Гектор Сервадак - Верн Жюль Габриэль. Страница 53

А что поделывал Исаак Хаккабут?

После довольно нелюбезного приема, оказанного ему Пальмиреном Розетом, Исаак Хаккабут вернулся на тартану в полном отчаянье. В его душе произошел переворот. После точных и обстоятельных объяснений профессора он не мог сомневаться, он уже не сомневался более, что какая-то блуждающая комета умчала его в пространство за миллионы лье от земного шара, где он так долго и так удачно вел торговые дела.

Казалось бы, очутившись на Галлии, одним из тридцати шести ее обитателей, в положении столь необычайном и непредвиденном, он должен был совершенно измениться, задуматься над самим собой, ощутить более дружеские чувства к тем немногим людям, которых по милости своей сохранил ему бог, а не смотреть на них исключительно с точки зрения выгоды и наживы.

Ничего этого не случилось. Если бы Исаак Хаккабут изменился, он не был бы законченным образцом себялюбца, человека, который думает только о себе. Наоборот, он еще более очерствел и ломал голову только над тем, как бы извлечь побольше барышей из создавшегося положения. Он достаточно хорошо знал капитана Сервадака и потому был спокоен: никто не причинит вреда ему, Исааку Хаккабуту, его имущество находится под надежной охраной французского офицера и только неожиданный случай может изменить такое положение вещей. Однако такого случая как будто не предвиделось; и вот что придумал Исаак Хаккабут, чтобы использовать трудное положение колонистов.

С одной стороны, следовало принять в расчет надежды на возвращение на Землю, как бы слабы они ни были. С другой стороны, в небольшой колонии не было недостатка в золоте и серебре, английском и русском, но эти металлы могли иметь ценность только на старой земле. Предстояло, следовательно, мало-помалу прибрать к рукам все денежные запасы Галлии. Итак, план Исаака Хаккабута состоял в следующем: распродать все товары до возвращения, так как ввиду их редкости они имели больше ценности на Галлии, чем будут иметь на Земле, но вместе с тем, учитывая нужды колонии, подождать, пока спрос во много раз превысит предложение. Это вызовет несомненное повышение цен и принесет верную прибыль. Итак — распродать все, но повременить, чтобы продать подороже.

Вот что обдумывал Исаак Хаккабут в своей тесной каюте на «Ганзе». Во всяком случае, поселенцы были избавлены от его неприятного злого лица, и никто на это не жаловался.

В течение апреля Галлия прошла путь в тридцать девять миллионов лье и к концу месяца находилась в ста десяти миллионах лье от Солнца. Эллиптическая орбита кометы, с учетом ее эфемерид, была чрезвычайно точно вычерчена профессором. Эту кривую он разделил на двадцать четыре неравных отрезка, изображающих двадцать четыре месяца галлийского года. Каждый отрезок обозначал путь, пройденный кометой за месяц. Первые двенадцать сегментов, отмеченные на кривой, постепенно укорачивались, согласно одному из трех законов Кеплера, вплоть до точки афелия; затем миновав эту точку, они начинали удлиняться по мере приближения к перигелию.

Однажды, — это было 12 мая, — профессор ознакомил со своей работой капитана Сервадака, графа Тимашева и лейтенанта Прокофьева. Они принялись изучать чертеж с вполне понятным интересом. Перед их глазами развернулась вся траектория Галлии, несколько заходившая, как они удостоверились, за орбиту Юпитера. Путь, пройденный за каждый месяц, и соответственные расстояния кометы от Солнца были выражены в цифрах. Все было ясно, точно, и если Пальмирен Розет не допустил ошибки, если Галлия действительно совершала полный оборот ровно за два года, она должна будет встретиться с Землей в той же самой точке, ибо за это же время Земля с математической точностью совершит два оборота. Но каковы будут последствия нового столкновения? Об этом не хотелось даже и думать!

Во всяком случае, если точность вычислений Пальмирена Розета и вызывала сомнения, его собеседники остерегались даже намекнуть ему об этом.

— Следовательно, — сказал Гектор Сервадак, — в течение мая Галлия пролетит всего тридцать миллионов четыреста тысяч лье и умчится на расстояние ста тридцати девяти миллионов лье от Солнца.

— Совершенно верно, — подтвердил профессор.

— Значит, мы вышли из пояса малых планет? — спросил граф Тимашев.

— Вы можете сами судить об этом, сударь, — отвечал Пальмирен Розет, — у меня на карте обозначен пояс этих планет.

— И комета достигнет афелия, — продолжал Гектор Сервадак, — ровно через год после того, как пройдет через перигелий?

— Именно.

— Пятнадцатого января будущего года?

— Разумеется, пятнадцатого января… Ах, погодите! — спохватился профессор. — Почему вы сказали пятнадцатого января, капитан Сервадак?

— Потому что, как я полагаю, пятнадцатого января истекает год, иначе говоря двенадцать месяцев…

— Двенадцать земных месяцев, да! — возразил профессор. — Но отнюдь не двенадцать галлийских!

При этом неожиданном заявлении лейтенант Прокофьев не мог удержаться от улыбки.

— Вы усмехаетесь, сударь? — вспылил Пальмирен Розет. — А почему вы усмехаетесь, желал бы я знать?

— О господин профессор, просто потому, что вы, как я вижу, хотите изменить земной календарь.

— Я хочу, милостивый государь, только одного — быть строго логичным…

— Согласен, дорогой профессор, — воскликнул капитан Сервадак, — будем логичны!

— Признаете ли вы за истину, — начал Пальмирен Розет довольно сухо, — что Галлия вернется в свой перигелий два года спустя после того, как она прошла через него?

— Признаю.

— Соответствует ли этот двухлетний промежуток времени, иначе говоря период обращения кометы вокруг Солнца, — соответствует ли он галлийскому году?

— Безусловно.

— Следует ли разделить этот год, как любой другой год, на двенадцать месяцев?

— Если хотите, дорогой профессор.

— Дело не в том, хочу ли я…

— Ну, хорошо, разделим его на двенадцать месяцев, — поправился Гектор Сервадак.

— А из скольких дней будут состоять эти месяцы?

— Из шестидесяти дней, раз они укоротились наполовину.

— Капитан Сервадак! — остановил его профессор суровым тоном, — думайте о том, что вы говорите!

— Но мне казалось, что я следую вашему методу… — возразил Гектор Сервадак.

— Ни в коей мере.

— Тогда объясните нам…

— Нет ничего проще! — заявил Пальмирен Розет, презрительно пожав плечами. — Соответствует ли каждый галлийский месяц двум земным месяцам?

— Разумеется, так как галлийский год длится два года.

— Равняются ли эти два месяца шестидесяти дням на Земле?

— Да, шестидесяти дням.

— Ну и что же из этого?.. — спросил граф Тимашев, обращаясь к Пальмирену Розету.

— А вот что: если два месяца равняются шестидесяти земным дням, это составляет сто двадцать галлийских дней, так как продолжительность дня на поверхности Галлии не превышает двенадцати часов. Понятно ли вам?

— Совершенно понятно, сударь, — ответил граф Тимашев. — Но не опасаетесь ли вы, что новый календарь несколько неточен…

— Неточен? — воскликнул профессор с негодованием. — Да начиная с первого января я только по нему и считаю.

— Итак, наши месяцы отныне будут состоять из ста двадцати дней? — спросил капитан Сервадак.

— А что же тут дурного?

— Ничего, дорогой профессор. Значит, нынче у нас не май, а только еще март?

— Именно март, господа, сегодня двести шестьдесят шестой день галлийского года, соответствующий сто тридцать третьему дню земного года. Следовательно, сегодня двенадцатое марта по-галлийски, и когда истекут еще шестьдесят галлийских дней…

— Наступит семьдесят второе марта! — воскликнул Гектор Сервадак. — Превосходно! Будем же логичны!

Пальмирен Розет, казалось, заподозрил, не издевается ли над ним его бывший ученик, но тут все три посетителя ввиду позднего времени распростились с ученым и покинули обсерваторию.

Итак, профессор составил новый галлийский календарь. Надо признаться, однако, что пользовался им он один и что никто его не понимал, слушая про сорок седьмое апреля или сто восемнадцатое мая.