Полынь и порох - Вернидуб Дмитрий Викторович. Страница 37

В коридор с тусклой керосинкой в руке выглянула мать Пичугина:

– Господи, кто там? Алешка? Ты откуда взялся? Шурик говорил, что тебя в городе нет. Что у вас за секреты в такое страшное время?

– Меня и не было. Да вы не беспокойтесь, мы тихонько посидим, свет зажигать не будем.

– Ладно, только из дому никуда. Я вам сейчас чаю сделаю.

Пичугин то вскакивал с кровати, то вновь садился, вскрикивая полушепотом:

– Ну и ну! Не может быть! Отыскали все-таки? Вы настоящие следопыты! И перехоронили?! Золото?! Мамочки!

Шурка был потрясен и напуган раскрывшейся тайной груза. Он долго не мог успокоиться и все спрашивал: «Ну почему от нас скрывали?» Когда переживания немного улеглись, Пичугин стал рассказывать:

– А мы с Ульяной фотографа тут… э-э… выследили. Она такая замечательная девушка! Она теперь нам со Смоляковым помогает – собирает разведсведения. Уля еще говорила, что фотограф тут с немцами якшался.

Лиходедов не верил своим ушам:

– Подожди, подожди… Как с вами? Что за сведения? Что значит – обрадовалась? Точно?

Алешку как обухом по голове огрели. Перед глазами сразу возникло заплаканное Улино личико, ее испуганные зеленые глаза и дрожащие розовые губки. Он столько раз вспоминал их нелепую встречу, надеясь увидеться и объясниться… И вот Шурка Пичугин говорит: «Хорошая, воспитанная девушка». А какая, черт возьми, она еще может быть! Он же знал наперед, верил, предвосхищая будущее впечатление от непременно доброго разговора по душам… А она теперь еще и вместе с ними! Шурка сказал – она спрашивала о нем. Какая награда!

Пробыв до утра у Пичугиных, наконец-то вволю напившись горячего чаю и выспавшись, счастливый Алексей сидел у окна, наблюдая за просыпающейся улицей.

На углу Кавказской и Базарной особого оживления не замечалось. Один раз мимо проскакали человек двадцать казаков-голубовцев. Всадники направлялись в сторону центра, не обращая внимания на отдельных прохожих. Под окнами туда-сюда шныряли бабы, мастеровые. В сторону рынка проехало два воза с сеном. Обратно прошли несколько вооруженных рабочих, матеря заводской комитет, постановивший до поры, до времени не участвовать в стычках с казаками из окружающих город станиц. Из их нервного, прерывистого разговора удалось уяснить, что жители Кривянской заняли круговую оборону, а «сбивать» ее послали отряд грушевских шахтеров с броневиками.

– Ну что, подкрепимся, да попробуем… э-э… прогуляться? – чрезвычайно буднично спросил Шурка, входя в комнату с подносом, на котором в плошке лежали несколько вареных картофелин и сушеный подлещик. – Соседи говорят, у красных переполох случился, их в городе почти нет. На рынке с утра только один патруль видели, но это не моряки и не шахтеры, а местные, с кирпичного завода. Еще говорят, ночью погромы начались на севере и даже в центре. Это те большевики из Ростова, с которыми вы ехали. Слава Богу, до нас не добрались. Карателей под утро перебросили к Тузловской переправе. Слух верный идет: станицы Заплавская и Кривянская взбунтовались.

Алешка даже матюгнулся в сердцах:

– Му…ки! Наконец-то дошло до них, что от красных пряников не дождешься!

После того как восставшие станичники объединились, остро стал вопрос о выборах единого командования. Опытных боевых офицеров среди дружинников практически не было, а каждая станичная рать пророчила в полководцы собственного атамана. В то же время все понимали, что это не лучший выход.

Когда митинговые страсти приблизились к точке кипения, внезапно появились несколько кривянцев, тащивших под руки войскового старшину. Оказалось, войсковой старшина Фетисов еще утром прибыл в Кривянскую из города, чтобы купить муки. Тут его станичники и задержали. После длительных уговоров и даже угроз предания анафеме офицер-фронтовик согласился возглавить силы восставших. В течение короткого времени были приняты меры кругового наблюдения и охраны Кривянской со стороны Новочеркасска.

Узнав о скоплении в четырех километрах от города значительных контрреволюционных сил, утром 30 марта большевики решили провести разведку боем, направив к мятежной станице бронеавтомобиль. Но тяжелый броневик на полпути застрял в весенней грязи, где с криками «ура» и был атакован заметившим его казачьим разъездом. Экипаж успел сделать лишь несколько выстрелов. Бронированный трофей, вооруженный двумя пулеметами, смельчаки на быках торжественно притянули в стан восставших.

Тактическая неудача сильно разозлила командование красных. Бунт «под боком» решено было подавить со всей беспощадностью, используя надежные, прибывшие из Ростова силы. С утра 31 марта красногвардейцы из отрядов Антонова, Подтелкова и Саблина повели наступление на станицу.

Наверное, как и в любом южном городе, в Новочеркасске, даже в дни кровавых мятежей и вооруженных противостояний, последние новости можно было узнать в районе базарной площади. Городской рынок хоть и был временно закрыт новыми пролетарскими хозяевами донской столицы, но побороть неистребимую тягу населения к частным торгово-обменным отношениям они не смогли. Перед запертыми воротами все равно собирался люд.

Весть о восстании кривянцев молниеносно разнеслась по городу, вызвав оживленные толки и всевозможные предположения. Какие размеры примет восстание, никто с уверенностью утверждать не брался. Строились лишь предположения и догадки. Однако истосковавшиеся по спокойствию обыватели нетерпеливо ожидали развязки событий с тайной надеждой на поражение большевиков.

Шуркины соседи были правы – красных как корова языком слизала с окрестных улиц. Вечно рыскавшие по дворам вооруженные шайки иногородних куда-то пропали. Говорили, что все они сосредоточились в районе железнодорожного вокзала и моста через речку Тузлов.

– Видать, красных так прижало, что не до офицерской регистрации стало, – говорил лобастый мужик с ходиками под мышкой. – Отменили ее «товарищи». Только что сам видел – появляется перед областным правлением командир и кричит в очередь: «Товарищи офицерье! Я помощник комиссара Рябов. Регистрация временно закончена. Что-то неладное творится в Лихой, и нам надо разнюхать. А пока все свободны».

– Тю, долдон! Расскажут тебе тоже, в Лихой! Еще бы в Воронеже разнюхивали! – замахала на него пожилая баба. – Оглохли все, что ли? Я старая, и то слышу – за городом пальба. Кажись, Походный атаман с большой силой на большаков идеть.

– Дай-то Бог, дай-то Бог… – закрестились на Михайловскую церковь стоящие рядом.

Заметив идущий от церкви рабочий патруль, Алешка и Шурка пошли в сторону Комитетской. Миновав Дворянские бани, друзья осторожно свернули за угол и остановились в начале аллеи, внимательно осматриваясь. Впереди, по Барочной, в сторону Политехнического института прошли конные мадьяры. Наверное, с эскадрон. А за ними, порыкивая, автомобиль с комиссарами. Прохожих не было.

– Пошли! Во-он там двор, – показал Пичугин и быстро-быстро засеменил вдоль стен и заборов.

– Да подожди ты, споткнешься, – окликнул Лиходедов, вспомнив, что его друг еще на подходе к рынку сунул очки в карман. Но Шурка успешно преодолел дорожку из неровно лежавших тротуарных плит и споткнулся только в воротах. Чертыхнувшись, он надел очки и уверенно прошагал в глубину двора, где жил дядя Ивана Александровича.