Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Верн Жюль Габриэль. Страница 53

— В самом деле… в самом деле… — забормотал ошеломлённый Амедей Флоранс.

— Удивительнейшие вещи, я вам говорю! — бегло продолжал Понсен. — Я знаю, например, что в Петле Нигера содержится в среднем девять тысячных каймана и двадцать семь десятитысячных гиппопотама на метр

течения реки! Что она произведёт в этом году 682 квадратилиона 321 триллион 233 миллиарда 107 миллионов 485 тысяч и 1 зерно проса! Что здесь ежедневно рождается в среднем двадцать восемь тысячных ребёнка на каждую деревню и что эти двадцать восемь тысячных содержат двести шестьдесят семнадцатитысячных девочки и сто девяносто девять семнадцатитысячных мальчика! Что рисунки, нататуированные на коже негров этой области, будучи приложены друг к другу, накроют сто три тысячи пятьсот двадцать восьмых окружности земного шара! Что…

— Довольно!.. Довольно, господин Понсен! — перебил Флоранс, затыкая уши. — Это восхитительно, в самом деле, но чересчур сильно для меня, признаюсь. Последний вопрос! Эти иероглифы, которые я имел однажды вольность переписать, имеют такой же смысл?

— Безусловно, — заявил Понсен. — 5 д. и 12 ф. представляют дату и попросту обозначают 5 декабря и 12 февраля. Пр. д. значит пройденные деревни, м. — мужчины, в ср. — в среднем, ж. — женщины, н.кд. — на каждую деревню, кв. км — квадратные километры и так далее. Это все очень просто. А самое интересное, это заключение, то есть общее количество населения в Петле Нигера. Вы видите запись на 5 декабря, нас в ц., то есть население в целом: 1 479 114 человек.

— Да, я вижу, — сказал Флоранс, — но я вижу также под датой 12 февраля: нас в ц. 470652. Какое из этих чисел верное?

— Оба, — заверил Понсен. — Первое верно на 5 декабря, а второе на 12 февраля.

— Выходит, что в промежутке произошла ужаснейшая эпидемия, о которой мы ничего не слышали?

— Я этого не знаю, и не хочу знать, — с великолепным презрением заявил Понсен. — Статистик, достойный своего имени, не должен размышлять, сударь! Он смотрит, наблюдает, все подсчитывает, подсчитывает здесь и там, и из его исследований, наблюдений, вычислений результаты вытекают сами собой. Неважно, что они меняются! Это ма-те-ма-ти-че-ски неизбежно, если изменяются данные. Такая подробность не мешает сложению быть сложением, вычитанию — вычитанием, умножению…

— Умножением и так далее.

— И так далее, — машинально повторил Понсен. — Статистика — неизменяемая наука, но она постоянно эволюционирует, сударь!

Удовлетворив любопытство настолько, что даже этого не ожидал, Амедей Флоранс поспешил закончить разговор на этой восхитительной истине.

Собираясь вместе, пленники вели разговоры гораздо более серьёзные. Как и можно думать, они чаще всего разговаривали о своём положении и о том, от кого оно зависело, о Гарри Киллере, который произвёл на них неизгладимое впечатление.

— Кем мог бы быть этот субъект? — спросил однажды Барсак.

— Он англичанин, — ответила Жанна Бакстон. — Его акцент не позволяет в этом сомневаться.

— Пусть англичанин, — ответил Барсак, — но это ничего не объясняет. Во всяком случае, он человек необыкновенный. Создать такой город в десять лет, преобразить пустыню, привести воду туда, где её не знали веками, — это доступно лишь гению, вооружённому обширными научными знаниями. Неоспоримо, что этот авантюрист наделён чудесными дарованиями.

— Это тем более непонятно для меня, — сказал Амедей Флоранс, — что я считаю Гарри Киллера сумасшедшим.

— Он по меньшей мере полусумасшедший, — подтвердил доктор Шатонней, — но полусумасшедший алкоголик, что ещё ужасней.

— Соединение этих двух качеств, — сказал Амедей Флоранс, — создаёт классический тип деспота, то есть человека, поддающегося каждому своему побуждению. Судьба дала ему власть, и он распоряжается ею, как избалованный ребёнок. Не терпя ни малейшего сопротивления, он мгновенно переходит от бешенства к спокойствию и обратно, и проявляет глубокое презрение к человеческой жизни, разумеется, к чужой.

— Подобные типы нередки в Африке, — объяснил доктор Шатонней. — Привычка жить постоянно в обществе людей, гораздо ниже стоящих по положению, которыми можно бесконтрольно распоряжаться, часто превращает в жестоких сатрапов [56] тех европейцев, которых не защищают от такой заразы твёрдый характер и возвышенная душа. Деспотизм — местная болезнь колоний. Гарри Киллер зашёл немного дальше других, вот и всё.

— По-моему, он сумасшедший, я это повторяю, — заключил разговор Амедей Флоранс, — а на сумасшедших нельзя рассчитывать. Сейчас он о нас забыл, а, быть может, через пять минут прикажет казнить.

Но мрачные предположения Амедея Флоранса не оправдывались, и ближайшая неделя не принесла ничего нового. Зато 3 апреля произошли два события совершенно различного характера. Около трех часов дня пленники были приятно удивлены появлением Малик. Негритянка бросилась к ногам Жанны Бакстон и с трогательным пылом целовала руки своей госпожи, тоже очень взволнованной.

Оказалось, что маленькую негритянку не перевезли на планёре, как других пленников, и она прибыла с четырнадцатью стрелками и двумя сержантами бывшего конвоя, по этапам, в продолжение которых ей пришлось испытывать дурное обращение. Пленники не спрашивали о Тонгане, так как, судя по её печали, она ничего о нем не знала.

Два часа спустя после появления Малик произошло событие совсем другого характера. Около пяти часов в галерею прибежал возбуждённый Чумуки. Он объявил, что его прислал Гарри Киллер с приказом привести к Господину мадемуазель Морна, его будущую жену.

Пленники ответили отказом, и Чумуки пришлось ретироваться, несмотря на его настояния. Лишь только он ушёл, началось живое обсуждение странного приглашения Гарри Киллера. Все соглашались, что Жанне не следовало ни под каким предлогом отделяться от них.

— Благодарю вас, друзья мои, — сказала Жанна Бакстон, — за смелое покровительство, но не думайте, что я буду беззащитна в присутствии этого животного, не являющегося неуязвимым. Вас обыскивали, но подобные предосторожности сочли излишними по отношению к женщине, и у меня осталось оружие, — Жанна Бакстон показала кинжал, найденный в могиле брата, который она носила за корсажем. — Будьте уверены, — заключила она, — в случае надобности я сумею им воспользоваться!

Едва она спрятала кинжал, как Чумуки возвратился совершенно растерянный. Гарри Киллер пришёл в ярость, узнав ответ мадемуазель Морна, и потребовал, чтобы она явилась к нему немедленно. Если она не подчинится, все шесть пленников будут немедленно повешены.

Колебания были неуместны, и Жанна Бакстон, не желая подвергать подобной опасности тех, кого она же и вовлекла в это приключение, решила уступить, несмотря на сопротивление товарищей. Они напрасно пытались задержать её силой. На призыв Чумуки в галерею ворвались негры, отделили мужчин, и Жанна Бакстон исчезла.

Она вернулась только в восемь вечера после трех долгих часов отсутствия, в течение которых её товарищи и особенно несчастный Сен-Берен, плакавший горючими слезами, испытывали страшное беспокойство.

— Ну? — закричали все в один голос, увидев её.

— Все кончилось хорошо, — ответила молодая девушка, ещё дрожа.

— Чего он от вас хотел?

— Просто желал меня видеть, не больше. Когда я пришла, он уже начал пить, что, по-видимому, вошло в его привычки, и был полупьян. Он пригласил меня сесть и стал делать комплименты в своём духе. Он сказал, что я ему пришлась по вкусу, что приятно будет иметь маленькую хозяйку в моем роде, хвалился могуществом и богатством, которые огромны, если ему верить, и которыми я буду наслаждаться, как и он, когда стану его женой. Я слушала спокойно, напомнив ему, что нам дан месяц на размышление, из которого прошла лишь неделя. Как ни странно, он не рассердился. Мне кажется, я имею на этого безумца некоторое влияние. Он уверял, что примет решение не раньше месяца, но при условии, что я буду посвящать ему послеобеденные часы…