Гектор Сервадак - Верн Жюль Габриэль. Страница 41

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев находят, наконец, ключ к занимавшей их космической загадке

— Форментера! — в один голос воскликнули граф Тимашев и капитан Сервадак.

Так называется небольшой остров Балеарского архипелага в Средиземном море. Слово «Форментера» открыло, наконец, местопребывание неизвестного корреспондента. Но что делал француз на Балеарских островах и жив ли он еще?

Очевидно, именно с берегов Форментеры исходили его послания, в которых ученый сообщал, как проходил по своей орбите осколок земного шара, названный им Галлией.

Во всяком случае, судя по записке, доставленной почтовым голубем, французский астроном 1 апреля, то есть две недели тому назад, был еще на своем наблюдательном посту. Однако последняя депеша существенно отличалась от прежних тем, что автор ее не изъявлял никакого удовольствия по поводу происходящего: никаких «Va bene», «all right», «nil desperandum». Более того, на сей раз послание, написанное целиком по-французски, было прямой мольбой о помощи, ведь запас провианта на Форментере кончался.

Все эти соображения коротко изложил капитан Сервадак.

— Друзья мои, — заключил он, — мы должны тотчас же отправиться на помощь к погибающему…

— Или к погибающим, — поправил граф Тимашев. — Я готов вас сопровождать, капитан.

— «Добрыня», несомненно, проходил близ Форментеры, когда мы делали разведку у Балеарских островов, — заговорил лейтенант Прокофьев. — Если мы тогда не заметили никакой земли, значит от Балеарского архипелага остался только крохотный островок, как от Гибралтара и Сеуты.

— Как ни мал этот островок, мы его найдем, — заявил Сервадак. — Скажите, лейтенант, какое расстояние между Теплой Землей и Форментерой?

— Около ста двадцати лье, капитан. Разрешите полюбопытствовать, каким способом вы предполагаете туда добраться?

— Пешком, очевидно, раз море не судоходно, — ответил Гектор Сервадак, — вернее, на коньках. Не так ли, граф?

— Я иду с вами, капитан, — сказал граф, в котором призыв облегчить человеческое страдание всегда находил горячий и быстрый отклик.

— Отец, — с волнением заговорил Прокофьев, — я хотел бы высказать одно соображение, но не для того, чтобы помешать тебе выполнить свой долг, напротив — для того, чтобы помочь.

— Говори.

— Предположим, что вы пойдете вдвоем по льду. Однако мороз крепкий, двадцать два градуса, и с юга дует резкий ветер, при котором переносить такую температуру особенно тяжело. Допустим, что вы пройдете за день двадцать лье. Стало быть, до Форментеры вы доберетесь дней через шесть. А ведь вам придется нести на себе провиант не только для вас обоих, но и еще для одного человека или нескольких людей — для тех, кого надо спасать…

— Мы пойдем в поход по-солдатски — с мешком за плечами, — перебил его Сервадак, не желая признавать, что переход не просто труден, но и невозможен.

— Допустим, — холодно ответил Прокофьев. — Однако в пути вам не раз придется делать привал. Между тем кругом сплошная гладкая ледяная поверхность и вам негде вырубить себе даже подобие землянки, как это делают, к примеру, эскимосы.

— Мы будем идти день и ночь без отдыха, — сказал Сервадак, — и дойдем до Форментеры не через шесть, а через три, через два дня!

— Хорошо, капитан. Допустим и это: вы дойдете за два дня, хотя это физически невозможно. Но чем вы поможете людям, которых застанете на острове обессилевшими от голода и холода? Если они при смерти и вы возьмете их с собой, вы доставите на Теплую Землю только трупы.

Речь лейтенанта Прокофьева произвела на слушателей сильное впечатление, с полной убедительностью доказав, что экспедиция в этих условиях неосуществима. Всем стало ясно, что капитан Сервадак с графом, оказавшись на огромном и открытом ледяном поле, при первом же буране свалятся с ног и больше не встанут.

Однако Гектор Сервадак, увлекаемый чувством долга и сострадания к ближнему, все еще пытался спорить против очевидности и упрямо отказывался внять разумным доводам лейтенанта Прокофьева. Верный Бен-Зуф стал на сторону Сервадака и объявил, что готов «подписать свою подорожную вместе с капитаном», если граф колеблется.

— Так как же, граф? — спросил Сервадак.

— Я поступлю, как вы, капитан.

— Нельзя же бросать людей на произвол судьбы, когда у них нет пищи, а может статься, и крова над головой!

— Конечно, Нельзя, — ответил граф и, обращаясь к Прокофьеву, сказал: — Если есть только один способ добраться до Форментеры — тот, который ты отвергаешь, мы принимаем этот единственный способ, и да поможет нам бог!

Лейтенант не отозвался, погруженный в глубокое раздумье.

— Ах, если бы у нас были сани! — воскликнул Бен-Зуф.

— Сделать сани нетрудно, — сказал граф, — но где взять собак или оленей в упряжку?

— А наши лошади? Разве нельзя их так подковать, чтобы они не скользили на льду? — возразил Бен-Зуф.

— Они не вынесут мороза и падут по дороге, — ответил граф.

— Пускай, — сказал Сервадак. — Рассуждать некогда. Сделаем сани и…

— Сани у нас есть, — прервал его лейтенант Прокофьев.

— Тогда запряжем в них лошадей…

— Нет, капитан. У нас есть двигатель более мощный и быстрый, чем лошади, которым не под силу такой изнурительный путь.

— Что же это? — спросил граф.

— Ветер, — отвечал Прокофьев.

Ну конечно же, ветер! В Америке он служит превосходным двигателем для парусных саней, или, иначе говоря, для буера. Такие сани мчатся по просторам прерий со скоростью пятидесяти метров в секунду, то есть ста восьмидесяти километров в час. Между тем на Галлии дул в это время сильный южный ветер, который мог сообщить буеру скорость от двенадцати до пятнадцати лье в час. И не успеет Солнце дважды взойти на небосклоне Галлии, как экспедиция достигнет Балеарских островов, вернее, уцелевшего островка Балеарского архипелага.

Двигатель был готов к услугам путешественников. Отлично. Но Прокофьев сказал, что есть и сани. И в самом деле, разве двенадцатифутовая гичка «Добрыни», вмещающая пять-шесть человек, не может служить санями? Нужно только поставить ее на два железных фальшкиля, которые, поддерживая ее с боков, заменят полозья. А много ли времени понадобится механику «Добрыни», чтобы поставить гичку на фальшкили? Да всего несколько часов! Попутный ветер наполнит паруса буера, я легкое суденышко полетит с головокружительной скоростью по ледяной зеркальной глади без единого бугорка, впадинки или трещинки! Мало того, гичку можно превратить в крытые сани при помощи деревянных планок, обтянутых парусиной. Это защитит от ненастья и спасательную экспедицию и спасенных. А если добавить еще меховые шубы, запас продовольствия и горячительных напитков, да еще переносную спиртовую печку, то путешественники с комфортом доедут до Форментеры и привезут спасенных людей на Теплую Землю.

Это был самый простой и остроумный выход. И только одно возражение сохраняло свою силу: ветер благоприятствовал при рейсе на север, но что будет, когда придется повернуть назад, на юг?

— Пустяки, — отвечал на это Сервадак, — главное — доехать. А там придумаем, как вернуться Обратно!

Впрочем, если буер не может идти в бейдевинд так же хорошо, как парусная шлюпка, которая противодействует дрейфу при помощи руля, то фальшкили буера, врезаясь в лед, позволят ему лавировать против ветра, чтобы пробиться на юг. Но об этом еще рано было думать.

Механик «Добрыни», взяв себе в подручные нескольких матросов, тотчас же принялся за дело. Они поставили гичку на железные полозья, спереди загнутые кверху, перекрыли ее легкой крышей, напоминавшей рубку на палубе, сделали металлическое весло, чтобы управлять, буером, погрузили провиант, инструменты, одеяла, и к заходу солнца все было готово.

Но тут лейтенант Прокофьев попросил графа уступить ему свое место. Буеру нельзя брать больше двух пассажиров, доказывал он, потому что на обратном пути прибавятся еще люди; к тому же один из двух должен быть опытным моряком, умеющим управлять парусами и определять курс.