Завещание чудака - Верн Жюль Габриэль. Страница 92

Так совершилось знакомство трех женщин, а чтобы узнать о результате этого знакомства, необходимо подождать несколько дней.

После отъезда Макса Реаля из Сент-Луиса туда явился Том Крабб. Говорить о том, в каком состоянии стыда и гнева находился Джон Мильнер, излишне. Столько зря потраченных денег, не считая стоимости путешествия, тройной штраф, который он должен был уплатить в «тюрьме», в штате Миссури… А потом эта скомпрометированная репутация чемпиона Нового Света при встрече с не менее его известным Кавэнэфом, встреча, в которой настоящим победителем оказался досточтимый Гуго Хюнтер из города Эрондала! Что же касается Тома Крабба, то он, как и раньше, ничего не понимал в той роли, которую исполнял, послушный воле своего тренера. Разве это животное не чувствовало себя вполне удовлетворенным, когда ему были гарантированы шесть кормежек в день? И сколько еще недель Джону Мильнеру предстояло бы оставаться запертым в «тюрьме» Сент-Луиса! Но на следующий же день выяснилось, что партия окончена, и ему оставалось только вернуться в свой дом на Калюмет-стрит, в Чикаго.

То же самое сделал и Герман Титбюри. Вот уже пятнадцать дней, как чета занимала комнаты, оставленные для партнера матча в Эксельсиор-Отеле, в Новом Орлеане, две недели, во время которых супруги Титбюри хорошо ели, хорошо пили, имели в своем распоряжении экипаж и яхту, ложу в театре, одним словом, вели образ жизни богатых людей, умеющих тратить свое богатство.

Правда, эта жизнь обходилась им в двести долларов ежедневно, и когда им подали отдельный счет, они почувствовали точно удар дубинкой по голове. Этот счет вырос за две недели в колоссальную сумму, в две тысячи восемьсот долларов, а если прибавить к нему штрафы в штате Луизиана, денежное взыскание в штате Мэн, воровство в штате Юта и все необходимые расходы, связанные с долгими и дорогими переездами, то в итоге получалась сумма около восьми тысяч долларов!

Раненные в самое сердце, другими словами, в свой кошелек, мистер и миссис Титбюри сразу отрезвились, и по возвращении домой, на Робей-стрит, между ними происходили бурные сцены, во время которых жена укоряла мужа в том, что он пустился в такую разорительную авантюру, якобы не послушавшись ее предостережений, и доказывала ему, что во всем виноват он. Мистер Титбюри кончил тем, что, по обыкновению, скоро и сам в этом убедился, тем более что их ужасная служанка взяла, как всегда, сторону своей госпожи. Было решено, что с этого дня расходы по хозяйству будут еще сокращены. Но супругов долго еще преследовали воспоминания о восхитительной жизни в Эксельсиор-Отеле, и какое разочарование испытали они, когда попали из заоблачной сферы этиx воспоминаний в мрачную пропасть окружавшей их действительности!

— Чудовище этот Гиппербон, отвратительное чудовище!.. — восклицала по временам миссис Титбюри.

— Нужно было или выиграть его миллионы, или уж в это дело не вмешиваться, — прибавляла служанка.

— Да, в это не вмешиваться! — кричала матрона. — Это-именно то самое, что я постоянно повторяла мистеру Титбюри! Но попробуйте убедить в чем-нибудь такого…

Никто никогда не узнает, какими эпитетами был награжден в этот день супруг миссис Титбюри.

А Гарри Кембэл? Что ж, Гарри Кембэл благополучно выкарабкался из этого преднамеренного столкновения поездов в честь открытия железнодорожного сообщения между Медари и Сиу-Фолс-Сити. Он успел выпрыгнуть на дорогу и так сильно ударился о насыпь, что отскочил, точно был сделан из каучука, и, потеряв сознание, оставался лежать под одним из кустов, что спасло его при взрыве двух паровозов. Разумеется, даже и в Америке происходят столкновения поездов, разрушая целые составы, но очень редко случается, чтобы об этом предупреждали заранее. На этот раз зрители, помещавшиеся на очень большом расстоянии от железнодорожного пути, могли доставить себе это ни с чем не сравнимое удовольствие.

К несчастью, Гарри Кембэл в том состоянии, в каком он в это время находился, насладиться этим зрелищем не мог.

Только через три часа, когда железнодорожные рабочие пришли очистить путь, они нашли у одного из кустов человека, лежавшего на земле без сознания. Его подняли, перенесли в ближайший дом и послали за врачом, который констатировал, что этот неизвестный ранен не смертельно. Когда его привели в чувство и стали расспрашивать, то узнали, что это был четвертый партнер матча Гиппербона, узнали, как он проник в этот поезд, заранее обреченный на верную гибель, сделали ему вполне заслуженный выговор и заставили уплатить стоимость проездного билета (на американских железных дорогах можно оплачивать билеты во время пути или по прибытии в тот или другой пункт). Потом телеграфировали об этом случае директору газеты Трибуна и отправили неосторожного репортера с первым прямым поездом в Чикаго, куда он прибыл 25-го числа в дом на Милуоки-авеню и по приезде тотчас объявил, — это вполне соответствовало его бесстрашному характеру, — что готов снова отправиться путешествовать и даже по воле игральных костей перенестись с одной окраины Соединенных штатов на другую. Когда же он узнал, что партия накануне закончилась в пользу X. К. Z., то ему не оставалось ничего другого, как успокоиться и писать интересные заметки о последних приключениях, в которых он сам принимал участие. Во всяком случае, он не потерял зря ни времени, ни сил, а какие неизгладимые впечатления сохранил он о своих переездах через Нью-Мексико, Южную Каролину, штаты Небраска, Вашингтон, Южную Дакоту и о том оригинальном способе, которым он отпразновал открытие железнодорожной ветки между Медари и Сиу-Фолс-Сити!

С самолюбием хорошо осведомленного репортера он почувствовал себя, однако, уязвленным, когда обнаружилось (и это дало пищу насмешкам мелкой прессы), что черный гризли, осенивший себя крестом, «Урсус Кристианус», которому он придумал такое подходящее название, был просто-напросто одним из местных жителей, который нес от меховщика шкуру великолепного зверя, и так как в это время полил сильнейший дождь, то он этой шкурой укрылся. Испугавшись же страшной грозы, он в качестве доброго христианина при каждом блеске молнии осенял себя крестом.

В общем, Гарри Кембэл кончил тем, что сам стал смеяться над этим приключением, но смех его скорее соответствовал ощущениям Джовиты Фолей, которой так и не удалось победно водрузить желтый флаг на шестьдесят третьей клетке.

Что касается пятой партнерши, то известно, при каких обстоятельствах она вернулась вместе со своей подругой, Максом Реалем и Томми, не менее удрученным неудачей, постигшей его хозяина, чем Джовита Фолей огорчалась неудачей Лисси Вэг.

— Но примирись же с этим наконец, бедная моя Джовита! — повторяла Лисси Вэг. — Ты ведь прекрасно знаешь, что я никогда не рассчитывала…

— Но я рассчитывала!

— И совершенно напрасно.

— В конце концов, тебя жалеть нечего.

— Да я себя и не жалею… — ответила, улыбаясь, Лисси Вэг.

— Если наследство Гиппербона тебе не досталось, то, во всяком случае, ты теперь уже не бедная бесприданница.

— Но почему?

— Ну, конечно же, Лисси! Ведь после X. К. Z., который первым прибыл к цели, ты была к ней ближе всех других, и потому вся сумма, составленная из штрафов, принадлежит всецело тебе.

— Даю тебе слово, Джовита, что я об этом совсем не подумала.

— Зато я думала за тебя, моя беззаботная Лисси, и знаю, что из этих штрафов составилась порядочная сумма и ты являешься ее законной владелицей.

Действительно, тысяча долларов — уплата за Ниагару, две тысячи — за пребывание в «гостинице» Нового Орлеана, две тысячи — в «лабиринте» Небраски, три тысячи — в Долине Смерти в Калифорнии и девять тысяч, последовательно внесенные в «тюрьму» Миссури, — все это составило семнадцать тысяч долларов, принадлежавших по закону второму прибывшему, то есть пятой партнерше.

Существовал, однако, один человек, к которому Макс Реаль ревновать не мог, но о котором часто думала его невеста (излишне говорить, что свадьба молодого художника и молодой девушки была решена), и этот человек, как вы, вероятно, догадываетесь, был не кто иной, как почтенный Гемфри Уэлдон, который навестил больную Лисси Вэг в ее квартире на Шеридан-стрит, а потом послал ей три тысячи долларов в уплату тройного штрафа в «тюрьме» Миссури. Если это и было поступком держателя пари, который заботился о своем собственном кармане, как это говорили, все равно, он оказал ценную услугу заключенной, которая, со своей стороны, надеялась когда-нибудь с ним расплатиться.