Пятнадцатилетний капитан - Верн Жюль Габриэль. Страница 19

Жизнь на борту снова вошла в колею, хотя все еще долго пассажиры оставались под впечатлением страшной катастрофы, стоившей жизни шести человекам.

В первый день Дик Сэнд прямо разрывался на части: он стремился привести судно в полный порядок, чтобы быть готовым ко всяким неожиданностям. Негры-матросы усердно исполняли все распоряжения. К вечеру на борту «Пилигрима» уже царил образцовый порядок. Можно было надеяться, что и дальше все пойдет хорошо.

Негоро не пытался больше оспаривать авторитет пятнадцатилетнего капитана. Казалось, он безмолвно Признал Дика Сэнда начальством. Он по-прежнему много времени проводил на своем тесном камбузе и редко выходил на палубу.

Дик Сэнд твердо решил посадить Негоро под арест на все время плавания при малейшей попытке его нарушить дисциплину. По первому знаку молодого капитана Геркулес схватил бы кока за шиворот и отнес в трюм. Эта операция нисколько не затруднила бы великана. Старая Нан, умелая кухарка, отлично могла бы исполнять на камбузе обязанности кока. Очевидно, Негоро понимал, что он не является незаменимым, и, чувствуя, что за ним зорко следят, не желал навлечь на себя нареканий.

Ветер к вечеру усилился, но направление его оставалось неизменным, и до наступления ночи не пришлось переставлять паруса. Солидные мачты, железные крепления их, хорошее состояние всей оснастки корабля позволят сохранять такую большую парусность даже и при более сильном ветре.

К ночи корабли обычно уменьшают парусность главным образом за счет спуска верхних парусов — брамселя, бом-брамселя, топселя и других парусов. Тогда кораблю не страшны внезапно налетевшие шквалы. Но Дик Сэнд не стал принимать этих мер предосторожности: погода не предвещала никаких неприятных неожиданностей, и ему не хотелось уменьшать скорость судна, пока оно не выбралось из этой пустынной части океана. Кроме того, молодой капитан намеревался простоять на вахте первую ночь и лично следить за всем.

Мы уже упоминали, что лаг и компас были единственными приборами, которыми Дик Сэнд мог пользоваться! для приблизительного счисления пути, пройденного «Пилигримом».

Молодой капитан приказал бросать лаг каждые полчаса и записывал показания прибора.

Что касается компаса, который называют также буссолью, то на борту их было два: один был установлен в нактоузе [38], перед глазами рулевого. Его картушка, днем освещенная солнечным светом, а ночью двумя боковыми лампами, каждую минуту указывала направление, по которому следует судно.

Второй компас представлял собою перевернутую буссоль и был укреплен в каюте, которую занимал раньше капитан Гуль. Таким образом капитан, не выходя из каюты, мог всегда знать, ведет ли рулевой корабль точно по заданному курсу или, напротив, по неопытности или вследствие небрежности позволяет ему рыскать.

Все суда, совершающие дальние плавания, обычно имеют не меньше двух компасов, так же как они запасаются по меньшей мере двумя хронометрами. Время от времени, приходится сличать показания этих приборов, чтобы удостовериться, исправны ли они. «Пилигрим», как видим, не отставал в этом отношении от других судов.

Дик Сэнд предложил своему экипажу с величайшей осторожностью обращаться с обоими компасами, которые были ему так необходимы.

Но в ночь с 12 на 13 февраля, когда юноша нес вахту у штурвала, случилась беда с компасом, находившимся в капитанской каюте. Медный крючок, на котором он висел, вырвался из дерева, и компас упал на пол. Заметили это только на следующее утро.

Каким образом вырвался крючок?

Никто не мог объяснить, как произошло это несчастье. Оставалось предположить, что боковая качка постепенно расшатала крючок, а килевая, встряхивая прибор, довершила дело. Ночью было довольно сильное волнение. Но так или иначе, а второй компас разбился, и починить его было невозможно.

Дик Сэнд очень огорчился. Теперь он вынужден был доверяться показаниям компаса, заключенного в нактоузе. Никто не был ответственен за поломку второго компаса, и все же она могла иметь весьма неприятные последствия.

Дику Сэнду оставалось лишь принять меры к тому, чтобы оградить от всяких случайностей последний компас.

Если не считать этого происшествия, то на «Пилигриме» до сих пор все обстояло благополучно.

Видя, как спокоен Дик, миссис Уэлдон снова поверила в счастливый исход путешествия. Впрочем, она никогда не поддавалась отчаянию, ибо прежде всего полагалась на милость неба и черпала душевную бодрость в искренней пере и молитве.

Дик Сэнд распределил время так, что на его долю выпали ночные вахты у штурвала. Днем он спал пять-шесть часов, и, по-видимому, этот недолгий сон восстанавливал его силы, — он не чувствовал большой усталости. Когда молодой капитан отдыхал, у штурвала стоял Том или его сын Бат. Благодаря толковому руководству Дика они мало-помалу становились неплохими рулевыми.

Часто миссис Уэлдон беседовала с Диком. Юноша очень ценил советы этой отважной и умной женщины. Ежедневно он показывал ей на карте путь, пройденный «Пилигримом» за сутки, определяя его лишь по направлению судна и средней скорости его хода.

— Вот видите, миссис Уэлдон, — говорил он, — при таком попутном ветре перед нами скоро откроются берега Южной Америки. Я не решаюсь утверждать, но очень надеюсь, что мы окажемся тогда близ Вальпараисо.

Миссис Уэлдон не сомневалась, что «Пилигрим» держит правильный курс и что попутный северо-западный ветер несет его к намеченной цели. Но каким еще далеким казался берег Америки! Сколько опасностей подстерегало судно на пути к суше, хотя бы от тех перемен, какими грозят и небо и море!

Беспечный, как все дети его возраста, Джек по-прежнему шалил, бегал по палубе, играл с Динго. Он замечал, конечно, что Дик уделяет ему теперь меньше времени, но миссис Уэлдон сумела внушить сыну, что не следует отрывать Дика от работы, и послушный мальчик не приставал больше к «капитану Сэнду».

Так текла жизнь на борту «Пилигрима». Негры все больше усваивали свое матросское ремесло и толково справлялись с делом. Старый Том выполнял обязанности боцмана, и, несомненно, сотоварищи сами выбрали бы его на эту должность. В те часы, когда молодей капитан отдыхал, Том был начальником вахты; вместе с ним дежурили Бат и Остин; Актеон в Геркулес составляли вторую вахту под начальством Дика Сэнда. Таким образом, каждый раз один правил, а двое других несли вахту на носу.

Судно находилось в пустынной части океана, и здесь можно было не опасаться столкновения со встречным кораблем. Но Дик Сэнд требовал от вахтенных настороженней бдительности. С наступлением темноты он приказывал зажигать ходовые огни: зеленый фонарь по правому борту и красный — по левому, — требование, конечно, вполне разумное.

Ночь за ночью Дик Сэнд проводил у штурвала. Иногда он совсем изнемогал, чувствовал непреодолимую слабость, рука его почти инстинктивно правила тогда рулем. Усталость, с которой он не хотел считаться, брала свое.

В ночь с 13 на 14 февраля Дику пришлось разрешить себе несколько часов отдыха. У штурвала его заменил старик Том.

Небо сплошь затягивали облака; к вечеру, когда похолодало, они нависли очень низко. Было так темно, что с палубы нельзя было разглядеть верхние паруса, терявшиеся во мраке. Геркулес и Актеон несли вахту на баке.

На корме слабо светился нактоуз, и этот мягкий свет отражался в металлической отделке штурвала. Ходовые огни бросали свет лишь за борт, а палуба судна погружена была в темноту.

Около трех часов ночи со старым Томом, утомленным долгой вахтой, произошло что-то похожее на явление гипнотизма: глаза его, слишком долго устремлявшиеся на светящийся круг нактоуза, вдруг перестали видеть, и он оцепенел в сковавшей его дремоте. Он не только ничего не видел, но если бы даже его сильно ущипнули, он, вероятно, ничего не почувствовал бы.

Он не заметил, как по палубе скользнула какая-то тень.

Это был Негоро.

Судовой кок подкрался к компасу и подложил под нактоуз какой-то тяжелый предмет, который он принес с собой.