Сельва не любит чужих - Вершинин Лев Рэмович. Страница 79

Возможно, впрочем, что причиною неприсущей Григорию покладистости было утомление, неизбежное после поставленного утром по инициативе главы Администрации эксперимента…

Губернатор глядел на вошедшего фертика-конхобарца глазами измученной газели. Мозги его отказывались думать, на сердце скребли кошки. Какой уж тут прием посетителей?

Он, собственно, и так уже послал к чертовой бабушке до семи ноль-ноль утра всех, кому было назначено на сегодня, даже начальника шифровального отдела. И, будьте уверены, он направил бы наглого адвокатика еще дальше, пусть даже он и нагрянул сюда – фу-ты, ну-ты! – спецрейсом…

Но нежданный визитер, Крис Руби-младший, как явствовало из проставленной секретарем против его имени пометки, представлял на Валькирии интересы одной из юридических фирм, входящих в систему концернов «Смирнов, Смирнофф и Худис, Лтд», а к парням из этой корпорации у подполковника действительной службы отношение было особое.

Именно господин Смирнов Ю.В. нашел некогда время принять депутацию бойцов спецгруппы «Чикатило» и, внимательно выслушав, без вопросов написал «УТВЕРЖДАЮ» на ходатайстве о предоставлении материальной помощи семьям «невидимок», погибших в ходе заварушки на Картаго. Грязное это было дельце, и бляди из высоких кабинетов, замаливая грехи, свалили все на парней, честно исполнивших свой долг. Трогать живых побоялись. Отыгрались на мертвых. А в результате родня пяти ребят, ценою жизни спасших 31-й сектор от ядерного взрыва, осталась с минимальной пенсией, поскольку для семей «нарушителей устава» не предусмотрены никакие льготы и надбавки.

Все протесты оставались без ответа, перед ходоками грудью вставали натасканные референты, родной Департамент вел себя как последняя сука, и даже Папа Дэн, в которого «невидимки» верили свято, не мог помочь, поскольку как раз тогда выкарабкивался из второго инфаркта. А господин Смирнов решил дело в полторы минуты. Причем не просто выделил помощь, но удвоил названные суммы, сделал выплаты регулярными, а не единовременными, и напоследок, уже у порога, прищурившись, спросил ошалевших суперменов: как бы они отнеслись к идее увековечить память героев?..

На открытии монумента Эжен-Виктор не мог не присутствовать. В первый и последний раз нарушив инструкцию, категорически запрещающую главам Администрации покидать вверенные им планеты без позволения Центра, он сел в присланный за ним экстра-космобот с двумя скрещенными шпагами, украшающими борт, и спустя пять дней уже стоял, обнажив голову, в мрачно-торжественной шеренге «невидимок», наблюдая, как медленно и плавно сползает с высоченного памятника белое полотнище…

Пять парней с короткоствольными «олди» наперевес высились на постаменте плечом к плечу. Лица их были спокойны и суровы, омерзительная каракатица, символизирующая поверженное зло, бессильно извивалась под тяжелыми шнурованными бутсами, а на сгибе левой руки Бой-Боя (ваятель сумел передать даже портретное сходство!) сидела, обхватив толстую шею бронзового воина, крохотная девчушка, тоже из бронзы, но казавшаяся живой – такая беспредельная благодарная радость сияла в ее огромных глазах, искусно сработанных из бесценного ерваамского квинктциллия.

А господин Смирнов Ю.В., лично приехавший на открытие мемориала героям Картаго, отказался произносить речь. Он просто стоял чуть в сторонке, ветер трепал его длинные, не соответствующие привычному облику магната такого уровня кудри, и на щеке его никак не мог высохнуть след никаким протоколом не предусмотренной слезы…

Так это было. Именно так. Можно ли об этом забыть?

Немногие, очень и очень немногие удостаиваются чести стать живой легендой для коротко стриженных парней, населяющих казармы спецгруппы «Чикатило». И молодняк, приходя на смену отставникам, с первых часов службы впитывает в кровь, в кость, в мясо, в корни ногтей благодарность к таким людям, среди которых только один никогда не был «невидимкой».

Вот почему для Криса Руби-младшего не стали преградой глухо запертые двери губернаторского кабинета.

– Слушаю вас, – суховато-приветливо произнес Харитонидис, указывая посетителю на стул. – Чем могу помочь?

Он выслушал и ощутил себя полным идиотом.

Ибо ни о каком светиле искусствоведения, корифее науки, а тем паче профессоре, ему – он готов был поклясться! – и слыхивать не доводилось. Да и за какой, мамашу его растудыть и перерастудыть, надобностью мог оный профессор оказаться в пределах вверенной ему, Эжену-Виктору, помойки?!

Примерно в этом духе он и ответствовал, выразив, однако, искреннейшие сожаления по поводу того, что вынужден разочаровать уважаемого господина юриста.

Он действительно сожалел, почти столь же чистосердечно, сколь радовался скорому окончанию приема.

Но настырный пацан не унялся. Недаром Эжен-Виктор Харитонидис всегда не любил занудливых крючкотворцев. Этот шпак с Конхобара был, видите ли, твердо убежден в прямо противоположном. И, удивляясь неосведомленности главы Администрации, настоятельно требовал скорейшего принятия всех возможных мер по изысканию и предоставлению несомненно пребывающего на Валькирии – он талдычил это вновь и вновь, не слушая никаких доводов! – прославленного искусствоведа и путешественника, профессора Анатоля Грегуаровича Баканурски.

Когда фамилия прозвучала в сорок седьмой, нет, в сорок восьмой раз, в усталой памяти подполковника действительной службы нечто забрезжило.

Бай-Бандурский, Бангалурский, Брандергурский…

Нет, не то, совсем не то. Но близко… Еще ближе…

Ну да, конечно!

– Вспомнил, господин Руби, – облегченно вздохнув, Харитонидис развел руками. – Есть такой! Господин Байконурский!

– Ба-ка-нур-ски, – с непроницаемым видом поправил губернатора дотошный малец.

– Как скажете. Имеется в списках. И будет у меня на приеме в полдень. Так вот и флаг вам в руки, ловите. Припоминаю, имя-отчество его как раз Анатолий Григорьевич…

– А-на-толь Гре-гу-аро-вич, – так же бесстрастно, как и в первый раз, уточнил ярыжка.

– Точно так!

Эжен-Виктор, улыбаясь, оперся ручищами о столешницу и собрался было встать для рукопожатия, но тут Гриня, проснувшийся, а возможно, и вовсе притворявшийся спящим, резво вскочил, встал на задние ножки, опираясь передними о поручень кресла, и, невнятно пробормотав неизменное «Хрритош-хрошш!», просунулся пятачком к подполковничьему уху. С полминуты глава планетарной Администрации внимательно выслушивал фырканье и фряканье, а затем задумчиво потер ладонью крепкий подбородок, и на профессионально-невыразительном лице бывшего «невидимки» проявилось отчетливое сомнение.

– Э-э… вы уж не серчайте, господин Руби, – начал он смущенно, неумело пытаясь подделаться под штатского. – Вы тут… м-м-м… если я понял верно, что-то про Землю говорили… э-э? А вы же… хм… сами с Конхобара, так ведь?

Посетитель пожал плечами.

– Если вам это так интересно, господин губернатор, то родился я на Старой Земле. И вырос там же. На Конхобаре я учился, а ныне там у меня практика.

Ответив на прямой вопрос, Крис не собирался вдаваться в уточнения. Он не видел в этом нужды, а кроме того, не любил вспоминать нищее детство, папу-неудачника, злобу на богатеньких, которым открыты двери престижных коллегиумов Земли. Никого не касается, какой кровью и каким потом он, сын фрезеровщика и швеи, заработал диплом и как гнусно было ему, исступленно учась днем, по ночам зарабатывать на учебу, патрулируя улицы трущобного Семьсот Восьмого!

Как ни странно, истукан в мундире, мало похожий на живого человека, уловил изменения в официально-холодноватом доселе голосе посетителя. И смутился, если можно было применить к нему это слово, еще больше.

– Мне-то, так сказать, до задницы, – проворчал он, пытаясь закамуфлировать замешательство грубоватой фамильярностью. – Но… э-э… ряд моих работников, – неопределенный жест, едва ли не в сторону забавной животинки, похожей на пегого поросенка, – настоятельно интересуется… Короче, господин Руби, не попадался ли вам на Земле Teddy-bear?