Вторжение в Империю - Вестерфельд Скотт. Страница 20

В том же году во время летнего семестра в школу, где учился Зай, прислали группу учащихся с планеты Крупп-Рейх, отличавшейся низкой силой притяжения. Это были беженцы, изгнанные с родной планеты эпидемией новогерманского гриппа. Долговязые рейхерцы были неуклюжи и сутулы, вечно падали в обмороки и говорили с жутким акцентом. Они выжили и приобрели иммунитет к гриппу, но, конечно, их подвергли санитарной обработке, и бежали они не столько от самого вируса, сколько от последствий эпидемии, выразившихся в чудовищном сокращении количества населения. Но несмотря ни на что, клеймо «заразных» прилипло к ним и не желало отлипать, и к тому же они были такими безобразно высокими.

Зай стал их самым жестоким мучителем. Он достиг вершин в искусстве нападения на рейхерцев сзади – ставил им жесточайшие подножки. Он рисовал на полях церковных молитвенников карикатурные фигурки ростом в целую страницу.

Не один Лаурент вел себя таким образом. Рейхерцев настолько изводили, что через месяц после их появления в школе всех учащихся собрали на футбольном поле у воздушного экрана. На гигантском пространстве экрана (над полем, где Лаурента так часто унижали низкорослые и более ловкие футболисты) ученикам продемонстрировали кадры, снятые во время пандемии на Крупп-Рейхе. Это была чистой воды пропаганда – искусство, которым ваданцы справедливо славились, – рассчитанная на то, чтобы устыдить местных детишек и добиться того, чтобы они перестали измываться над приезжими. Отснятый материал, конечно, подвергся эстетической цензуре: мертвых показывали завуалировано, чтобы не были видны жуткие язвы, вызываемые новогерманским гриппом. Семейные фотографии доэпидемического времени были изменены, чтобы показать, как прогрессировала болезнь. Один за другим члены семейства ретушировались – пока не оставалось всего несколько улыбающихся счастливцев, которым удалось остаться в живых, и их руки обнимали темные призрачные силуэты умерших. Последняя из показанных картин представляла собой серию снимков площади Рейха в Боннбурге, сделанных на протяжении всех воскресений за последние четыре года. Толпы туристов, гуляк, торговцев и обычных пешеходов медленно уменьшались, потом, казалось, количество людей стабилизировалось, а потом резко пошло на убыль. А потом по огромному листу меди прошагала одинокая фигурка. И хотя лишь вверху ничего не было, этот человек в страхе сутулился и втягивал голову в плечи, словно над ним кружила какая-то хищная птица.

Двенадцатилетний Лаурент Зай сидел с раскрытым ртом посреди сдавленной тишины – так молчат только пристыженные дети, – и в голове его крутилась одна и та же фраза:

«Что я наделал!»

Когда воздушный экран померк, Зай опрометью сбежал вниз по ступеням. Его пытался остановить классный руководитель, но мальчик отбросил руку. Он спрятался под трибунами и рухнул на колени на кучу мусора. Молитвенно сложив руки, он принялся просить прощения. Он не просил Императора об этом. Откуда ему было знать, что ответом на его молитву о более рослых одноклассниках станет пандемия гриппа на Крупп-Рейхе?

Чуть ли не касаясь губами земли, он вдохнул запах окурков, бутылок от медового вина и гнилых огрызков фруктов, валявшихся под трибунами. От этого зловония Луарента стошнило прямо на молитвенно сложенные ладони. Горько-кислая жижа обожгла рот и нос. До вечера у него руки остались чуть липкими и пахли блевотиной, как он ни отмывал их, как ни оттирал.

И – словно где-то глубоко внутри щелкнул какой-то выключатель: стоило встать на молитву – и возвращались воспоминания о том мгновении стыда и тошноты. Утренняя церковная служба вызывала в глотке кисловатый привкус. А когда где-нибудь на громадных воздушных экранах возникало изображение Воскрешенного Императора и толпы народа восторженно кричали, глядя на него, желудок Лаурента наполнялся желчью.

Больше Лаурент Зай никогда не молился Воскрешенному Императору.

Он никогда не пил спиртного, потому что в каждом тосте ваданцы просили у Воскрешенного Божества удачи и здоровья. И даже когда кадет Зай ожидал известия о зачислении в Имперскую Академию Флота, он по ночам молча лежал в постели, пока не засыпал, и вспоминал все просчеты и удачи за шесть недель вступительных испытаний. Но не молился.

И вот теперь, тридцать субъективных лет спустя, сидя в кресле капитана флота его величества фрегата «Рысь», капитан Лаурент Зай вдруг поднес руки к лицу.

Он до сих пор ощущал горечь того давнего стыда.

– Сделай все, как надо, – хрипло, требовательно прошептал он. – Что до меня, то я хочу вернуться к моей возлюбленной. Что до нее – то она, черт побери, твоя сестра.

Горькая молитва завершилась. Зай опустил руки и открыл глаза.

– Запуск, – скомандовал он.

Старший помощник Кэтри Хоббс обратила внимание на то, что по сведениям, поступавшим на ее обзорный экран, капсула, в которой находился посвященный Баррис, не до конца заполнена гелем. Вспомогательный искусственный интеллект протестовал, сообщая об опасности, грозившей десантирующемуся из-за недоброкачественной подготовки капсулы.

Хоббс мрачно усмехнулась, включила программу подавления сигналов системы безопасности, и приказ капитана прошел без сучка без задоринки.

– Операция запуска начата, сэр.

Почти в то же мгновение каждое из четырех электромагнитных орудий, расположенных в днище «Рыси», выпустили по одному разряду плазмы и по одному снаряду. И разряды плазмы, и снаряды были четко направлены на четыре цели внизу.

Разряды плазмы мчались вперед со скоростью, составлявшей двадцать процентов от скорости света. Температура поверхности шаров плазмы составляла двенадцать тысяч градусов, и они прожигали в атмосфере вакуумные туннели. Время горения было рассчитано очень точно. После попадания в цель плазменные шары распались на язычки пламени и оставили после себя четыре идеальных полусферических углубления в каменных стенах дворца.

За шарами плазмы последовали электромагнитные киберснаряды.

Атака была зарегистрирована системами сигнализации, установленными гигантским сетевым разумом риксов, который продолжал распространяться по системам данных и связи планеты. Шары плазмы оставили после себя длинный агрессивный след, исходивший именно из той точки, в которой, как и предсказывал Александр, разместится имперский корабль для начала спасательной операции. Гигантскому разуму потребовалось менее двух миллисекунд для того, чтобы определить, что операция началась, и отдать приказ убить заложников. Но боевики-риксы не были связаны сетью с продолжавшим расширяться разумом. Александр, в конечном счете, был создан на базе имперской техники, не совместимой с системами связи риксов. Александру пришлось передать свой приказ через передатчик, установленный посередине стола в зале Совета. Передатчик уловил сигнал гигантского разума и тут же испустил громкий писк – статический разряд с частотами, закодированными, как у какого-нибудь древнего аудиомодема. От передатчика этот сигнал распространялся со скоростью звука. Ближайший боевик находился в четырех метрах, следовательно, звук должен был добраться до него приблизительно за восемь миллисекунд – то есть через сотую долю секунды после того, как началась атака.

С этим сигналом тревоги мчались наперегонки четыре киберснаряда, выпущенные из электромагнитных пушек «Рыси». Эти снаряды, весившие менее нескольких сантиграммов, летели со скоростью, составлявшей десять процентов от световой, по вакуумным туннелям, прожженным для них шарами плазмы, – точно и прямо, как лучи лазера. Они преодолели расстояние до дворца гораздо быстрее, чем атмосферное давление заполнило вакуумные туннели. Через семь миллисекунд снаряды долетели до подготовленных для них разрядами плазмы углублений в стенах дворца. Снаряды представляли собой цилиндрики не шире луковицы человеческого волоса. Они пронзили древние дворцовые стены, израсходовав точно рассчитанную часть своей гигантской кинетической энергии. Камень вокруг отверстий, проделанных снарядами, подернулся паутиной трещин – так трескается бронированное стекло, когда в него попадает пуля. При ударе снаряды изменили конфигурацию и приняли, согласно программе, другую форму – более крупного сфероида, который при ударах уплощался. Пронзая стены и перекрытия, снаряды сбавляли скорость. Через несколько секунд древний дворец должен был охнуть и сотрястись, а его стены превратиться в пыль. Очень скоро воздух, возмущенный полетом снарядов, должен был взвихриться локализованными, но чудовищно мощными смерчами.