Паровой дом - Верн Жюль Габриэль. Страница 44

«Да, бедные животные!» — хотелось бы повторить с капитаном Годом. Но Матьяс Ван-Гит действовал таким образом не без причины. Это воздержание в заточении избавляло зверей от кожных болезней и увеличивало их цену на европейских рынках.

Легко можно вообразить, что в то время, как Матьяс Ван-Гит показывал нам свою коллекцию скорее как естествоиспытатель, чем содержатель зверей, его язык не оставался праздным. Напротив, Матьяс говорил, рассказывал, и так как таррианские плотоядные составляли главный предмет его многословных периодов, это интересовало нас в некоторой степени. Мы хотели оставить крааль, только когда гималайская зоология выдаст нам свои последние тайны.

— Но мистер Ван-Гит, — сказал Банкс, — можете ли вы сообщить мне, согласуется ли прибыль этого ремесла с риском?

— Прежде прибыль была очень значительна, — ответил поставщик. — Но я принужден сознаться, что вот уже несколько лет хищные звери понизились в цене. Вы можете судить об этом по прейскуранту последней курсовой цены. Наш главный рынок — Антверпенский зоологический сад. Я посылаю туда обычно — капитал преклонился перед этим словом — пернатых, змееобразных, образчики семейства обезьянообразных и ящеричных животных, представителей плотоядных в обоих светах… словом, продукт наших отважных охот в лесах полуострова. Как бы то ни было, вкус публики, по-видимому, изменяется, и цена продажи не покрывает расходов! Недавно страус-самец был продан только за тысячу сто франков, а самка только за восемьсот. Черная пантера нашла покупателя за тысячу шестьсот франков, тигрица с Явы за две тысячи четыреста, а семья львов — отец, мать, дядя, два львенка, много обещающие, — за семь тысяч франков гуртом!

— Это просто даром, — ответил Банкс.

— Что касается хоботоносных… — продолжал Матьяс Ван-Гит.

— Хоботоносных, — сказал капитан Год.

— Мы называем этим ученым именем толстокожих, которым природа дала хобот.

— Стало быть, слонов!

— Да, слонов после четвертой эпохи, мастодонтов доисторических периодов…

— Благодарю вас, — ответил капитан Год.

— Что касается хоботообразных, — продолжал Матьяс Ван-Гит, — от ловли их надо отказаться, или если ловить, то разве только из-за бивней, потому что употребление слоновой кости не уменьшилось. Но с тех пор, как драматические авторы, истощившись на выдумки, придумали выставлять слонов в своих пьесах, импресарио водят их из города в город, и одного слона, путешествующего по провинции со странствующей труппой, достаточно для любопытства всего края. Слонов меньше покупают, чем прежде.

— Но, — спросил я, — разве вы снабжаете только европейские зверинцы образчиками индостанской фауны?

— Вы меня простите, — ответил Матьяс Ван-Гит, — если на этот счет я позволю себе, не будучи слишком любопытным, задать вам один простой вопрос.

Я поклонился в знак согласия.

— Вы француз, — продолжал поставщик. — Это можно узнать по вашему произношению и по вашему типу, приятной смеси галло-римского с кельтским. А как француз, вы, должно быть, мало склонны к отдаленным путешествиям, и, без сомнения, вы не ездили вокруг света?

Тут Матьяс Ван-Гит описал рукой один из больших кругов.

— Не имел еще этого удовольствия! — ответил я.

— Я спрошу вас, — продолжал поставщик, — не о том, были ли вы в Индии, потому что вы здесь, но знаете ли вы в подробности Индийский полуостров?

— Еще не совсем, — ответил я, — однако я уже посетил Бомбей, Калькутту, Бенарес, Аллахабад, долину Ганга. Я видел их монументы, я любовался…

— Э! Что это, что это? — ответил Матьяс Ван-Гит, отвернувшись и выражая лихорадочным движением руки крайнее пренебрежение. Потом начал живописное описание.

— Да что это, если вы еще не осмотрели зверинцев этих могущественных раджей, которые до сих пор поклоняются великолепным животным, которыми гордится священная территория Индии? Возьмите посох туриста! Ступайте в Гвиковар поклониться королю Барота! Взгляните на его зверинец, который обязан мне большей частью своих обитателей, леопардами, львами, медведями, пантерами, рысями, тиграми! Присутствуйте при брачных церемониях шестидесяти тысяч голубей, которые празднуются каждый год с большой пышностью! Восхищайтесь пятьюстами «бульбулями» — соловьями полуострова, которых воспитывают так старательно, как наследников престола! Полюбуйтесь на слонов, из которых один сделан палачом и должен раздавить на камне голову осужденного на казнь! Потом отправляйтесь к радже Маиссурскому, самому богатому из азиатских владетелей. Войдите во дворец, где сотнями считаются носороги, слоны, тигры и все хищные звери высшего звания, принадлежащие к аристократии индийских животных! А когда увидите это, может быть, тогда вас не станут обвинять в неведении на счет чудес этой несравненной страны!

Мне оставалось только преклониться перед замечаниями Матьяса Ван-Гита. Горячность, с какой он говорил, очевидно, не допускала рассуждений.

Однако капитан Год прямо пристал к нему насчет фауны, свойственной области Тарриани.

— Сообщите, пожалуйста, несколько сведений о плотоядных, за которыми я приехал в эту часть Индии, — сказал он. — Повторяю вам, я только охотник и конкурировать с вами не стану, мистер Ван-Гит, и даже если смогу помочь вам поймать тигров для вашей коллекции, я сделаю это охотно. Но когда зверинец пополнится, вы не будете осуждать меня за то, что я займусь уничтожением этих животных для моего личного удовольствия.

Матьяс Ван-Гит принял вид человека, решившегося покориться тому, чего не одобрял, но чему не мог помешать. Он сознался притом, что в Тарриани находилось большое количество зловредных животных, вообще мало спрашиваемых на европейских рынках и заклание которых казалось ему дозволительно.

— Убивайте кабанов, я на это согласен, — ответил он. — Хотя эти щенитистые толстокожие не стервоядные…

— Стервоядные? — сказал капитан Год.

— Я разумею под этим, что они травоядные; свирепость их так велика, что охотники, имеющие смелость нападать на них, подвергаются величайшим опасностям!

— А волки?

— Волков много на всем полуострове, и они очень опасны, когда бросаются стадами на какую-нибудь уединенную ферму. Эти животные похожи на польских волков, и я дорожу ими так же мало, как и шакалами, и дикими собаками. Впрочем, я не отрицаю опустошений, делаемых ими, но так как они ничего в торговле не стоят и недостойны красоваться между зоократами высоких классов, я и их также вам предоставляю, капитан Год.

— А медведи? — спросил я.

— В медведях есть кое-то хорошее, — ответил поставщик, одобрительно кивая. — Если индийские медведи не так жадно покупаются, как их однородные из этого семейства, они все-таки имеют некоторую торговую ценность, рекомендующую их доброжелательному вниманию знатоков. Вкус может колебаться между двумя типами, которыми мы обязаны Кашмирской долине и Раймагальским холмам. Но кроме, может быть, периода зимней спячки, эти животные почти безвредны и не могут прельстить настоящего охотника, каким представляется в наших глазах капитан Год.

Капитан поклонился со значительным видом, ясно показывавшим, что с позволением или без позволения Матьяса Ван-Гита он предоставляет самому себе решать эти специальные вопросы.

— Притом, — прибавил поставщик, — эти медведи — животные травоядные.

— Травоядные? — спросил капитан.

— Да, — ответил Матьяс Ван-Гит, — они живут только растениями и не имеют ничего общего со свирепыми породами, которыми полуостров гордится весьма основательно.

— Вы считаете леопардов в числе этих хищных зверей? — спросил капитан Год.

— Неоспоримо. Этот зверь проворен, смел и мужествен, он карабкается на деревья и поэтому иногда бывает опаснее тигра.

— О! — воскликнул капитан Год.

— Милостивый государь, — продолжал Матьяс Ван-Гит сухим тоном, — когда охотник не может найти убежища на деревьях, за ним звери будут охотиться в свою очередь!

— А пантеры? — спросил капитан Год, желавший прервать этот спор.