Драма в Лифляндии - Верн Жюль Габриэль. Страница 40
— Я сужу об этом так, как будет судить свет, Владимир!
— Какое мне дело до того, что вы называете светом, дорогая Илька! Свет для меня — это вы, вы одни… И для вас не должно быть иного света, кроме меня!.. Хотите — мы уедем из этого города?!. Иван последует за нами. И где бы мы ни были, клянусь, мы будем счастливы!.. Илька, дорогая Илька, скажите, что вы согласны быть моей женой…
Он упал перед ней на колени, просил, умолял ее, но, казалось, вид преклоненного Владимира внушал ей еще больше презрения к самой себе.
— Встаньте… встаньте! — твердила она. — Нельзя стоять на коленях перед дочерью…
Он не дал ей договорить.
— Илька… Илька! — повторял он, как безумный, со слезами на глазах. — Будьте моей женой…
— Никогда! — ответила Илька. — Никогда дочь убийцы не станет женой Владимира Янова.
Эта сцена сломила обоих. Илька поднялась к себе в комнату. Доведенный до отчаяния, Владимир вышел из дома. Долго бродил он по улицам города и, наконец, зашел к доктору Гамину.
Доктор сразу понял, что между женихом и невестой произошло объяснение, что теперь между ними выросла непреодолимая преграда, воздвигнутая общественными предрассудками.
Владимир рассказал доктору все, рассказал, как он умолял Ильку изменить свое решение.
— Увы, дорогой Владимир, — ответил доктор Гамин, — ведь я вас предупреждал… Я хорошо знаю Ильку, ничто не заставит ее отказаться от своей клятвы…
— О! Доктор, не отнимайте у меня последнюю надежду!.. Она согласится…
— Никогда, Владимир… У нее непреклонный характер… Она считает себя обесчещенной. Ни за что она не станет вашей женой, ни за что, потому что она дочь убийцы…
— Но если это не так?.. — воскликнул Владимир. — Если отец ее невиновен?
Доктор Гамин отвел глаза в сторону, чтобы не отвечать на этот решенный уже теперь вопрос.
Поборов волнение, совершенно овладев собой, проникновенным голосом, в котором чувствовалась непреоборимая решимость, Владимир произнес тогда:
— Вот что я вам скажу, доктор. Илька жена моя перед богом… и я буду ждать…
— Чего, Владимир?
— Перста божьего!
Прошли месяцы. Ничего не изменилось. Волнение, вызванное делом Николева в различных слоях городского общества, улеглось. О нем перестали говорить. Германская партия победила на городских выборах, и переизбранный в думу Франк Иохаузен потерял, казалось, всякий интерес к семье Никелевых.
Однако, согласные во всем, Иван и Илька не забывали об обязательствах перед банкиром, взятых на себя отцом. Они считали своим долгом оградить его память хотя бы от этого бесчестия.
Для этого нужно было время. Надо было превратить в деньги то малое, чем они еще располагали, продать отцовский дом, библиотеку — все, что только возможно. Быть может, пожертвовав своим последним имуществом, они смогут полностью погасить долг.
Потом видно будет… Илька, если только ей не откажут, будет давать уроки… Не здесь, так, может быть, в другом городе. Иван постарается поступить служащим в какой-нибудь торговый дом.
Но пока что надо было жить. Средства истощались. Небольшие сбережения, сделанные Илькой из заработков отца, таяли с каждым днем. Надо было поторопиться с продажей имущества. Брат и сестра решат потом, оставаться ли им в Риге.
Само собой понятно, что после отказа девушки выйти за него замуж Владимир Янов, хотя бы ради приличия, должен был покинуть дом учителя. Но, поселившись в предместье, он продолжал быть столь же частым гостем, как если бы жил у Никелевых. Он всячески помогал им советом при распродаже их скромного имущества для покрытия долга братьям Иохаузенам. Он предлагал Ильке все, что у него осталось от денег, завещанных отцом, но она упорно отказывалась принять эту помощь.
Восхищаясь величием ее души, благородством характера, обожая ее, Владимир умолял Ильку согласиться выйти за него замуж, отбросить мысль о том, что она недостойна его, внять настойчивым уговорам друзей отца… Но от нее нельзя было ничего добиться, даже надежды на будущее, — воля ее была непреклонна.
Видя отчаяние Владимира, доктор Гамин пытался несколько раз уговорить Ильку, но напрасно…
— Дочь убийцы, — твердила она, — не может быть женой честного человека!
Все в городе знали об этом и не могли не восхищаться благородным характером девушки, в то же время искренне жалея ее.
Между тем время текло своим чередом без каких-либо новых происшествий. Но вот 17 сентября на имя Ивана и Ильки Никелевых пришло письмо.
Письмо это было за подписью рижского священника, семидесятилетнего старца, почитаемого всем православным населением города. Ища утешения, которое может дать только религия, Илька иногда посещала его.
Священник просил брата и сестру явиться в тот же день в пять часов на рижское кладбище.
Доктор Гамин и Владимир получили такие же письма и пришли утром к Никелевым.
Иван показал им письмо за подписью попа Аксеева.
— Что может означать это приглашение, — спросил он, — и почему он вызывает нас на кладбище?
На этом кладбище без всякого церковного обряда был похоронен самоубийца Дмитрий Николев.
— Что вы думаете, доктор?.. — спросил Владимир.
— Думаю, что нам следует прийти туда, куда нас приглашает священник. Это всеми уважаемый, мудрый и осторожный старик; если он счел нужным послать нам такое приглашение, значит у него есть на то серьезные причины!
— Вы пойдете, Илька? — обратился Владимир к молчаливо стоящей девушке.
— Я уже не раз молилась на могиле отца… — ответила Илька. — Пойду… Да услышит нас бог, когда священник помолится с нами вместе…
— В пять часов мы будем на кладбище, — сказал доктор Гамин.
Он ушел вместе с Владимиром. В назначенный час Иван и Илька явились на кладбище. Друзья уже ожидали их у входа. Все вместе они направились к месту погребения Дмитрия Николева.
Преклонив колени перед могилой, священник молился за упокой души несчастного.
Заслышав шаги, он поднял свою красивую, белую как лунь голову и выпрямился во весь рост. В глазах его горел какой-то особый огонь. Он протянул навстречу пришедшим обе руки, знаком приглашая брата и сестру, доктора и Владимира приблизиться.
Как только Владимир и Илька стали по обе стороны скромной могилы, священник сказал:
— Владимир Янов… вашу руку.
Затем обращаясь к молодой девушке:
— Илька Николева… вашу руку.
И он соединил руки молодых людей над могилой. Взгляд его излучал столько энергии, все лицо дышало такой добротой, что девушка оставила свою руку в руке Владимира.
— Владимир Янов и Илька Николева, — торжественно произнес священник, — обручаю вас перед богом.
Девушка невольно хотела вырвать руку…
— Оставьте, Илька Николева, — ласково сказал старик, — ваша рука принадлежит отныне тому, кто любит вас…
— Меня… дочь убийцы!.. — воскликнула Илька.
— Дочь невинного и даже не самоубийцы… — призывая небо в свидетели, ответил священник.
— Но кто же убийца?.. — весь дрожа от волнения, спросил Иван.
— Хозяин трактира «Сломанный крест»… Кроф!