцать веков тому назад, во время римской империи, человек человеку был волк. Пришло христианство и предложило: «Почему бы нам не устроить человеческое общество так, чтобы человек был человеку не волк, а друг и брат?» В этом всё социальное значение христианства (я совершенно не касаюсь здесь его чрезвычайно важной религиозной стороны). И в течение двадцати веков, плохо ли, хорошо ли, эти идеи вошли всё же в сознание как идеал, к которому нужно стремиться (и порождённая христианством социалистическая идея, конечно, в её настоящем, не марксистском виде, вышла отсюда же), Но человеческая натура плоха; долгое развитие этих идей не помешало ещё в двадцатом веке передовым христианским нациям миллионами истреблять друг друга. Во всяком случае, вся наша многовековая цивилизация пыталась нас вести к этому идеалу. Коммунизм и марксизм являются его прямым отрицанием. Здесь убийство, насилие, массовое истребление вводятся в закон. Человек человеку снова волк. И коммунистическая партия, аппарат создания этого нового общества, или, если хотите, социализма с волчьей мордой, сама построена по принципу волчьей стаи. Здесь нет ни друга, ни брата, здесь есть только «товарищ». Что такое «товарищ»? Это тот, кто идёт с вами рядом (волк волку тоже товарищ); но до известного момента; он может двадцать лет идти с вами рядом участвовать с вами в боях и невзгодах, но если он нарушил закон волчьей стаи или стал почему-то стае не подходить, на него набрасываются и мгновенно его загрызают (вам это ничего не напоминает из истории коммунистической партии?): он не друг, не брат, он только «товарищ» не больше.

Почему и для чего коммунизм так решительно отвергает идею дружбы и братства между людьми? Почему стремится он установить это волчье царство? И почему он побеждает, почему за ним идут? Сомнения начинают смущать мою не так уж искушённую молодость. А может быть вообще идеал братства — совершенно неосуществимая утопия; может быть, светлая мечта, рождённая в земле Галилейской, не более, чем мечта, осуждённая историей?

Я знаю, что мужчина всегда был грубым животным и насильником, был ли в течение веков солдатом, охотником, диким кочевником и даже земледельцем, всегда в борьбе против опасностей, врагов, природы, диких зверей соседей, всегда убийца. Христианская идея нашла прямой отклик скорее у женщин. По самому своему биологическому существу женщина, дающая и продолжающая жизнь, склонна к любви, заботе о слабом; вся её жизнь — сплошное самопожертвование для своих детей.

Христианская идея любви и жалости ей близка. Я убеждён, что христианство победило против железных легионов Рима благодаря женщине. А мужскому роду, может быть, более подходит насилие, этот волчий мир, который с таким успехом устанавливает коммунизм?

Вот Троцкий, человек убеждённый и искренний. Когда коммунисты уверяют, что они переворачивают мир якобы для того, чтобы упразднить эксплуатацию человека человеком, до смешного ясно, что это ложь. При первой возможности и без малейшего стеснения они заменяют то, что они называют капиталистической эксплуатацией (будто бы рабочему не все доплачивают за его труд) такой социалистической эксплуатацией, какая рабочему раньше и не снилась. Речь идёт уже не о доплачивании, речь идёт о даровом труде миллионов каторжников, об их бесчеловечном истреблении. Но Троцкий — человек искренний и в свои идеи верующий. Ведь он понимает, что всё это ложь. Как же он был вместе с Лениным вдохновителем террора, как предлагал он «трудовые армии» с железной дисциплиной, где отказ от работы означал бы немедленный расстрел?

А между тем Троцкий не лишён человеческих качеств. Он — хороший семьянин, очень любит своих детей, которые преклоняются перед ним, преданы ему и слепо идут за ним. Я был знаком с его дочкой Зиной, очень на него похожей, худенькой и хрупкой туберкулёзной молодой женщиной, так же возбуждённой и вспыхивающей, как отец. Отец для неё был всё. Она, конечно, погибла в сталинских тюрьмах.

И ещё одна черта меня всегда поражала в Троцком — его удивительная наивность и непонимание людей. Можно подумать, что он всю жизнь прошёл, видя только абстракции и не видя живых людей, как они есть. В частности, он ничего не понял в Сталине, о котором написал толстую книгу.

В 1930 году, будучи за границей, я написал по поводу высылки Троцкого из СССР, что я очень удивлён и не узнаю моего Сталина, которого я так хорошо изучил. Гораздо более в его нравах было поступить с Троцким, как, например, с Фрунзе. В сталинском распоряжении сколько угодно способов отравить Троцкого (ну, не прямо, это было бы подписано, а при помощи вирусов, культур микробов, радиоактивных веществ), и потом хоронить его с помпой на Красной площади и говорить речи. Вместо этого он выслал его за границу. Я заканчивал своё изложение так: «В общем, непонятно, почему Сталин не следовал своему обычному методу, который так отвечает его привычкам и его характеру. Но в конце концов вполне возможно, что Сталин находит более выгодным убить Троцкого не в СССР, а за границей».

Это было написано в 1930 году. В 1940 году последней работой Троцкого была книга о Сталине, которую смерть не дала ему закончить. Он успел написать 584 страницы этой книги. Следовательно, 579-ю и 580-ю страницы он писал, вероятно, в последние дни или недели своей жизни. Вот что он пишет на этих страницах: «По поводу моей высылки в феврале 1929 года в Турцию Бажанов пишет…» Далее идёт на полстраницы цитата из моей книги. Вслед за тем Троцкий продолжает: «В 1930 году, когда появилась книга Бажанова, я рассматривал это как простое литературное упражнение. После московских процессов я её более принял всерьёз». И далее он приводит догадки, что в сталинском секретариате, который я покинул в 1926 году, я что-то по этому поводу слышал и знаю. То есть то, что было для меня ясно ещё 1930 году и в чем я не сомневался, а именно, что Сталин в нужный момент его убьёт (а с началом войны для Сталина это принимало характер срочности). Троцкий «начинал принимать всерьёз» лишь незадолго до своей смерти. И для этого ещё нужно было допускать, что Бажанов что-то слышал в сталинском секретариате в 1926 году. А нельзя было просто сообразить, что такое Сталин? Какая поразительная наивность и какое непонимание людей!