Завхоз Вселенной - Веров Ярослав. Страница 14

В связи с войной желающих лететь в Израиль было немного. Кроме наших туристов-спецназовцев, в эконом-классе были ещё трое, с охраной. Люди солидные. Один с колючим, с шалой искрой взглядом, рыжая борода. Впрочем, у остальных тоже бороды, колючие взгляды и неторопливые, уверенные жесты. Все трое говорят веско, солидно. В общем, рыжий, чёрный и седой. Позади бизнесменов возвышались угрюмые телохранители в одинаковых чёрных пиджаках.

И вели эти солидные люди неспешную беседу под водочку и бутербродики с красной и чёрной икоркой о вещах серьёзных, значительных. На откидном столике имелась откупоренная бутылка «Столичной» и тот, кто сидел посередине, а это был седой, плескал время от времени в одноразовые стаканы. Пили, прихлебывая, прикрякивая, поглаживали бороды, закусывали бутербродиком.

– Ну а с углём как? – спрашивал рыжий.

– Ничего, – отвечал седой, – нынешний год с рук сошёл аккуратно. Грешно жаловаться. Вот в прошлом году, могу сказать – не приведи бог! Семьдесят центов с тонны теряли.

– Ге, ге, ге, – заметил рыжий.

– Что ж, – прибавил чёрный. – Не всё профит. У хлеба не без крох. Перегружать, видно, много приходилось?

– Да только в Мариуполе раза три, что ли. Такие проблемы, что не дай господи. А партия-то, сказать по чести, закуплена была у нас немалая.

– ФОБом? – спросил рыжий.

– Никак нет. СИФом. Ну а уж перегрузка, известное дело. Таможня. Кожу дерут, мошенники. Бога не боятся. Что станешь с ними делать!

– Кто ж от барыша бегает? – заметил рыжий о кознях таможни.

– Известное дело! – прибавил черный.

– Да-а-а! – добавил седой.

Рыжий стал рассказывать:

– А я так в прошедшем году сделал оборотец. Куплено было, извольте видеть, у меня у татар в Донбассе несколько миллионов тонн первейшего, могу сказать, сорта коксующегося угля, да пятьсот тысяч тонн, что ли, взял у директора шахты, самого, этак, смешно сказать, дерьмового. Директор-то в карты проигрался, так и пришёлся-то уголёк его больно сходно. Гляжу я – уголёк-то дрянь, ну словно мякина. Даром с рук не сойдет. Что ж, говорю я, тут думать. Взял да и перемешал его с коксующимся, да и спустил всё на Кипре перекупщику за первый, изволите видеть, сорт.

– Что ж, коммерческое дело, – сказал чёрный.

– Оборотец известный, – докончил седой.

Между тем Володя с Серёгой потребовали у хорошенькой бортпроводницы водки и закуски. Игорёк же с любопытством прислушивался к разговору трейдеров. В эконом-класс вошёл четвертый, в синем ношеном костюме, и остановился подле солидных людей. Перевёл дух, а потом, тряхнув головой, почтительно обратился к седому:

– Сидору Авдеевичу наше почтение.

– А, здорово, Потап. Давай-ка, выпей чарочку с нами.

– Много доволен, Сидор Авдеевич. Всё ли подобру-поздорову?

– Слава богу.

– И жена и детушки?

– Слава богу.

– Ну слава тебе, господи. В Тель-Авив, что ли, изволите?

– В Тель-Авив. Да присядь-ка, Потап.

– Не извольте беспокоиться. И постоять можем.

– А стаканчик?…

– Много доволен.

– Сто грамм.

– Благодарю покорно. Дома пил.

– Эй, Фёдор, – повернулся Сидор Авдеевич к охраннику, – дай ещё стаканчик.

– Ей-богу, дома пил.

– Полно. Выпей-ка и закуси на здоровье.

– Не могу, право.

Седой протянул Потапу стаканчик, а Потап, поблагодарив, выпил одним духом, после чего поставил его бережно на столик и поблагодарил снова.

– Ну вот и ладно. Спасибо, Потап. Ну-ка, ещё стаканчик.

– Нет уж, ей-ей, невмоготу. Большое спасибо за ласку и угощение. Чувствительно благодарен. Да, Сидор Авдеевич, я к вам с просьбой.

– Передать, что ли, по торговле в Израиле?

– Так точно. Аарону Мойшевичу. Очень прошу, вас на таможне не досмотрят.

– Много, что ли?

– Тысяч десять.

– Пожалуй, брат.

Тут Потап вынул откуда-то из брючины до невероятия грязный лоскуток бумаги, в котором завёрнуты были деньги, и почтительно подал их седому. Седой развернул испачканный свёрток, внимательно пересчитал купюры, потом сказал:

– Десять тысяч двести семнадцать долларов. Так?

– Так точно.

– Хорошо, брат. Будет доставлено.

Седой отвернул полу своего пиджака, всунул довольно небрежно свёрток в карман брюк и занялся посторонним разговором.

– Как бизнес, Потап?

– Помаленьку. К чему бога гневить?

– Ты ведь, помнится, мукой промышляешь?

– Чем попало. И муку, и удобрения продаём. Дело наше маленькое. Капитал небольшой, да и весь-то в обороте. А впрочем, жаловаться не могу.

– Ну-ка, Потап, теперь ещё стаканчик.

– Нет уж, право. Никак не могу.

Несмотря на упорное отнекивание, Потап снова выпил водки и закусил бутербродиком, потом, поблагодарив снова, почтительно пожал руки седому, чёрному и рыжему, каждому поочередно пожелал здоровья, хорошего пути, всякого благополучия и наконец вышел из салона.

Вся эта сцена возбудила любопытство Игорька.

– Позвольте спросить, – сказал он, подсаживаясь к трейдерам. – Он вам родственник, верно?

– Кто?

– Да вот этот, что сейчас вышел. Потап.

– Ничего подобного. Я его, честно сказать, почти что и не знаю вовсе. Он, должно быть, мелкий коммерсант.

– Так вы дела с ним ведёте по переписке?

Седой улыбнулся.

– Да у него, подозреваю, три класса образования. А дел у меня с ним не бывает. Обороты наши будут посолиднее ихних, – прибавил седой с лукавым самодовольством.

– Так отчего же он не посылает деньги маниграммой?

– Так, известное дело, чтоб не платить процент за пересылку.

– А как же он не потребовал от вас расписки?

Чёрный и рыжий засмеялись, а седой вдруг взбесился не на шутку.

– Расписку! – закричал он. – Расписку. Да если б он от меня потребовал расписку, я бы ему его же деньгами рожу раскроил. Слава богу, с советских времён дела веду, а такого ещё со мной срама не бывало.

– Извольте видеть, молодой человек, не имею удовольствия знать, как вас звать, – сказал рыжий, – ведь это только между олигархами да иностранцами такая заведенция, что расписки да векселя. У нас, в торговом деле, такой политики не употребляется. Одного нашего слова достаточно. Бухгалтерией заниматься некогда. Оно хорошо для чиновников да налоговиков, а нашему брату несподручно. Вот, примером будь сказано, – продолжал он, указывая на седого, – он торгует, может быть, на миллиард долларов в год, а весь расчет на каких-нибудь лоскутках, да и то только так, для памяти.