Вокруг света за восемьдесят дней - Верн Жюль Габриэль. Страница 47
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ,
Филеас Фогг находился в тюрьме. Его заперли в полицейский пост при ливерпульской таможне, где он должен был провести ночь в ожидании перевода в Лондон.
В момент ареста Паспарту хотел броситься на сыщика, но его удержали полисмены. Миссис Ауда, подавленная грубостью всего случившегося и ни о чём не знавшая, ничего не могла понять. Паспарту объяснил ей, в чём дело. Мистер Фогг, этот честный и храбрый джентльмен, которому она была обязана жизнью, арестован как вор! Молодая женщина протестовала против подобного предположения, она возмущалась, плакала, видя, что ничего не может сделать, ничего предпринять для спасения своего спасителя.
Что касается Фикса, то он арестовал нашего джентльмена, ибо этого требовал его долг — всё равно, виновен ли тот, или нет. Правосудие разберётся.
Ужасная мысль пришла тогда в голову Паспарту: мысль, что он один виновен в случившемся! В самом деле, зачем он скрыл от мистера Фогга всю эту историю? Почему, узнав, кто такой Фикс и какую цель он преследует, не предупредил о том своего господина? Зная об этом заранее, Филеас Фогг сумел бы представить Фиксу доказательства своей невиновности; он уж, конечно, разъяснил бы ему заблуждение и во всяком случае не возил бы с собою и за свой счёт этого проклятого сыщика, первой заботой которого было арестовать мистера Фогга, едва они оба ступили на землю Соединённого королевства. Размышляя о своей беспечности и неосмотрительности, бедный малый испытывал невыносимые угрызения совести. Он плакал, на него было жалко смотреть. Он готов был разбить себе голову!
Несмотря на холод, миссис Ауда и Паспарту остались у подъезда таможни. Ни он, ни она не хотели покидать этого места. Они хотели ещё раз увидеть мистера Фогга.
Что касается нашего джентльмена, он был окончательно и бесповоротно разорён, и это случилось в тот миг, когда он уже почти достиг цели! Этот арест погубил его. Приехав без двадцати минут двенадцать 21 декабря в Ливерпуль, он ещё имел в своём распоряжении девять часов пять минут, ибо должен был явиться в Реформ-клуб в три четверти девятого, — а ведь до Лондона всего шесть часов езды!
Всякий, кто сумел бы проникнуть в таможню в эту минуту, увидел бы мистера Фогга, который сидел на деревянной скамье, неподвижный, спокойный, невозмутимый. Нельзя было сказать, что он примирился с судьбой, но даже этот последний её удар не мог его взволновать, по крайней мере наружно. Может быть, в нём кипело скрытое бешенство — тем более ужасное, что, долго сдерживаемое, оно способно прорваться в последнюю минуту? Неизвестно. Но Филеас Фогг был, как всегда, спокоен и ждал… Чего? Сохранял ли он ещё какую-нибудь надежду? Верил ли он ещё в успех, когда за ним закрылись двери тюрьмы?
Как бы то ни было, мистер Фогг бережно положил часы на стол и следил за движением стрелок. У него не вырвалось ни единого слова, но взгляд его был как-то особенно напряжён.
Во всяком случае, положение было ужасно, и для того, кто не мог читать мысли Филеаса Фогга, оно сводилось к следующему:
Если Филеас Фогг честный человек — он разорён.
Если он вор — он пойман.
Думал ли он о спасении? Искал ли выхода из своей тюрьмы? Собирался ли бежать? Возможно, что да. Во всяком случае, он зачем-то вдруг поднялся с места и обошёл комнату. Но дверь была крепко заперта, окно забрано железной решёткой. Он снова сел, вынул из бумажника свой маршрут и на той строке, где стояло: «21 декабря, суббота, Ливерпуль», прибавил: «80-й день, 11 часов 40 минут утра».
После этого он продолжал ждать.
Часы на здании таможни пробили час. Мистер Фогг отметил, что его часы спешили на две минуты.
Два часа! Если бы он в эту минуту сел в курьерский поезд, то мог бы ещё прибыть вовремя в Реформ-клуб. Лоб его слегка нахмурился…
В два часа тридцать три минуты снаружи послышался какой-то шум, раздался скрип двери, прозвучали голоса Паспарту и Фикса.
В глазах мистера Фогга блеснул огонёк.
Дверь полицейского поста открылась, и он увидел бросившихся к нему миссис Луду, Паспарту, Фикса.
Фикс задыхался, волосы его были растрёпаны… Он едва мог говорить!
— Сударь, — бормотал он, — сударь… простите… злосчастное сходство… Вор уже три дня как арестован… вы… свободны!…
Филеас Фогг был свободен. Он подошёл к сыщику. Пристально взглянув ему в лицо, он сделал первое и, вероятно, последнее быстрое движение в своей жизни: отвёл обе руки назад и затем с точностью автомата ударил кулаками злосчастного сыщика.
— Хороший удар, чёрт возьми! — воскликнул Паспарту и как истый француз позволил себе зло пошутить: — Вот прекрасный урок английского бокса!
Сбитый с ног, Фикс не произнёс ни слова. Он получил лишь то, что заслужил. Мистер Фогг, миссис Ауда и Паспарту немедленно покинули таможню. Они вскочили в карету и через несколько минут были уже на вокзале.
Филеас Фогг немедленно осведомился об экспрессе на Лондон… Было сорок минут третьего… Экспресс на Лондон отошёл тридцать пять минут назад.
Тогда Филеас Фогг заказал специальный поезд.
На станции было несколько паровозов большой мощности, стоявших под парами, но по условиям железнодорожного движения экстренный поезд не мог отойти раньше трех часов дня.
Ровно в три часа Филеас Фогг, сказав несколько слов машинисту относительно премии, помчался, в обществе молодой женщины и своего верного слуги, по направлению к Лондону.
Надо было пройти за пять с половиной часов расстояние между Ливерпулем и Лондоном; это было бы вполне осуществимо, если бы путь оказался свободен на всём протяжении. Но по дороге происходили вынужденные задержки, и когда наш джентльмен прибыл на лондонский вокзал, все часы Лондона показывали девять часов без десяти минут.
Филеас Фогг совершил путешествие вокруг света, но прибыл в Лондон на пять минут позже назначенного срока!…
Он проиграл.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ,
На другой день обитатели улицы Сэвиль-роу очень бы удивились, если бы им сказали, что Филеас Фогг вернулся в свой дом. Двери и окна были закрыты. Снаружи также не было заметно каких-нибудь изменений.
Действительно, покинув вокзал, Филеас Фогг приказал Паспарту закупить провизии и отправился домой.
Наш джентльмен перенёс с обычным бесстрастием обрушившийся на него удар. Разорён! И по вине этого болвана — полицейского инспектора! Пройти уверенным шагом всё расстояние, преодолеть на пути тысячу препятствий, не испугаться тысячи опасностей, найти даже время совершить по дороге несколько добрых дел — и вдруг у самой цели отступить перед грубой силой, которую нельзя было предвидеть и преодолеть, — это было действительно ужасно! От внушительной суммы, которую он захватил с собой при отъезде, оставались лишь жалкие остатки. Всё его состояние заключалось теперь в двадцати тысячах фунтов стерлингов, находившихся в банкирском доме братьев Бэринг, но эти деньги он должен был уплатить своим коллегам по Реформ-клубу. После стольких расходов он не разбогател бы даже в том случае, если бы выиграл пари, да вряд ли он и рассчитывал разбогатеть, ибо принадлежал к числу людей, что держат пари лишь ради чести; но это проигранное пари совершенно разоряло его. Так или иначе, решение его было принято. Наш джентльмен знал, что ему остаётся делать.
Одна из комнат дома на Сэвиль-роу была предоставлена в распоряжение миссис Ауды. Молодая женщина была в отчаянии. По некоторым словам мистера Фогга она поняла, что он обдумывает какой-то зловещий план.
Всем известно, до каких плачевных результатов доходят иногда одержимые навязчивой идеей англичане-мономаны. Поэтому Паспарту, не подавая виду, зорко следил за своим господином.