Робур-завоеватель - Верн Жюль Габриэль. Страница 11

Нетрудно поэтому себе представить, какие ругательства, обвинения и угрозы посыпались по адресу Робура; впрочем, он был, по-видимому, не из тех людей, которых это могло бы взволновать, судя по тому немногому, что нам известно о его характере, и по тому, как он вел себя в Уэлдонском ученом обществе.

Между тем Фриколлин все сильнее проявлял признаки беспокойства. То ли его мучили спазмы в желудке, то ли судороги в конечностях, но он извивался самым отчаянным образом. Дядюшка Прудент счел нужным положить конец этим гимнастическим упражнениям, перерезав веревки, стягивавшие тело негра.

Но ему довольно скоро пришлось в этом раскаяться, ибо с уст Фриколлина тотчас же полились нескончаемые жалобы, вызванные ужасными приступами страха, к которым примешивались и муки голода. У негра были в равной мере «поражены» и мозг и желудок, и весьма затруднительно определить, какому из этих двух внутренних органов был он больше обязан страданиями, которые испытывал.

– Фриколлин! – воскликнул дядюшка Прудент.

– Мистер дядюшка!.. Мистер дядюшка!.. – пробормотал негр, прервав на минуту свои жалобные вопли.

– Вполне возможно, что нам угрожает голодная смерть в этой темнице. Но мы решили сопротивляться до тех пор, пока не исчерпаем все доступные нам средства для получения пищи, которая могла бы продлить наше существование…

– Вы собираетесь меня съесть?! – завопил Фриколлин.

– Так всегда поступают с неграми в подобных обстоятельствах!.. Молчи же, Фриколлин, чтобы о тебе забыли.

– Не то мы сделаем из тебя фри-кас-се! – прибавил Фил Эванс.

Испуганный Фриколлин и вправду поверил, что его намерены употребить для продления жизни двух особ, очевидно, более ценных, нежели он сам. И он был вынужден сдерживать себя и стенать in petto [10].

Однако время шло, а попытки открыть дверь или прорезать стену по-прежнему ни к чему не приводили. Из чего эта стена, понять было невозможно. То не был ни металл, ни дерево, ни камень. Кстати, и пол помещения был, очевидно, из того же материала. Когда по нему топали ногой, он издавал своеобразный звук, который дядюшка Прудент затруднялся отнести к разряду знакомых ему звуков. Еще одна особенность: казалось, что снизу, под полом, была пустота, словно он покоился не прямо на земле. Да! Необъяснимый звук «фрррр» как будто скользил по его внешней поверхности. Во всем этом было мало утешительного.

– Дядюшка Прудент! – воскликнул Фил Эванс.

– Фил Эванс? – отозвался дядюшка Прудент.

– Допускаете ли вы, что наша темница переместилась?

– Никоим образом!

– Между тем, когда нас заперли сюда, я ясно ощущал свежий аромат травы и смолистый запах деревьев парка. Теперь же я тщетно пытаюсь уловить эти запахи, мне кажется, они бесследно исчезли…

– Да, в самом деле.

– Но чем вы это объясняете?

– Объясним это чем угодно, Фил Эванс, но только не тем, что наша темница переместилась. Я повторяю вам: если бы мы находились в движущейся повозке или на плывущем судне, мы бы это сразу же почувствовали.

В эту минуту Фриколлин испустил долгий стон, который можно было бы счесть его предсмертным вздохом, если бы вслед за ним не послышались Другие.

– Мне почему-то кажется, что этот Робур скоро прикажет привести нас к нему, – продолжал Фил Эванс.

– Я весьма на это рассчитываю, – вскричал дядюшка Прудент, – и я скажу ему…

– Что?

– Что, начав действовать, как наглец, он кончил, как негодяй!

Тут Фил Эванс увидел, что наступает утро. Сквозь узкое оконце, прорезанное в верхней части стены, расположенной против двери, начал просачиваться неясный свет. Следовательно, должно было уже быть около четырех часов утра, ибо в июне, на широте Филадельфии, первые солнечные лучи озаряют горизонт именно в это время.

Между тем, когда дядюшка Прудент заставил прозвонить свои часы с репетицией, – великолепный механизм, выпущенный часовым заводом его коллеги, – звон маленького колокольчика показал, что было всего лишь три четверти третьего, хотя часы ни разу не останавливались.

– Странно! – проговорил Фил Эванс. – Без четверти три бывает еще темно.

– Не иначе, как мои часы отстали… – заметил дядюшка Прудент.

– Как, часы, изготовленные «Уолтон Уотч компани»?! – вскричал Фил Эванс.

Но так или иначе, а это был рассвет. Мало-помалу из глубокой тьмы, царившей в помещении, белым пятном проступило маленькое оконце. Тем не менее, если заря взошла раньше, чем положено на сороковой параллели, на которой стоит Филадельфия, то она разгоралась не так быстро, как это бывает в низких широтах.

Это новое необъяснимое явление вызвало новое удивленное замечание дядюшки Прудента.

– Хорошо бы добраться до окошка, – заметил Фил Эванс, – и попробовать определить, где мы находимся.

– Что ж, попытаемся!

И, обратившись к Фриколлину, дядюшка Прудент воскликнул:

– А ну-ка, Фри, вставай!

Негр поднялся.

– Обопрись-ка спиной об эту стену, а вы, Фил Эванс, взберитесь на плечи этого молодца, я же буду следить за тем, чтобы он вас не уронил.

– Отлично! – ответил Фил Эванс.

Мгновение спустя, став коленями на плечи Фриколлина. Фил Эванс мог уже заглянуть в окно.

В него было вставлено не выпуклое стекло, какие бывают в иллюминаторах корабля, а простое оконное стекло. Хотя и не особенно толстое, оно все же мешало Филу Эвансу рассмотреть местность, ибо поле зрения его и так уже было сильно ограничено размерами оконца.

– Что вы мешкаете? Разбейте стекло! – закричал дядюшка Прудент. – Вам будет виднее.

Фил Эванс изо всех сил ударил рукояткой своего ножа по стеклу, которое издало серебряный звон, но не разбилось.

Второй, еще более сильный удар, – и тот же результат!

– Ах, вот оно что! – вскричал Фил Эванс. – Небьющееся стекло!

И действительно, стекло это было, видимо, закалено по способу изобретателя Сименса, так как, несмотря на энергичные удары, оставалось целым и невредимым.

Однако снаружи теперь уже было достаточно светло, и взору открывалось окружающее пространство, по крайней мере в пределах поля зрения, очерченного рамой окна.

– Что вам видно? – спросил дядюшка Прудент.

– Ничего!

– Как? Вы не видите леса?

– Нет!

– Даже вершин деревьев?

– Их тоже не видать!

– Значит, мы больше не находимся посреди поляны?

– Не вижу ни поляны, ни парка!

– Различаете ли вы по крайней мере крыши домов или верхушки монументов?

– воскликнул дядюшка Прудент, разочарование и ярость которого все усиливались.

– Ни крыш, ни монументов.

– Как! Ни мачты с флагом, ни церковной колокольни, ни фабричной трубы?

– Ничего, кроме воздушного пространства.

В это мгновение дверь отворилась. На пороге показался какой-то человек.

То был Робур.

– Достопочтенные сторонники воздушных шаров, – громко произнес он, – отныне вы свободны и можете передвигаться в любом направлении.

– Свободны?! – вскричал дядюшка Прудент.

– О да… В пределах «Альбатроса»!

Дядюшка Прудент и Фил Эванс опрометью выбежали из помещения.

Что же открылось их взорам?

Внизу – в тысяча двухстах или тысяча трехстах метрах под ними – расстилалась местность, которую они безуспешно пытались узнать.