Воспоминания бывшего секретаря Сталина - Бажанов Борис. Страница 61

Было ввезено всё дорогое и сложное оборудование, английские инженеры наладили работу, и прииски начали работать полным ходом. Когда Москва решила, что нужный момент наступил, были даны соответствующие директивы в партийном порядке и «вдруг» рабочие приисков «взбунтовались». На общем собрании они потребовали, чтобы английские капиталисты им увеличили заработную плату, но не на 10% или на 20%, а в двадцать раз. Что было совершенно невозможно. Требование это сопровождалось и другими, столь же нелепыми и невыполнимыми. И была объявлена общая забастовка.

Представители компании бросились к местным советским властям. Им любезно разъяснили, что у нас власть рабочая, и рабочие вольны делать то, что считают нужным в своих интересах; в частности, власти никак не могут вмешаться в конфликт рабочих с предпринимателем и советуют решить это дело полюбовным соглашением, переговорами с профсоюзом. Переговоры с профсоюзом, понятно, ничего не дали: по тайной инструкции Москвы профсоюз ни на какие уступки не шёл. Представители компании бросились к центральным властям — там им так же любезно ответили то же самое — у нас рабочие свободны и могут бороться за свои интересы так, как находят нужным. Забастовка продолжалась, время шло, добычи не было, и Главконцесском стал напоминать компании, что в силу вышеупомянутого пункта договор будет расторгнут и компания потеряет всё, что она ввезла.

Тогда компания Лена-Гольдфильдс наконец сообразила, что всё это — жульническая комбинация и что её просто-напросто облапошили. Она обратилась в английское правительство. Вопрос обсуждался в английской Палате. Рабочая партия и её лидер Макдональд были в это время чрезвычайно прокоммунистическими; они ликовали, что есть наконец страна, где рабочие могут поставить алчных капиталистов на колени, а власти страны защищают рабочих. В результате прений английское правительство обратилось к советскому с нотой.

Нота обсуждалась на Политбюро. Ответ, конечно, был в том же жульническом роде, что советское правительство не считает возможным вмешиваться в конфликты профсоюза с предпринимателем — рабочие в Советском Союзе свободны делать то, что хотят. Во время прений берёт слово Бухарин и говорит, что он читал в английских газетах отчёт о прениях, происходивших в Палате общин. Самое замечательное, говорит Бухарин, что эти кретины из рабочей партии принимают наши аргументы за чистую монету; этот дурак Макдональд произнёс горячую филиппику в этом духе, целиком оправдывая нас и обвиняя Компанию. Я предлагаю послать товарища Макдональда секретарём Укома партии в Кыштым, а в Лондон послать премьером Мишу Томского. Так как разговор переходит в шуточные тона, Каменев, который, председательствует, возвращает прения на серьёзную почву и, перебивая Бухарина, говорит ему полушутливо: «Ну, предложения, пожалуйста, в письменном виде». Лишённый слова Бухарин, не успокаивается, берёт лист бумаги и пишет:

Лист идёт по рукам, Сталин пишет: «За. И. Сталин». Зиновьев «не возражает». Последним «голосует» Каменев и передаёт лист мне «для оформления». Я храню его в своих бумагах.

Опубликовать бы всё это в печати — это был бы хороший удар по этим безмозглым прокоммунистам и по Макдональду. Но это надо сделать толково. Пока не вижу как.

В один прекрасный день, играя в Симле в теннис, я жду со своим случайным партнёром, когда кончится предыдущая партия и освободится для нас площадка. Собеседник мой — рыжий ирландец. Он знает, кто я, и задаёт вопросы о Советской России. В пять минут разговора я убеждаюсь, что он человек чрезвычайно умный, с живой мыслью, прекрасно осведомлённый о Советской России и очень хорошо разбирающийся в советских делах. Я спрашиваю у других партнёров, кто это. Это — О'Хара, министр внутренних дел Индии. Вот это человек для моей бухаринской бумажки. Я говорю ему, что у меня есть к нему важное дело. Назначено свидание на завтра.

Придя к нему, я показываю бумагу, перевожу её и объясняю, в чём дело. «Вы можете её передать нашему правительству?» Я говорю, что это как раз моё намерение. «И вы можете нам написать объяснительную записку, объясняя, как всё это произошло?» — «Конечно, могу». — «Вы не представляете, какую услугу вы оказываете Англии», — говорит О'Хара. Бумага с объяснениями идёт в Лондон.

Но вслед за тем ни в Индии, ни во Франции я не нахожу в печати ни малейшего её следа. По моей мысли английское правительство тори должно воспользоваться случаем и передать её в прессу. Это был бы хороший удар по прокоммунистам. Но в прессе она не появляется.

Потом, уже будучи во Франции, я имею случай говорить с помощником начальника Интеллидженс Сервис (я расскажу об этом дальше, это учреждение обращается ко мне с просьбой произвести экспертизу подложных протоколов Политбюро, которые фабрикует и продаёт ему ГПУ). Я рассказываю ему о документе, который я передал О'Хара, и говорю, что было бы очень жаль, если бы он погиб где-нибудь в ящике письменного стола. Он говорит, что он ничего не слышал о таком документе, но когда будет в Лондоне, спросит у своего шефа. Через некоторое время, вернувшись из Лондона, он сообщает мне о судьбе документа.

Документ, прибыв в Лондон попал прямо к премьер-министру. Вместо того, чтобы передать его в печать, премьер-министр поступил гораздо остроумнее. Он вызвал начальника Интеллидженс Сервис и сказал ему: «Будьте добры, попросите аудиенцию у лидера оппозиции, мистера Макдональда. В личной встрече передайте ему лично, в собственные руки, этот документ, который я получил. Я считаю, что так как этот документ касается лично мистера Макдональда, он должен быть передан лично ему». Начальник Интеллидженс Сервис так и сделал.

Документ произвёл на Макдональда чрезвычайное впечатление. Макдональд был человек не такого уж блестящего ума, но человек глубоко порядочный. Он был создателем и бесспорным лидером английской социалистической партии. Он питал полнейшее доверие к русскому большевизму и всячески его поддерживал бескорыстно и убеждённо. Теперь он узнал, что о нём думает Москва и узнал из документа совершенно бесспорного. Он очень сильно пережил этот удар, на некоторое время отошёл от дел, уехав в родную Шотландию, но переварив всё, стал таким же убеждённым антикоммунистом и пытался увлечь за собой партию.

Между тем, это оказалось не так легко. Когда он порвал с русским коммунизмом, только часть партии пошла за ним, и притом меньшая. Но это позволило создание в Англии во время тяжёлого экономического кризиса 1931 года правительства национального единения — меньшая часть рабочей партии с Макдональдом плюс консерваторы имели большинство в палате; консерваторы предоставили Макдональду возглавить правительство — это было небывалое правительство тори и социалистов на базе антикоммунизма. Надо сказать, что затем неустанной борьбой внутри социалистической партии Макдональд постепенно перевёл её большинство с прокоммунистической позиции на антикоммунистическую.

Моё пребывание в Индии всё более затягивается. Вдруг неожиданно оказывается, что оно основано на недоразумении. В начале августа я теряю терпение и начинаю подозревать, что английские власти меня водят за нос и истинных причин запоздания мне не сообщают. Я говорю о моих сомнениях Айзенмонджеру. Он, видимо, находит мои подозрения обидными и, чтобы разуверить меня, показывает переписку по моему поводу — от министра по делам Индии вице-королю. Собственно, он не должен её показывать, переписка секретна. Что в ней секретно, это то, что англичане для индусов поддерживают миф, что вице-король — огромная фигура с огромным авторитетом; на самом деле он — театральная фигура и подчинён министру по делам Индии, который им командует. Но не это меня интересует. Я вижу из переписки, что всё время остаётся в силе вопрос о неприятностях, которые может причинить правительству в палате оппозиция по моему поводу; но по какому поводу? Оказывается, потому, что английское правительство даст мне право убежища в Англии. Но ведь я никогда не выражал ни малейшего намерения ехать в Англию и никогда об этом не просил. «Как, — удивляется Айзенмонджер, — но ведь вы в первом же разговоре выразили желание ехать в Европу». — «Конечно, в Европу, но не в Англию». Говоря о Европе, я не отдал себе отчёта, что для англичанина в Индии ехать в Европу, это и значит ехать в Англию. И все затруднения связаны именно с этим.