Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Верн Жюль Габриэль. Страница 25

МОРИЛИРЕ

(Из записной книжки Амедея Флоранса)

22 января. Прошло два дня, как мы покинули Сика-со, а у меня впечатление, что дела идут неладно. Я повторяю, это только впечатление, но мне кажется, что настроение у наших слуг хуже, что погонщики .проявляют ещё меньше усердия и сильнее замедляют шаг ослов, если только это возможно, и что носильщики утомляются быстрее и требуют более частых остановок. Быть может, это моя фантазия, и я нахожусь под влиянием предсказаний Кеньелалы из Канкана. Нет ничего невероятного в том, что эти почти забытые предсказания приобрели некоторый вес с тех пор, как мы покинули Сикасо и наш конвой уменьшился наполовину.

Боюсь ли я? Почему бы и нет! Или, скорее, если я и боюсь, то только того, что глупец Кеньелала не одарён «вторым зрением», а просто бестолково повторял свой урок. Чего я хочу? Приключений, приключений и ещё. раз приключений, которые я превратил бы в хороший отчёт. Да, я жду настоящих приключений.

23 января. Я продолжаю настаивать, что мы ползём, как караван черепах. Правда, природа местности не способствует быстрому продвижению. Только подъёмы да спуски. И все же скверные намерения наших негров мне кажутся несомненными.

24 января. Что я говорил? Вечером мы прибыли в Кафеле, Мы сделали в четыре дня пятьдесят километров. Двенадцать километров в день — это неплохо как рекорд.

31 января. Ну! Он побит, этот рекорд! Мы употребили шесть дней, чтобы пройти следующие пятьдесят километров. Итого: сто километров в десять дней! И вот мы в маленькой деревушке Кокоро. Прошу вас поверить, что я не нанял бы там дачу — провести лето на берегу моря. Какая дыра! Оставив три дня назад деревню Нгана — кой черт выдумывает эти имена?! — и преодолев последний достаточно крутой подъем, мы спустились в долину, по которой сейчас идём. Горы на западе, севере и юге. Перед нами, на востоке, равнина.

К довершению несчастья, мы задержались на некоторое время в Кокоро. Это не потому, что мы были там пленниками; наоборот, старшина деревни, некий Пинтье. Ба, — наш сердечный друг. Но…

Но я чувствую, что литературные правила требуют начинать с самого скучного. Поэтому я быстро набросаю несколько этнографических заметок, прежде чем продолжать мой рассказ.

В Кокоро начинается страна бобо. Название скорее смешное, но жители не так смешны: настоящие скоты.

Несколько слов об этих скотал.

Мужчины, в большинстве достаточно хорошо сложенные, совершенно нагие. Старики носят вокруг бёдер повязку, называемую «била». Старухи заменяют «била» пучком листьев внизу живота: это кокетливее. Некоторые молодые люди, законодатели мод, используют «била», украшая её позади хвостом из бумажной материи, собранной на конце пучком. Это последний крик моды! Добавьте к этому простому одеянию ожерелье из трех рядов раковин, подвязки под коленями, пальмовый лист вокруг лодыжки, железные серьги и костяную или тростниковую стрелу, протыкающую нос: вот .вам тип щёголя у бобо.

Женщины отвратительны с их слишком большими бюстами и чересчур короткими ногами, с выдающимся, заострённым животом, с их толстой нижней губой, проколотой костью или пучком листьев толщиной со свечку. Надо видеть это!

Их оружие — копья и несколько кремнёвых ружей.

Кое-кто носит кнутики, к концу которых подвешены священные амулеты .

Эти молодчики не очень разборчивы насчёт пищи. Они без всякого отвращения едят полуразложившуюся падаль. Пффф!.. Их умственное развитие соответствует всему этому. Можно судить о нем по тому, как они нас встретили.

Этот искусный литературный переход возвращает меня к нити моего рассказа.

Сцена в Кокоро, вчера, 30 января. Ночь.

Подходя к деревне, мы сталкиваемся с завывающей толпой негров. Мы их насчитали при свете факелов по меньшей мере восемьсот; кажется, они настроены совсем не дружественно. Мы в первый раз встречаем такой приём и потому останавливаемся немного удивлённые.

Удивлённые, но не слишком обеспокоенные. Все эти парни могут сколько угодно размахивать оружием; нам ясно, что один ружейный залп начисто выметет весь этот превосходный народ.

Капитан Марсеней отдаёт приказ. Его люди расстёгивают футляры, но не вытаскивают из них ружей. Капитан выжидает. Стрелять в своего ближнего всегда серьёзная штука, даже если этот ближний — бобо. Оружие остаётся немым, и, кажется, оно не заговорит.

Так обстоит дело, когда лошадь Сен-Берена, испуганная криками, становится на дыбы. Выбитый из седла Сен-Берен летит вниз головой и падает прямо в кучу негров. Они испускают свирепые завывания и устремляются на нашего несчастного друга, когда…

…когда мадемуазель Морна погоняет свою лошадь и во весь опор мчится на толпу. Тотчас же внимание отвлекается от Сен-Берена. Смелую наездницу окружают. Двадцать копий направляются на неё…

— Манто! — кричит она нападающим. — Нте а бе суба! (Молчание! Я волшебница!)

При этих словах она вытаскивает электрический фонарь, который, к счастью, при ней находился, и зажигает его, потом тушит и снова зажигает, чтобы показать, что она по своей воле распоряжается лучами света. При виде этого завывания умолкают, и вокруг неё образуется почтительный круг, на середину которого выходит уже упомянутый Пинтье-Ба. Он хочет держать речь: это болезнь всех правителей на земле. Но мадемуазель Морна призывает его к молчанию. Она спешит на помощь Сен-Берену, который не шевелится после падения и, очевидно, ранен.

По заключению доктора Шатоннея, который проник в круг с таким же спокойствием, как входит к пациенту, Сен-Берен действительно ранен. Он покрыт кровью. Он упал так неудачно, что острый камень нанёс ему широкую рану пониже поясницы. В этот момент я думаю, что одно из предсказаний Кенье-лалы исполнилось. Это подаёт мне надежду на исполнение остальных, но по моей спине пробегает холодок, когда я думаю о судьбе моих статей.

Доктор Шатонней берет чемодан с инструментами, промывает и перевязывает рану, в то время как негры созерцают его в глубоком изумлении.

Пока длится операция, мадемуазель Морна, остающаяся на лошади, разрешает Пинтье-Ба говорить. Он приближается и спрашивает на языке бамбара, почему тубаб (тубаб — это Сен-Берен) атаковал их с ружьём. Мадемуазель Морна отрицает это. Старшина настаивает, показывая на футляр с удочками, который Сен-Берен носит на перевязи. Ему объясняют истину. Напрасный труд. Чтобы его убедить, приходится стянуть покрышку, открыть футляр, сверкающий при свете факелов, и показать удочки.

Глаза Пинтье-Ба блестят жадностью? Его руки протягиваются к блестящему предмету. Как избалованный ребёнок, он его просит, он хочет, он требует. Сен-Берен гневно отказывает.

Напрасно мадемуазель Морна настаивает, желая укрепить только что установленный мир. Наконец, она сердится.

— Племянник! — говорит она сурово и направляет на упрямого рыболова электрический фонарь.

Сен-Берен немедленно уступает и передаёт футляр от удочек Пинтье-Ба, который приписывает свой успех магической силе электрического фонаря и влиянию волшебницы. Завладев сокровищем, бездельник безумствует. Он отплясывает дьявольский танец, потом по его знаку все оружие исчезает, и Пинтье-Ба приглашает нас в деревню, где мы можем жить сколько угодно.

Старшина держит речь, в которой, как кажется, приказывает устроить завтра «там-там» в нашу честь.

Ввиду мирного настроения бобо капитан Марсеней не видит никакого неудобства в том, что мы примем их приглашение. На следующий день, то есть сегодня, после полудня, мы нанесли визит нашим новым друзьям, тогда как наш конвой и чёрный персонал оставались снаружи, за «тата».

Ах, дорогие мои друзья, что мы увидели! О вкусах не спорят, но что касается меня, я предпочитаю Елисейские поля! [33]

Мы направились прямо во «дворец» дугутигуи [34]. Это скопление хижин, расположенных посреди деревни, возле центральной кучи нечистот, отвратительно пахнущих. Хижины, построенные из битой глины, снаружи окрашены разведённой в воде золой. Ну, а уж внутри! Двор — трясина, где бродят быки и бараны. Вокруг — жилые помещения, больше похожие на пещеры, так как, чтобы туда проникнуть, нужно спускаться. Но лучше не пробовать! Оттуда поднимается хватающий за горло отвратительный запах, и ещё приходится сталкиваться с козами, курами и другими обитателями птичьего двора, которые там свободно гуляют.