Драма в Лифляндии - Верн Жюль Габриэль. Страница 6

И улучив момент, когда в пяти-шести футах от берега проплывала льдина, он сильным рывком вскочил на нее.

— Стреляйте… стреляйте же! — крикнул Эк полицейским. Раздалось четыре выстрела, но револьверные пули затерялись где-то во льдах.

Льдина, уносившая беглеца, плыла со значительной скоростью, так как в начале ледохода течение Перновы довольно быстрое.

Эк и его подчиненные продолжали бежать по берегу. Но на ходу трудно было метко прицелиться по движущимся льдинам. Надо было по примеру преследуемого тоже вскочить на льдину, перепрыгнуть на другую, словом, продолжать погоню по реке.

Полицейские с Эком во главе уже готовы были сделать такую попытку, как вдруг раздался страшный грохот. Река, суживаясь в излучине, круто поворачивала вправо, и льдина беглеца, врезавшись в другие льдины, перевернулась, вздыбилась, снова опрокинулась и исчезла под льдинами, которые, взгромоздясь одна на другую, образовали затор.

Лед стал. Полицейские бросились на ледяное поле и исходили его по всем направлениям; поиски продолжались целый час.

Ни следа беглеца; наверное, он погиб при столкновении льдов.

— Жалко, мы не поймали его… — сказал один из полицейских.

— Еще бы! — ответил унтер-офицер Эк. — Но раз мы не сумели захватить его живым, постараемся добыть его хоть мертвым.

3. СЕМЬЯ НИКОЛЕВЫХ

На следующий день после описанного происшествия — 12 апреля — в восьмом часу вечера в столовой одного из домов в предместье Риги, населенном по преимуществу русскими, беседовала три человека, поджидая четвертого. Скромного вида дом был построен из кирпича, что являлось редкостью на окраине предместья, где дома обычно деревянные. Печь, установленная в глубине столовой, топилась с самого утра, поддерживая температуру в пятнадцать — шестнадцать градусов — вполне достаточную, так как наружный термометр показывал пять или шесть градусов по Цельсию.

Маленькая, прикрытая абажуром керосиновая лампа освещала стол посреди комнаты тусклым светом. На мраморном столике кипел самовар, а чайный прибор был накрыт на четверых. Но четвертый еще не появлялся, хотя и опаздывал уже на сорок минут.

— Дмитрий где-то задержался… — заметил один из гостей, подходя к окну с двойной рамой, выходящему на улицу.

Это был мужчина лет пятидесяти — русский врач Гамин, один из самых верных друзей дома. За двадцать пять лет практики в Риге он составил себе репутацию отличного врача. Пациенты очень его любили за приветливый нрав, а коллеги сильно завидовали ему: всем известно, до какой степени может дойти иногда профессиональная зависть — в России, как и повсюду.

— Да… скоро восемь… — ответил другой гость, бросая взгляд на часы с гирями, висевшие между окнами. — Но господин Николев имеет право на «льготную отсрочку» в четверть часа, как говорят у нас во Франции, а ведь известно, что эти четверть часа обычно больше пятнадцати минут!..

Человек, произнесший эти слова, господин Делапорт, мужчина лет сорока, был французский консул в Риге, живший уже в течение десяти лет в этом городе. Его изысканные манеры, любезность и услужливость снискали ему всеобщее уважение.

— Отец пошел давать урок на другой конец города, — сказала третья из присутствующих. — Путь долог, да и тяжел в эту непогоду — не то дождь, не то мокрый снег!.. Он придет весь продрогший. Бедный отец!..

— Ничего! — воскликнул доктор. — Печь храпит, как судья во время заседания!.. В столовой тепло… самовар не отстает от печки… Чашку-другую чаю — и Дмитрий согреется и снаружи и внутри!.. Не беспокойся, дорогая Илька!.. А если твоему отцу понадобится врач, то он недалеко — и это один из его лучших друзей…

— Нам это известно, дорогой доктор! — улыбаясь, ответила девушка.

В двадцать четыре года Илька Николева представляла собой чистейшего типа славянскую девушку. Как непохожа она была на других рижанок немецкого происхождения, с их чересчур розовой кожей, чересчур голубыми глазами, чересчур невыразительным взглядом, с их чересчур немецкой апатичностью! Брюнетка, с лицом, играющим красками, и все же не румяным, стройная, Илька отличалась благородными чертами лица, немного сурового, строгость которого, впрочем, смягчал взгляд, на редкость нежный, когда он не был подернут грустью. Серьезная, задумчивая, равнодушная к кокетливым нарядам, — она одевалась просто, со вкусом и являла законченный образец лифляндской девушки русского происхождения.

Илька не была единственным ребенком Дмитрия Николева, овдовевшего десять лет тому назад. Ее брат Иван, которому лишь недавно исполнилось семнадцать лет, заканчивал образование в Дерптском университете. В детские годы Илька заменила ему мать, а со времени ее смерти в какой другой женщине нашел бы он столько преданности, столько доброты, столько самопожертвования? Лишь благодаря проявленным его сестрой чудесам бережливости юный студент был в состоянии продолжать учение вне родительского дома, стоившее довольно дорого.

И действительно, единственным источником доходов Дмитрия Николева были уроки, которые он давал у себя на дому или в городе. Его очень ценили как учителя физики и математики, и он был весьма образованным человеком. Все знали, что он не обладал никаким состоянием. Профессия учителя не приносит богатства, а в России еще меньше, чем где-либо. Если бы всеобщее уважение приносило богатство, то Дмитрий Николев был бы миллионером, одним из богатейших людей Риги, так как почтение, которым его окружали, ставило его на видное место среди сограждан — конечно славян. Чтобы убедиться в этом, достаточно будет в ожидании возвращения учителя принять участие в разговоре доктора Гамина с консулом. Разговор велся на русском языке, на котором господин Делапорт изъяснялся так же свободно, как образованные русские говорят по-французски.

— Итак, доктор, — говорил последний, — мы с вами накануне события, которое приведет к изменению политической обстановки в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии… Эстонские газеты со всем свойственным арийскому языку [6] очарованием предсказывают это!..

— Изменения произойдут постепенно, — ответил доктор, — давно пора отнять у немецких корпорации административную власть и влияние в городской думе! Не правда ли, какая возмутительная нелепость, что немцы управляют политикой наших областей?..

— Но, к несчастью, даже когда их отстранят от управления, — заметила Илька, — они все же останутся всесильными благодаря власти денег, — ведь почти все земли и все должности принадлежат лишь им?..

— Ну, должности-то можно у них отобрать, — отвечал Делапорт. — Что касается земель, то это будет трудно, вернее сказать, невозможно!.. В одной только Лифляндии немцы владеют большей частью поместий — в их руках по меньшей мере четыреста тысяч гектаров.

И действительно это было так. В Прибалтийских областях почти все дворяне, почетные граждане, мещане и купцы — немецкого происхождения. Правда, местное население, обращенное немцами сперва в католическую, затем в протестантскую веру, так и не удалось онемечить. Эстонцы, родственные финнам, и латыши, почти все земледельцы, отнюдь не скрывают национальной вражды к своим хозяевам, и многие газеты в Ревеле, Дерпте, Петербурге выступают в защиту их прав!

Консул добавил:

— Трудно сказать, кто победит в этой борьбе между лифляндцами немецкого происхождения и лифляндцами славянского происхождения!

— Предоставим действовать императору, — ответил доктор Гамин. — Он-то чистокровный славянин и сумеет обуздать инородные элементы в наших областях.

— Еще удастся ли ему это! Уже семьсот лет, со времени захвата областей, наши крестьяне, наши рабочие сопротивляются напору захватчиков. И что же? Их высылают из страны!

— Отец твой, дорогая Илька, — сказал доктор, — доблестно борется за наше дело!.. Потому-то, по всей справедливости, он и возглавляет славянскую партию…

— При этом он нажил себе грозных врагов… — заметил господин Делапорт.