Реванш Желтой Тени - Верн Анри. Страница 4

— Да, это, несомненно, месье Минг! — пробормотал он. — Если у кого-то ещё и могли в силу невероятной случайности оказаться точно такие же глаза, то одновременное полное совпадение ещё и черт лица — выше всех допустимых норм вероятности. Утверждают, что у любого из нас где-то в мире бродит двойник, но только не у Минга. Два подобных существа существовать параллельно не могут — такого Земля просто не выдержала бы…

У Морана появилось ощущение, что на него внезапно навалилось что-то сверхтяжелое и настолько очевидное, что выходило за рамки его понимания, грозя раздавить его.

«Но как Минг мог очутиться здесь, — вопрошал он себя, — если я самолично видел, как он погиб? Если бы я был человеком суеверным, не преминул бы поверить в какое-то колдовство.. Но, пожалуй, ничто со стороны Минга не в состоянии удивить меня…»

Воистину так, и едва лишь Боб принял как данность сначала возможность, а затем и очевидность воскрешения из мертвых своего заклятого врага, как он с присущим ему хладнокровием тут же принялся всесторонне оценивать возникшую ситуацию.

«Если Минг жив, это значит, что он намерен продолжать творить зло и множить новые преступления. И если кто-то и маячит за ширмой криминальной организации профессиональных предсказателей судеб, о чем говорилось в статье „Фигаро“, то этим человеком может быть только он. Следовательно, мой долг — вновь включиться в борьбу с ним и попытаться на сей раз окончательно обезвредить его.»

Придя к этому выводу, Моран даже вздрогнул. Его страшила сама мысль о том, что в силу долга придется опять помериться силами с чудовищным монголом. Было время, когда Бобу удалось выйти из противостояния Желтой Тени, но лишь по той простой причине, что у Минга тогда по отношению к нему был старый долг признательности — единственно доступное ему доброе чувство. Но спрашивается, до каких пор Желтая Тень будет щадить человека, который ставил под угрозу само его существование и, естественно, все задуманные им демонические деяния?

На какое-то мгновение Моран чуть не поддался искушению уступить охватившему его чувству страха, броситься прочь, куда глаза глядят, и понадежнее укрыться в каком-нибудь забытом Богом и людьми дальнем уголке. Но он не был из числа тех людей, которые руководствуются только эгоистическими мотивами. Даже в том случае, когда, как это стало теперь очевидным, над его жизнью нависла смертельная опасность. Раз Желтая Тень вернулся, чтобы снова угрожать судьбам человечества, то его прямой долг, считал он, — не колеблясь, выступить против этого монстра, даже если единственным вознаграждением за этот благородный жест будет собственная гибель.

Глава 3

Моран припарковал свой «ситроен» чуть подальше и стал ждать. Прошло почти два часа, прежде чем таинственный уличный фокусник, которого он отныне и до получения стопроцентно убедительных доказательств «против» рассматривал как лицо, полностью идентичное Мингу, соблаговолил проявить свои дальнейшие намерения.

Боб наблюдал за малейшими жестами побирушки через ветровое стекло. План его был чрезвычайно прост: по окончании кувырканий обезьянки перед толпой зевак, её хозяин должен будет куда-то направиться. Он, Моран, незаметно последует за ним и выяснит, где тот укрывается. Затем он слегка подсуетится, чтобы установить по адресу проживающее там лицо, и тем самым достаточно определенно выяснит, столкнулся ли он действительно с Желтой Опасностью или же с кем-то другим.

Бдению Морана, наконец-то, судя по всему, стал подходить конец. Последний раз прошлась по кругу зрителей кружка для сбора пожертвований, и, как и вчера, балаганщик со своей неизменной обезьянкой на плече, облокотился на парапет набережной, задумчиво вглядываясь в неспешное течение Сены. Боб обратил внимание, что принимая эту позу, тот заметно распрямился, как если бы его прежняя сутуловатость была нарочитой.

Простояв так минут десять, незнакомец медленно побрел в направлении площади Согласия. Боб вылез из машины, тщательно запер дверцу «ситроена» и начал слежку, естественно, стараясь не показаться на глаза объекту своего внимания.

«Если это и в самом деле Минг, — думал он при этом, — то вполне вероятно, что он меня уже взял на заметку, поскольку он не тот человек, которого так легко можно было бы застать врасплох».

Учитывая, однако, что предпринимая этот шаг, он заведомо шел и на весь связанный с ним риск, Морану и в голову не пришло отказываться от своих планов.

Фокусник пересек прощадь Согласия, ровным счетом не обращая никакого внимания на снующие автомобили, как будто его оберегал какой-то защитный электромагнитный экран, а сам он пользовался радаром, и направился к улице Руайяль. Боб тотчас же сообразил, что тот намерен воспользоваться метро, и посему ускорил шаг, чтобы не отстать и не потерять из виду преследуемого.

Моран вдруг забеспокоился. Ведь у него не было билетов на подземный транспорт, а у человека с обезьянкой скорее всего все обстояло наоборот. В этом случае, если у касс столпился народ, тот от него легко избавится. К счастью, одно из окошечек оказалось свободным, и Боб задержался всего на несколько секунд, успев вслед за предполагаемым месье Мингом прошмыгнуть через начавшую уже закрываться при подходе поезда стальную дверцу на перрон линии, ведущей к Пор де ля Шапель. Понятно, что Боб предпочел сесть в соседний вагон, чтобы не подвергаться бессмысленному риску привлечь к себе внимание своего подопечного. Но он осторожно держался у самого выхода, чтобы иметь возможность наблюдать за перроном при каждой остановке.

На станции Маркаде нищий сделал пересадку и вышел на поверхность на конечной остановке — Порт де Клиньянкур. Ни разу даже не обернувшись, он миновал запутанный лабиринт Блошиного рынка и вывел Морана в один из унылых кварталов. Пустыри здесь чередовались с отдельными островками донельзя обветшавших домов, намеченных к скорому сносу бульдозерами. Стал накрапывать мелкий дождичек, скрыв все вокруг серой пеленой. Попадавшиеся ему изредка прохожие доверия не внушали. То были настороженно оглядывавшие его цыгане, бродившие возле грязных проплешин, где размещались их автоприцепы; вырванные из привычной им среды обитания арабы с неуверенной походкой затравленных людей, потерявшиеся под чуждым солнцем; тщедушные, дрожавшие под насквозь пронизывающими водяными струями индокитайцы с ничего не выражавшими взглядами буддистов.

Вышагивая за своим объектом на достаточно большом расстоянии, Боб, тем не менее, не мог не заметить, что вся эта человеческая фауна уступала тому дорогу с каким-то боязливым почтением. Он подумал, что эта обстановка безысходной нищеты отлично подходила для темных замыслов месье Минга. Именно в такого рода кварталах грозный монгол мог чувствовать себя наиболее уверенно, поскольку имел возможность беспрепятственно навязывать свою волю как террором, так и с помощью денег. Как раз в таких зонах он мог рассчитывать не только на пособничество, в котором нуждался, но и найти любое устраивающее его укрытие.

К счастью, своим внешним видом — взлохмаченной бородой, перепачканным лицом, растрепанной и изношенной одеждой с плеча мужа своей консьержки Боб не слишком выделялся на этом фоне всеобщего прозябания. Он и шел соответствующим образом — слегка подволакивая ногу, шаркая стоптанными туфлями по выщербленной мостовой, покрытой скользкой и липкой пленкой дождя, или чавкая в грязи пустошей, над которыми застойно стелились сбиваемые брызгами клубы дыма от кострищ цыган.

Тем временем человек с обезьянкой запетлял между старыми, готовыми вот-вот рухнуть, стенами лачугами, чередовавшимися с допотопными складскими помещениями, годными разве что лишь для свалок старьевщиков. Между тем, улицы, если таковыми вообще можно было назвать узенькие кривые переулки с мостовой в сплошных ухабах, с повсюду разбросанными консервными банками, дырявыми кастрюлями и котелками, странно опустели. Они превратились в какое-то безжизненное пространство, где, казалось, все внезапно застыло. Боб отметил, что по мере втягивания в это царство разрухи и запустения, бродяга-фокусник постепенно распрямлялся, пока его фигура не приняла вполне нормальный вид. Теперь Боб не сомневался, что раньше тот явно симулировал сутулость. Спрашивается, почему? Да потому, что он действительно был никем иным, как Желтой Тенью.