Сельва умеет ждать - Вершинин Лев Рэмович. Страница 23
Там начинаются праздники и завершаются пиршества, там остаются на ночевку мирные путники и желанные гости.
И ни на миг не уходя, витают в сгустках дыма под потолком тени предков…
Когда рождается мальчик, счастливый родитель мажет резной порожек капелькой крови, добытой из нежного пальчика, и жрец-дгаанга бьет в крохотный белый барабан, радуя Высь вестью о приходе на Твердь нового дгаа. А через восемь коротких лет дитя с расцарапанными коленками и смешно болтающейся косичкой под прощальные причитания матушки уходит жить в мьюнд'донг…
Отныне и навсегда пребудет над ним опека мью, мужской семьи, связанной узами много более крепкими, чем кровное родство. Под бдительным надзором старших собратьев станет неопытный двали мужать, от весны к весне совершенствуясь в знаниях, необходимых мужчине, познает премудрости звериных троп и рыбных заводей, закалит тело ярым огнем и острым камнем, уподобится изворотливостью змее, зоркостью – хищноклювой г'ог'ии, а сила рук приблизится к мощи мдвёдиных лап…
Оставив за спиною шестнадцать полных весен, пройдет двали испытания, о коих не должно говорить вслух, срежет косицу и под развеселый перестук праздничных барабанов препояшет украшенные свежими узорами чресла первой в жизни набедренной повязкой.
С этой ночи ему дозволено возиться с девушками, постигая через дозволенное науку любви.
Он уже не двали. Но еще и не воин.
Лишь выследив в одиночку дикого зверя, определенного жребием, сразившись с ним и одолев, получит он от собратьев по мью боевой пояс, выкроенный из шкуры речного клыкача, тайное воинское имя и право жениться. Он становится ггани, хозяином хижины, и может ночевать под своим кровом, пока над сельвой не пролетит красная стрела…
Два десятка юношей, внимающих Мкиету, даже не заметили Дмитрия, неслышно появившегося в мьюнд'донге.
– Убив мдвёди, обретешь его силу. Убив тьяггру, станешь прыгуч и ловок. Убив крокке, будешь терпелив в засаде. Но помни: воину пристало быть щедрым. Печень врага отдай духам и в час беды смело проси их о помощи…
Старейшина приоткрыл глаза и замолчал, поднятием кулака приветствуя дгаангуаби.
Мальчишки прикрыли глаза ладонями.
Пройдя по упругим циновкам к табурету, укрытому шкурой белого леопарда, Дмитрий присел, и у ног его растеклась по травяному коврику тень.
– Продолжай, почтенный. Меня – нет.
С некоторой ностальгией вспомнилась Академия.
Третий курс.
Кафедра политоптимизма.
Полковник Заплавный, существо улыбчивое и безвредное, был, как и Мкиету, осанист и благообразно сед. Но, в отличие от дивных лекций душки-полкана, неторопливые рассказы старейшины не припахивали бредом…
О тернистых тропах жизни говорил мвамби.
Меж зыбучими оползнями и гнилыми дрягвами тянутся они, и каждая ведет к обрыву. Но разве для себя одного растит урожай и строит хижину человек? Нет. С первого дня своего незримыми нитями связан он с предками, ушедшими в Высь, и с потомками, еще не пришедшими на Твердь. Так было до него, так будет и после. Каждый дгаайя смертен, но бессмертен народ дгаа…
Кто наставит пухлогубую молодежь?
Кто умело и терпеливо закалит неокрепшие души?
Хранители памяти, почтенные седоголовые старики!
Мкиету не последний из них. Издавна славится он умением острить стрелы слов на оселке мудрости.
Велик и завиден такой дар…
Слегка покачиваясь взад-вперед, как и положено говорителю, старейшина повествовал о славных, давно минувших днях, когда юный Дъямбъ'я г'ге Нхузи еще не носил тао-мвами, серьги всеобщего вождя, и уделом героев почиталась Темная Охота.
Доныне в мельчайших подробностях помнится все…
Ночью подкрались отважные двали к становищу соседей, обнесенному высоким, в рост двух Н'харо, частоколом. Неслышно сняли дозорных. Метнув веревки с крючьями, легко перемахнули через забор и с громким кличем обрушились на сонные хижины.
Хэйо! Щуплый Мкиету бился не хуже иных!
С факелом в левой руке и острым ттаем в правой метался он от хижины к хижине, поджигал кровли, убивал вопящих женщин и визгливых детей. В ту ночь, впервые взяв голову вооруженного врага, он доказал, что стал мужчиной.
– Вот она! – выкрикнул мвамби, указывая на южную, почетную стену мьюнд'донга. – К'Йамбо т'туТвакка звали его!
Сушеная голова, третья слева, приветливо скалилась.
Хой, хой! Знаменитым силачом был К'Йамбо т'ту Твакка!
Спустя три дня старшины мью опоясали нового брата боевым поясом, а вскоре воин Мкиету послал черноволосой Маньили свадебный венок, сплетенный из багряных гаальтаалей…
– Вот и все, дети мои, что хотел я нынче сказать, – завершил говоритель. – Спрашивайте, любопытные!
Юноши замялись. Затем кто-то решился:
– Для чего отважные воины убивали женщин? Разве нужна для этого храбрость?
Мкиету значительно помолчал.
– Когда жрецы объявляли, что настала пора откапывать къяххи и сеять рис, воины убивали всех. Даже женщин и детей. Больше голов – лучше урожай. А хороший урожай – это сытые, смелые воины. Да, это был обычай горячей крови и мужской доблести. Теперь он умер. Дъямбъ'я г'ге Нхузи убил его… – мвамби сожалеюще поцокал языком. – С той поры измельчали люди дгаа. Раньше как нас учили отцы? Только встал на ноги, а уже заставляют прыгать через камешек. Ты растешь, и камень становится выше. Я был не лучшим из двали, но в ваши годы мог перепрыгнуть Ккути. А он ростом выше, чем Н'харо… – Старик приосанился. – Ну, сопляки, кто из вас может это сделать? И десятка не наберется! Как же вы собираетесь воевать? Ночью деревня врага не распахнет вам ворота. Я стар, я знаю жизнь, и я говорю: чтобы уподобиться дедам, вам нужно еще учиться, учиться и учиться!
Дмитрий приподнял бровь.
Похоже, мвамби Мкиету и полковник Заплавный временами работают по одним конспектам…
Хотя нельзя не признать: заполучить на семестр-другой многоопытного старца не отказались бы и неприметные дядьки в штатском, обитатели затерянной в глубинах главного корпуса кафедры антинасилия.
«Война – сестра охоты, – всплыло в памяти. – Станьте клыкачами, идите мягко. Слушайте шорохи. У кого лицо белое и светится, пусть растит бороду. У кого не растет борода, пусть мажет щеки глиной и пеплом. Не улыбайтесь луне. Когда ползете, станьте змеями. Идите под шум ветра. Если ветер притих, замирайте. Всегда помните: уши врага не спят…»
Чего уж там, у Мкиету не зазорно было поучиться, хотя бы даже и в компании безбородых юнцов.
И лейтенант Коршанский старался, не жалея сил.
Сельва уже не казалась ему затаившимся недругом. Понемногу познавая ее норов, он ощущал: день ото дня дикий лес все больше раскрывает себя, становится домом, где всегда можно найти помощь, убежище и защиту. Он мог уже отыскать тропу в глухой чащобе – по лунам, по звездам и по запаху ветра, привык к смолистой тьме и к зыбкому мерцанию межлунья, начал понимать шепот листвы и тайные знаки деревьев. Стражи глухомани, оказывается, разнолики. У каждого из мангаров и бумианов свои повадки, свой нрав; нужно только не просто смотреть, но и попытаться кожей ощутить смысл шелеста лиан и молчания дряхлых мхов…
Наблюдая за тхаонги, одобрительно перемигивались верные Н'харо и Мгамба. Они видели: уже сейчас Пришедший-со-Звездой освоил мудрость сельвы не хуже любого двали. И не сомневались: придет день, когда он станет лучшим из лучших, как и положено истинному дгаангуаби.
В общем-то, Дмитрий, как и прежде, ждал появления спасательной группы. Но все реже снились ему Земля, Академия, ребята из экипажа «Вычегды» и даже Дед. Туманный сумрак, разбавленный зеленоватым гнилушечным светом, распахивался по ночам, быстрые тени бесшумно скользили сквозь паутину мглы, и это были сны человека дгаа…
За плетеной стеной гулко ударил барабан.
Полдень.
Время первой еды.
Вдоль длиннющей циновки-скатерти выстроились воины, успевшие уже ополоснуть потные тела в водах ручья.
– Хэйо, нгуаби!