Харка — сын вождя (без ил.) - Вельскопф-Генрих Лизелотта. Страница 24

Желтая Борода мотнул бородой и что-то сказал шайену. Тот перевел:

— Мы принимаем это условие. Матотаупа — великий охотник, и он уложит этого свирепого зверя.

По губам Матотаупы скользнула хитрая усмешка.

— Я — великий охотник! Откуда об этом знают мои новые братья?

Шайен нахмурился, но белый что-то сказал ему, и индеец перевел:

— Мы знаем об этом от белых людей, которые делают дорогу для Огненного Коня. Прежде чем отправиться в Скалистые горы, мы посетили их.

— Кто меня там знает? Кто мог обо мне рассказать?

— Все, с кем мы говорили. Воины рода Медведицы, сказали нам, хорошо поохотились на бизонов, и они знают большую тайну.

Харка, как и все окружающие, внимательно слушал беседу. Но когда шайен произнес слова «большая тайна», он вскочил и подбежал к гостям. Это было против всяких обычаев. Такое своеволие взрослые могли не простить мальчику и прогнать его. Но Харка все-таки подошел к огню, словно подчиняясь неодолимой силе. Матотаупа посмотрел на него с удивлением, но промолчал. Харка подошел к шайену. Он указал на один из камней в ожерелье индейца, на тот, что блестел как полуденное солнце, и, стараясь встретиться взглядом с шайеном, спросил:

— Большая тайна? Какая? Эта?

— Ты думаешь об этом камне? — тихо спросил шайен и с горечью сам же ответил: — Да. Эта. Золото.

— Белые люди хотят его иметь? Они хотят захватить поля нашей охоты?

И, прежде чем Матотаупа успел прогнать Харку, заговорил белый.

— Юноша, — произнес он ласково, и шайен принялся переводить его речь, — мы не хотим захватывать ваши поля охоты. Посмотри сюда, — и он вынул два свертка и высыпал из них блестящие монеты, каких еще никогда не видели индейцы рода Медведицы. — Посмотри сюда — вот золото, а вот — серебро. Я, по мнению многих белых, богатый человек. У меня достаточно золота, но я никому никогда не угрожаю и не собираюсь никого обкрадывать. Я не хочу ничего другого, как только рисовать картины. И этими картинами я сам околдован. Но ты, юноша, прав в своих опасениях. Когда кто-нибудь владеет такой тайной, лучше всего молчать. Слишком много разбойников и воров.

Харка кивком головы поблагодарил Желтую Бороду и отошел на свое место.

— Хау, — сказал Матотаупа. — Это так. Я вижу, что ты, белый человек, справедливый воин. Я буду охотиться на медведя, и ты нарисуешь мой портрет.

Едва наступило следующее утро, как в типи вождя все были на ногах. Далеко Летающая Птица — Желтая Борода думал, что охотники сейчас же отправятся в поход, но он ошибся. Вождь созвал воинов на танец медведя, чтобы умилостивить дух гризли. Он надел на себя шкуру бурого медведя, которая висела в его типи, и вышел на площадку, где собралось еще двадцать воинов, также одетых в медвежьи шкуры. Воины образовали круг, склонили спины и принялись топтаться вперед и назад, издавая рычанье и фыркая. Они и в самом деле были очень похожи на медведей. Вокруг них собрались все обитатели лагеря.

Харку очень интересовало, что будет делать Желтая Борода. А тот вытащил из кармана что-то напоминающее белую кожу и принялся чертить на ней волшебной палочкой. Художник заметил, что мальчик наблюдает за ним, и подозвал Харку. Он показал свои наброски и поманил переводчика — Длинное Копье.

— Вот, смотри, мальчик, так рисуется картина. Но это не больше, чем только картина. Такая же картина, какие вы рисуете на бизоньих шкурах ваших палаток синими, желтыми и красными красками.

Харка получше рассмотрел набросок. Художник изобразил на нем танец медведя.

— Я думаю, это так, — спокойно ответил он художнику.

Некоторые воины обратили внимание на этот разговор, и лица их вытянулись, но никто не сказал ни слова.

Медвежий танец продолжался до полудня, и затем охотники отправились в путь. Их было четверо: Матотаупа. Длинное Копье, Старая Антилопа и еще один известный воин рода. За вождя остался брат Матотаупы — Оперенная Стрела.

Четверо охотников вместе с Длинным Копьем отправились на запад. Молодые Собаки проводили их. Когда мальчики вернулись, Далеко Летающая Птица подозвал Харку и попросил, чтобы они поиграли в свои обычные игры.

Был принесен плотный кожаный мячик, появились ясеневые клюшки и на площадке, где только что исполняли танец медведя, началась игра в травяной хоккей. Входы в две расположенные по сторонам типи служили воротами. Веселая возня и крики привлекли много зрителей. А потом Харка предложил Молодым Собакам показать гостю, как они стреляют из лука. Он попросил Далеко Летающую Птицу нарисовать гризли, и, когда художник быстрыми мазками кисти набросал на холсте изображение серого медведя и картина была вынесена из типи и укреплена на шесте, ребята приумолкли. Они смотрели на изображение медведя широко раскрытыми глазами. «Дух медведя! Дух медведя!»

— закачали головами взрослые воины.

— Что случилось? — спросил белый Чужую Раковину. — Я плохо нарисовал, картина не удалась?

— Слишком хорошо, — ответил Чужая Раковина. — Люди боятся колдовства.

— Тогда я сам разрушу это колдовство, — сказал Желтая Борода. — Воины дакоты должны знать, что не надо бояться картины.

Он принес свое ружье и остановился на расстоянии не менее ста шагов от картины. Харка встал рядом с ним и смотрел, как заряжается мацавакен. Раздался выстрел.

Медведь на картине был поражен пулей в плечо. Дыра была хорошо заметна на полотне. Харка улыбнулся.

— Ты недоволен? — спросил белый мужчина через Чужую Раковину.

— Нет, — честно ответил Харка. — Этим выстрелом ты только раздразнил медведя, но не убил. Неужели так трудно из мацавакена поразить цель?

— Ты подзадориваешь меня, мальчик. Нет, дело здесь не в ружье, а в моей руке. Но покажи мне, как стреляют юноши дакоты.

Теперь, кажется, можно было не бояться колдовства. Красные Перья расположились в ста пятидесяти шагах от цели. Они стреляли точнее, и многие стрелы попали в тело медведя. Даже Шонка стрелял совсем неплохо. Далеко Летающая Птица не мог скрыть своего удивления.

Потом стреляли Молодые Собаки с расстояния восьмидесяти шагов. Художник был поражен: маленькие дети стреляли отлично. А малыш, который рядом с Харкой почти не был заметен в палатке вождя, сделал лучший выстрел. Его стрела вонзилась прямо в сердце медведя. Когда подошла очередь Харки, он выступил вперед, у него в руках был не только лук, но и копье отца.

— Стрелой Харбстены этот медведь убит. Будем считать, что новый медведь появился на картине. Я хочу его поразить копьем.

Он подошел чуть поближе к цели и размахнулся. Легкое охотничье копье с узким и острым как нож кремневым наконечником проткнуло голову медведя точно между глаз и, пройдя через холст, упало далеко позади картины. Крики восхищения раздались вокруг.

Изображение медведя было уже никуда негодным. Курчавый и Чужая Раковина унесли его в палатку. После того, как стих общий азарт, вызванный состязанием, снова зазвучали тревожные слова, и художник все чаще и чаще слышал слово Вакан — таинственный. Он поймал и озабоченные взгляды.

Вечером художника пригласил к себе в типи Оперенная Стрела — брат Матотаупы. Харка и Харбстена тоже были тут.

Потрескивал огонь в очаге, прекрасно пахло едой, и снова развязались языки. Темой разговора, естественно, были медведи и охота на них. А белый человек с помощью Чужой Раковины осторожно направил разговор на верования и легенды индейцев, сказания индейцев о медведях. И брат Матотаупы рассказывал о том, что Большая Медведица считается прародительницей рода Медведицы, Матотаупа — означает «четыре медведя»; он уложил их весной, подняв от зимней спячки.

— Медведи совсем не такие, как другие животные, — говорил Оперенная Стрела. — У гризли — серых медведей — человеческая душа, в каждом из них живет воин. А человеческая душа — Вакан — священная тайна.

В полутемном помещении, в табачном дыму плыли слова: «тайна», «таинственный». Всюду, где дакоты проходили через девственные леса и прерии, где жизнь их зависела от тысячи различных причин, появлялись «духи», «тайны». В эти «тайны» с детства привыкали верить, и они становились как бы совершенно реальными.