Сельва не любит чужих - Вершинин Лев Рэмович. Страница 24
По ему одному ведомым причинам с особым удовольствием старый служака вручал ведро и тряпку единственному внуку Верховного Главнокомандующего.
– Вставайте, парни, – потребовал Дмитрий, чувствуя, что еще совсем немного, и вся выучка пойдет насмарку.
Его не услышали. Н'харо, судя по всему, зверел не на шутку. Гигант мог бы, как случалось уже не раз, мириться с победой Д'митри-тхаонги, но упорство Мгамбы, заведомо слабейшего, выводило его из себя. Игра переставала быть игрой; Мгамба, скрученный, словно мокрая подстилка, хрипло стонал, глаза его были налиты кровью, но ничто не смогло бы заставить молодого дгаа попросить пощады.
Не оставалось ничего иного, кроме как пойти на крайние меры.
– Встать! – рявкнул Дмитрий, почти удачно копируя сержанта-наставника.
Сокурсники, несомненно, подняли бы его на смех, и поделом. Громовому рыку лейтенанта Коршанского и в намеке не светило сравниться с нечеловеческим ревом, способным сдернуть с койки и отправить на чистку картофеля даже умудренного жизнью дембеля-срочника за сутки до приказа.
Но здесь, как ни удивительно, хватило и этого.
Разжав объятия, Н'харо неохотно поднялся, медленно расправил плечи. Глаза его понемногу становились нормальными, спокойными и чуть раскосыми, красные прожилки в белках быстро бледнели. Мгамба, сумевший-таки вскочить легко и упруго, корчился все же и потирал ладонью плечо; любому, умеющему читать по лицам, стало бы ясно, что он хоть ничего и не говорит, но многое думает о приятеле.
– Все. Успокоились, – тоном, не допускающим возражений, сказал Дмитрий, протягивая парням левую руку распахнутой ладонью вверх. – Один за всех!
– И все за одного! – откликнулся незлобивый Мгамба.
– Все за одного! – уже улыбаясь, подтвердил Н'харо.
И Дмитрий улыбнулся в ответ. Что ни говори, но ему удалось добавить кое-что в древний обряд примирения; до сих пор ладони вкладывались одна в другую без слов.
Увы, несколько афоризмов да, пожалуй, пара-тройка приемчиков кьям-до из самых элементарных, вот и все, чем смог он отблагодарить своих спасителей, с которыми не на шутку сблизился за эти десять дней. Это еще не было дружбой, но, кажется, вот-вот могло стать ею; во всяком случае, отношения троицы давно переступили грань обычной приязни.
Могло ли быть иначе?
Лишь с Н'харо и Мгамбой провел Дмитрий последние дни. Прочие люди дгаа, а было их в селении совсем немало, при встрече хоть и улыбались доброжелательно, но поспешно уступали пришельцу дорогу, прикрывая рты растопыренными пальцами левой руки. В этом не было ничего худого. Просто до особого слова вождя он являлся «дггеббузи», табу; общение с дггеббузи способно навлечь многие беды на поселок, поэтому народ терпеливо ждал дня, когда вождь снимет запрет и позволит задать чужаку все вопросы, засидевшиеся на кончиках языков у длиннокосых сплетниц, а по правде говоря, и не только у них!
Н'харо и Мгамба тоже теперь дггеббузи, как и Дмитрий, ведь они общались с ним, трогали его кожу, слышали его голос; им не страшны духи, пришедшие с чужаком, но вернутся в отцовские хижины они не ранее, чем умрет табу.
Третьего из нашедших его Дмитрий пока еще не видел; парень, похоже, потомок какого-то божка, и демоны над ним не властны, но почему-то он – кажется, Дгобози? – сам не торопится завязать знакомство…
Нет запрета для Мэйли, но что делать Великой Матери в обществе мужчины, если он здоров? И без того у нее немало дел, а ученицы не так опытны, чтобы доверить им изготовление отваров и настоев.
Все дозволено дгаанге, и парнишка приходил несколько раз, терся в сторонке, глядел испуганно и восхищенно, однако не заговаривал, а стоило Дмитрию позвать, как дурашка тотчас исчезал в кустах, только черные пятки мелькали.
Все, дозволенное дгаанге, дозволено и вождю. Даже больше. Но вождь все не шел и не шел, хотя и Н'харо, и Мгамба в один голос заверяли: просьба о встрече передана в точности, и вторая тоже.
И третья.
Оставалось ждать, а ждать Димка не любил с детства.
Ничего не поделаешь. «Вождь сам решает, когда приходить», – сказал вчера Мгамба, и Н'харо кивнул. Значит, так тому и быть. Устав – святое дело, особенно – в чужом монастыре…
Ноздри Убийцы Леопардов внезапно напряглись, и улыбка Мгамбы погасла. Оба парня, замерев, глядели сквозь Дмитрия, туда, где только что прошуршали ветви. Кто-то четвертый вышел на поляну, облюбованную тремя дггеббузи, и, судя по выражениям юношеских лиц, вовсе не спешил удирать.
Снова, что ли, парнишка-шаман?
– Ты звал меня, земани?..
На краю поляны стояла девушка, мельком виденная Дмитрием сквозь пелену бреда. И позже, гуляя, он встречал ее и запомнил, потому что она того стоила, хотя хрупкие брюнетки никогда не были в его вкусе.
Припомнилось к месту и имя: Гдламини.
Гдлами…
– Звал или нет? – нетерпеливо повторила девушка.
Дмитрий, улыбнувшись как можно мягче, покачал головой.
– Нет, я хочу видеть вождя.
– Вождь перед тобой, земани. Говори!
– Я… но… – покосившись на замерших истуканами приятелей, лейтенант Коршанский понял: девушка не бредит. – Простите, я не знал…
– Теперь ты знаешь, – девушка улыбнулась; махнула рукой, веля юношам исчезнуть, и слева от Дмитрия зашелестели кусты. – Я слушаю.
Дмитрий замялся. Как ни странно, после той, с трудом забытой истории он подразучился общаться с девицами. Даже со стройными пухлогубыми брюнетками в чине туземного вождя…
«Стой, Димон! А кто, собственно, заставляет тебя говорить с брюнетками, а? – спросил он себя. – Перед тобой в первую очередь начальник, вот и представь себе по-быстрому толстого лысого дядьку с дубинкою в руке и пером в заднице. Вот увидишь, стоит лишь сделать так, и все у нас получится!»
Руки сами собой вытянулись по швам, грудь выкатилась вперед, глаза остекленели.
– Ваше Высочество! – Черт, может быть, следовало назвать мокрощелку «Величеством»?! – Обращаюсь к вашему благородству и надеюсь на ваше ко мне расположение. Прошу вас дать мне проводника. Любое поселение, где имеются средства связи или миссия Галактической Федерации, меня вполне устроит. Прошу также снабдить провизией на дорогу. Все услуги будут оплачены Космодесантом.
– Нет, – ответила девушка.
Спокойно сказала, не хмуря брови, словно отвергла что-то мелкое, не имеющее значения. Но так, что даже несмышленышу стало бы ясно: это слово – последнее.
«С вождем не спорят», – предупреждал Мгамба.
«С вождем нельзя спорить», – подтверждал Н'харо.
Сейчас, тупо глядя в золотистые, загадочно мерцающие, не злые и не добрые глаза, Дмитрий понял наконец, почему превращались в статуи под этим взглядом неробкие парни.
– Ваше Величество! – Мать твою через пень колоду в гриву, в хвост, в тринадцать апостолов, неужели же дело в перепутанном титуле?.. А что, бабы могут психануть и по меньшему поводу! – Могу ли я узнать причины вашего отказа?..
– Нет.
Теперь она улыбалась. Сдержанно, одними уголками пухлых, четко прорисованных губ. И на загорелом лбу появилась едва заметная ниточка, как будто девушка уже приняла решение, но колебалась, произносить ли его вслух.
Затем улыбка стала шире.
Вождь закинула руки за голову, изогнулась, словно дикая кошка, встряхнула копной вороных волос, ниспадающих ниже ягодиц, прикрытых короткой набедренной повязкой. Только теперь Дмитрий сообразил, что Гдламини наполовину обнажена; ни тугие груди с темными ягодами сосков, ни изящные плечи, ни ямка пупка не были скрыты от посторонних глаз.
А сообразив, поразился: все женщины дгаа ходили не укрывая торс, и он, бродя по селению, любовался девчонками и прихмыкивал при виде забавных толстух; но эта девушка, ничем не отличающаяся от прочих, при встречах казалась ему одетой.
«Вожди – не обычные люди», – рассказывал Н'харо.
«Никто не равен вождям», – соглашался с ним Мгамба.
Наверное, они не очень преувеличивали. По крайней мере, Дед, сколько помнил его Дмитрий, даже натянув дряхлый тренировочный костюм, умел казаться облаченным в бело-золотую, оснащенную галунами и аксельбантами форму Верховного.