Пять недель на воздушном шаре - Верн Жюль Габриэль. Страница 3

Петерман в своем «Бюллетене», издаваемом в Готе, заставил замолчать женевский журнал. Он лично знал доктора Фергюссона и ручался за неустрашимость своего отважного друга.

Впрочем, вскоре все маловеры были окончательно посрамлены: приготовления к путешествию делались в самом Лондоне. Стало известно, что лионские фабрики получили солидный заказ на шелковую тафту для воздушного шара; и, наконец, британское правительство предоставило в распоряжение доктора Фергюссона транспорт «Решительный» под командой капитана Пеннета.

Тут сразу со всех сторон посыпались тысячи поздравлений и пожеланий успеха. Описание подробностей экспедиции появилось на страницах парижских «Известий географического общества», интересная статья была напечатана в «Новых летописях путешествий, географии, истории и археологии», издаваемых В. А. Мальт-Бреном, добросовестный научный труд был опубликован в немецком «Географическом вестнике» доктором В. Конером, который убедительно показал возможность путешествия, вероятность успеха, характер препятствий и громадные преимущества передвижения по воздуху. Не одобрял он лишь отправной точки: по его мнению, разумнее было бы выбрать Массауа, маленький порт в Абиссинии, откуда Джемс Брюс в 1768 году отправился на поиски истоков Нила. Впрочем, он безоговорочно восхищался энергией доктора Фергюссона, железным мужеством этого человека, который замыслил такое путешествие и готовится осуществить свой замысел. Североамериканскому «Обозрению» трудно было примириться со славой, выпавшей на долю Англии, и оно, вышучивая проект доктора Фергюссона, приглашало его, раз уж он пускается в подобное путешествие, залететь и в Америку.

Словом, не считая газет всего мира, не было ни одного научного журнала, – от «Вестника евангелических миссий» и до «Алжирского и колониального обозрения», от «Летописей распространения христианской веры» и до «Миссионерских ведомостей», – который в той или иной форме не отозвался бы на это смелое предприятие.

В Лондоне и по всей Англии заключались крупные пари: во-первых, действительно ли существует доктор, или это только мифическая личность; во-вторых, будет ли предпринято путешествие; в-третьих, успешна ли будет эта экспедиция и, наконец, в-четвертых, вернется ли обратно или погибнет доктор Фергюссон. В книгу записей о заключенных пари заносились огромные суммы, словно дело шло о скачках в Эпсоме.

Таким образом, верующие и маловеры, невежды и ученые – все обратили свои взоры на доктора Фергюссона, и он стал, сам того не подозревая, героем дня. Доктор охотно сообщал всем интересующимся самые подробные сведения о своей экспедиции, был чрезвычайно доступен и держал себя очень просто и естественно. Не один смелый искатель приключений, жаждавший разделить с ним славу и опасности, являлся к нему, но он всем отказывал, не давая по этому поводу никаких объяснений.

Многие изобретатели предлагали Фергюссону свои приборы для управления его воздушным шаром, но ни одним из них он не пожелал воспользоваться. На вопрос же, не изобрел ли он сам подобного механизма, доктор неизменно отмалчивался. Он занимался упорно приготовлениями к путешествию.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

У доктора Фергюссона был друг. Он не был его alter ego – вторым я. Дружбы не бывает между двумя во всем похожими друг на друга существами. В данном случае несходство характеров, склонностей, темпераментов нисколько не мешало Фергюссону и Кеннеди жить душа в душу, а, наоборот, делало их дружбу еще крепче.

Дик Кеннеди был шотландец в полном смысле этого слова: откровенный, решительный и упрямый. Жил он под Эдинбургом, в маленьком городке Лейте – это почти пригород «старой коптильни» [5]. Кеннеди был большой любитель рыбной ловли, но главной страстью его являлась охота, что совершенно естественно для сына Каледонии [6], выросшего среди гор. Особенно славился Кеннеди как стрелок из карабина. Он так метко попадал в лезвие ножа, что пуля расщеплялась на две половины, равные даже по весу.

Лицом Кеннеди походил на Хальберта Глендиннинга, как его нарисовал Вальтер Скотт в романе «Монастырь». Ростом выше шести английских футов, стройный и ловкий, он в то же время производил впечатление настоящего геркулеса. Его внешность невольно располагала к себе: потемневшее от загара лицо, живые черные глаза, смелость и решительность движений, наконец, что-то доброе и честное во всем облике.

Знакомство друзей завязалось в Индии, где оба служили в одном полку. В то время как Дик охотился на тигров и слонов, Самуэль собирал коллекции растений и насекомых. Каждый из них был мастером своего дела, и найденное доктором редкое растение часто оказывалось не менее ценным, чем пара слоновых клыков, добытых, его другом-охотником.

Молодые люди никогда не имели случая спасти друг другу жизнь или оказать один другому услугу. Это еще больше скрепляло их дружбу.

Судьба порой их разлучала, но взаимная симпатия всегда снова соединяла. По возвращении из Индии они часто расставались из-за далеких экспедиций доктора, но тот, вернувшись на родину, каждый раз неизменно проводил у своего друга несколько недель. Дик говорил о прошлом, а Самуэль строил планы на будущее: один глядел вперед, другой – назад. У Фергюссона характер был беспокойный. Кеннеди был олицетворенное спокойствие.

После своего путешествия в Тибет доктор около двух лет не заговаривал о новых экспедициях, и Дик уже начинал думать, что влечение к путешествиям и жажда приключений стали у его друга охладевать. Шотландец был в восторге. Не сегодня так завтра, размышлял он, это должно плохо кончиться. Как бы ни был опытен человек, нельзя же безнаказанно бродить всю жизнь среди людоедов и диких зверей. И Дик горячо уговаривал Самуэля бросить путешествия, уверяя его, что он уже достаточно много сделал для науки, а для того чтобы заслужить благодарность человечества, – и того больше, На все эти уговоры Фергюссон не отвечал ни слова. Он был задумчив, занимался какими-то таинственными вычислениями, проводил целые ночи над опытами с необыкновенными приборами, никому до сих пор не известными. Чувствовалось, что в голове его созревает какой-то великий план.

«Что он замышляет?» – стал ломать себе голову Кеннеди, когда приятель неожиданно в январе покинул его и уехал в Лондон.

И вот однажды утром он это, наконец, узнал из заметки «Дейли телеграф».

– Боже мой! – закричал Дик. – Сумасшедший! Безумец! Лететь через Африку на воздушном шаре! Этого еще не хватало! Так вот, оказывается, что он обдумывал в течение двух лет!

Если мы поставили после каждой его фразы восклицательный знак, то Кеннеди кончал их тем, что ударял себя кулаком по голове, и если вы представите себе эту картину, то получите понятие о состоянии Дика.

Экономка Дика, старушка Эльспет, решилась было заикнуться, что это сообщение ложное.

– Ну, что вы! – воскликнул Кеннеди. – Точно я не узнаю в этом своего друга. Да разве это на него не похоже? Путешествовать по воздуху! Он, изволите ли видеть, теперь вздумал соперничать с орлами! Ну, нет! Такому не бывать! Уж я сумею его образумить! Дай ему только волю, – он в один прекрасный день и на луну, пожалуй, отправится.

В тот же вечер Кеннеди, встревоженный и раздраженный, сел в поезд и на следующий день был в Лондоне.

Через каких-нибудь три четверти часа его кэб остановился у маленького домика на Греческой улице, возле сквера Сохо, где жил доктор Фергюссон. Шотландец взбежал на крыльцо и пятью здоровенными ударами в дверь возвестил о своем прибытии. Фергюссон сам открыл ему.