Птицы небесные - Ветковская Вера. Страница 7

— Смотри не обижай Боба! — погрозила она пальцем Наташе.

Боб густо покраснел, а Наташины глаза в ответ брызнули весельем. Катя напрасно беспокоилась за эту тихую парочку: скорее Натали соблазнит бедного Боба. Не нравилась ей эта компания: ни интересных разговоров, ни умных людей. Так мучительно потянуло домой, в общагу, что она не сдержалась, тихо шепнула Наташе: «Уходим». Они наскоро попрощались и радостно вылетели за дверь. Вадик остался с гостями. Ничего, подружки его быстро утешат.

В общежитии Катя почувствовала себя счастливой. Вот где она как рыба в воде — среди своих. Все комнаты и холлы были ярко освещены, мерцали елки, гремела музыка. Здесь царило настоящее веселье. В их триста семнадцатой хохот заглушал даже музыку. Коллективно сочиняли очередное письмо для сирийца Наджипа. Вообще-то его звали просто Джипом. Парня постоянно обижали и даже били соотечественники. Катя никак не могла понять почему. Более искушенные в политике и национальных отношениях однокурсники пытались ей втолковать:

— Наверное, у арабов множество народностей и кланов, которые между собой не ладят.

Это все равно, как если бы у нас украинцы начали морды бить москалям, а армяне — грузинам.

Тогда, в конце восьмидесятых, это было недоступно разумению жителей Союза, воспитанных в духе интернационализма.

После очередной обиды Наджип садился писать жалобу декану и заведующей учебной частью, которая обычно начиналась так: «Отец наш родной, декан Засурский, и мать наша, Ольга Семеновна!» Далее Наджип просил о защите и милосердии. Так как в русском Наджип был не силен, то составлять послания ему помогали целыми комнатами, конечно женскими, заодно кормили и утешали. Под Новый год сочинили даже поэму-жалобу.

Ради праздника Катя позволила себе расслабиться. Первым делом наелась. Салаты, цыпленок, пирожные — это вам не скудный «праздничный» стол на вечеринке у Вадика. Ничего, два-три дня усиленной зарядки, и последствия этого пиршества исчезнут. Вот пить не нужно было совсем, но ее чуть ли не силой заставили пригубить шампанского.

Они танцевали под тихую, волнующую музыку. Когда пол закачался у нее под ногами, и это от двух глотков шампанского, она обвила руками шею Стаса и по-кошачьи потерлась щекой о его щеку. Ей нравилось чувствовать себя легкомысленной, чуть порочной, готовой совершить какую-нибудь глупость.

— Я сейчас потеряю голову, то ли от шампанского, то ли от тебя, — прошептала она, закрыв глаза.

— Ну уж нет, матушка, — неожиданно серьезно ответил он. — Ты можешь потерять кошелек, жизнь, что угодно, но только не голову.

Катя мигом протрезвела и с удивлением посмотрела на него. Она недооценила своего увальня, он знал ее гораздо лучше, чем хотелось бы, может быть, даже читал ее тайные мысли. Своего будущего идеального супруга, спутника жизни, она таким и представляла — умным, проницательным, знающим ее до донышка. Снова нахлынула тоска: ну почему они не пара, почему судьба так неблагосклонна к ней? Потому что — Тула, однокомнатная квартира, сто двадцать рублей и никаких перспектив в жизни. Она даже похолодела от этих прозрений. И ведь он будет совершенно доволен такой жизнью. Вот его мечты: любимая работа, любимая женщина и ребенок, любимые книги.

Они до утра целовались в темном пустом холле. О Вадике Катя даже не вспоминала: это всего лишь полуделовые-полудружеские отношения. А со Стасом она решила проститься. Пусть это будет бурное прощание. Она боялась постепенно привязаться к нему и сделать тот самый, роковой, необдуманный шаг.

Она засыпала, словно ощущая на лице, шее, груди его поцелуи. Даже умываться не стала, чтобы не смыть их. Но все же это было уже прошлое, счастливое прошлое. Катя решила медленно, но верно начать свое восхождение, преодолевая ступеньку за ступенькой, сгорая на работе, отметая все, что мешает.