Путешествие к центру Земли - Верн Жюль Габриэль. Страница 21
– Теперь займемся багажом, – сказал дядюшка, когда все приготовления были закончены, – разделим его на три тюка, и каждый из нас привяжет на спину по одному тюку; я говорю только о хрупких предметах.
Очевидно, отважный профессор не относил нас к числу последних.
– Ганс, – продолжал он, – возьмет инструменты и часть съестных припасов; ты, Аксель, вторую треть съестных припасов и оружие; я – остаток провизии и приборы.
– Но кто же, – сказал я, – спустит вниз одежду, лестницу и кучу веревок?
– Они спустятся сами.
– Как так? – спросил я.
– Сейчас увидишь.
И дядюшка, недолго думая, горячо принялся за дело. По его приказу Ганс собрал в один тюк все мягкие вещи и, крепко связав его, без дальнейших церемоний сбросил в пропасть.
Я услыхал, как наш багаж с гулким свистом, рассекая воздух, летел вниз. Дядюшка, нагнувшись над бездной, следил довольным взглядом за путешествием своих вещей, пока не потерял их из виду.
– Хорошо, – сказал он. – А теперь очередь за нами!
Я спрашиваю любого здравомыслящего человека: возможно ли слушать такие слова без содрогания?
Профессор взвалил себе на спину тюк с приборами, Гане – с утварью, я – с оружием. Мы спускались в следующем порядке: впереди шел Ганс, за ним дядюшка и, наконец, я. Схождение совершалось в полном молчании, нарушаемом лишь падением камней, которые, оторвавшись от скал, с грохотом скатывались в пропасть.
Я сползал, судорожно ухватясь одной рукой за двойную веревку, а другой опираясь на палку. Единственной моей мыслью было: как бы не потерять точку опоры! Веревка казалась мне слишком тонкой для того, чтобы выдержать трех человек. Поэтому я пользовался ею по возможности меньше, показывая чудеса эквилибристики на выступах лавы, которые я отыскивал, нащупывая ногой.
И когда такая скользкая ступень попадалась под ноги Гансу, он хладнокровно говорил:
– Gif akt!
– Осторожно! – повторял дядюшка.
Через полчаса мы добрались до скалы, прочно укрепившейся в стене пропасти.
Ганс потянул веревку за один конец; другой конец взвился в воздух; соскользнув со скалы, через которую веревка была перекинута, конец ее упал у наших ног, увлекая за собой камни и куски лавы, сыпавшиеся подобно дождю, или, лучше сказать, подобно убийственному граду.
Нагнувшись над краем узкой площадки, я убедился, что дна пропасти еще не видно.
Мы снова пустили в ход веревку и через полчаса оказались еще на двести футов ближе к цели.
Я не знаю, до какой степени должно доходить сумасшествие геолога, который пытается во время такого спуска изучать природу окружающих его геологических напластований?
Что касается меня, я мало интересовался строением земной коры; какое мне было дело до того, что представляют собою все эти плиоценовые, миоценовые, эоценовые, меловые, юрские, триасовые, пермские, каменноугольные, девонские, силурийские или первичные геологические напластования? Но профессор, по-видимому, вел наблюдения и делал заметки, так как во время одной остановки он сказал мне:
– Чем дальше я иду, тем больше крепнет моя уверенность. Строение вулканических пород вполне подтверждает теорию Дэви. Мы находимся в первичных слоях, перед нами порода, в которой произошел химический процесс разложения металлов, раскалившихся и воспламенившихся при соприкосновении с воздухом и водой. Я безусловно отвергаю теорию центрального огня. Впрочем, мы еще увидим это!
Все то же заключение! Понятно, что я не имел никакой охоты спорить. Мое молчание было принято за согласие, и нисхождение возобновилось.
После трех часов пути я все же не мог разглядеть дна пропасти. Взглянув вверх, я заметил, что отверстие кратера заметно уменьшилось. Стены, наклоненные внутрь кратера, постепенно смыкались. Темнота увеличивалась.
А мы спускались все глубже и глубже. Мне казалось, что звук при падении осыпавшихся камней становился более глухим, как если бы они ударялись о землю.
Я внимательно считал, сколько раз мы пользовались веревкой, и поэтому мог определить глубину, на которой мы находились, и время, истраченное на спуск.
Мы уже четырнадцать раз повторили маневр с веревкой с промежутками в полчаса. На спуск ушло семь часов и три с половиною часа на отдых, что составляло в общем десять с половиной часов. Мы начали спускаться в час, значит теперь было одиннадцать часов.
Глубина, на которой мы находились, равнялась двум тысячам восьмистам футов, считая четырнадцать раз по двести футов.
В это мгновение раздался голос Ганса.
– Halt! – сказал он.
Я сразу остановился, едва не наступив на голову дядюшки.
– Мы у цели, – сказал дядюшка.
– У какой цели? – спросил я, скользя к нему.
– На дне колодца.
– Значит, нет другого прохода?
– Есть! Я вижу направо нечто вроде туннеля. Мы расследуем все это завтра. Сначала поужинаем, а потом спать.
Еще не совсем стемнело. Мы открыли мешок с провизией и поели; затем улеглись, по возможности удобнее, на ложе из камней и обломков лавы.
Когда, лежа на спине, я открыл глаза, на конце этой трубы гигантского телескопа в три тысячи футов длиной я заметил блестящую точку.
То была звезда, утратившая способность мерцать, – по моим соображениям. Бета в созвездии Малой Медведицы.
Вскоре я заснул глубоким сном.
18
В восемь часов утра яркий свет разбудил нас. Тысячи граней на лавовых стенах вбирали в себя его сияние и отражали в виде целого дождя искр.
Этой игры света было достаточно, чтобы различить окружающие предметы.
– Ну, Аксель, что ты на это скажешь? – воскликнул дядюшка, потирая руки. – Провел ли ты когда-нибудь такую спокойную ночь в нашем доме на Королевской улице? Тут нет ни шума тележек, ни крика продавцов, ни брани лодочников!
– О, конечно, нам весьма спокойно на дне этого колодца, но в этом спокойствии есть нечто ужасающее.
– Ну-ну! – воскликнул дядюшка. – Если ты уже теперь боишься, что же будет дальше? Мы еще ни на один дюйм не проникли в недра Земли!
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что мы добрались только до основания острова! Дно этого колодца – в жерле кратера Снайфедльс и находится, примерно на уровне моря.
– Вы убеждены в этом?
– Вполне! Взгляни на барометр.
Действительно, ртуть, поднимавшаяся по мере того как мы спускались, остановилась на двадцать девятом дюйме.
– Ты видишь, – продолжал профессор, – мы находимся еще в сфере атмосферного давления, и я жду с нетерпением, когда можно будет барометр заменить манометром.
Барометр, конечно, должен стать ненужным с той минуты, когда тяжесть воздуха превысит давление, существующее на уровне океана.
– Но, – сказал я, – не следует ли опасаться того, что все возрастающее давление станет трудно переносимым?
– Нет! Мы спускаемся медленно, и наши легкие привыкнут дышать в более сгущенной атмосфере. Воздухоплавателям не хватает воздуха при подъеме в верхние слои атмосферы, а у нас, возможно, окажется избыток воздуха. Но последнее все же лучше! Не будем же терять ни минуты. Где вещевой мешок, который мы раньше сбросили вниз?
Я вспомнил, что мы его тщетно искали накануне вечером. Дядюшка спросил об этом Ганса, а тот, оглядев все вокруг зорким глазом охотника, ответил:
– Der hippe!
– Там, наверху!
Действительно, вещевой мешок, зацепившись за выступ скалы, повис приблизительно футов на сто над нашими головами. Цепкий исландец, как кошка, вскарабкался на скалу и через несколько минут спустил наш мешок.
– А теперь, – сказал дядюшка, – позавтракаем, но позавтракаем, как люди, которым предстоит далекий путь.
Сухари и сушеное мясо мы запили несколькими глотками воды с можжевеловой водкой.
После завтрака дядюшка вынул из кармана записную книжку и, поочередно беря в руки разные приборы, записывал:
Понедельник, 1 июля.
Хронометр: 8 ч. 17 м. утра.
Барометр: 292 миллиметра.
Термометр: 6°.
Направление: В. – Ю. – В.