Летучие мыши появляются ночью - Вежинов Павел. Страница 11

— Мм… вроде бы и не совсем нормально…

— Кажется, они того и гляди упадут нам на голову — Эту местность называют Яснец, — отозвался Паргов. — Может, название оттого происходит, что небо очень ясное…

— Только вот наши дела становятся все темнее…

Димов пристроился на заднее сиденье, мопед запрыгал по меже. Далеко справа мерцали огоньки Войникова, желтые и мутные, но на краю села четко проступало синевато-неоновое сияние.

— А что это такое? — с любопытством спросил Димов.

— Кооперативная мастерская, — не глядя, ответил Паргов. — Мастерят из пластмассы разные игрушки и гребешки… И, между прочим, сетки. Тут эти сетки дешевле шпината. Хорошие деньги получают, а то ведь, если будут только одной землей заниматься, пропали. Наша земля бедная, да и мало ее. А люди у нас ловкие, особенно войниковцы.

— Это что, солдатское, что ли, было село?

— Говорят, во время турецкого ига они охраняли дорогу в Сербию. А теперь мастерят детские игрушки. Вот такие дела, глядишь, и мы когда-нибудь окажемся на хозрасчете. И будем делать сахарных петухов или пустышки.

Они выбрались на шоссе, пустынное и темное, хотя не было еще одиннадцати часов.

До самого города они не встретили ни грузовика, ни велосипеда, ни даже телеги. В ночной тишине трещал только их мопед и освещал асфальт слабым светом своей фары.

Городок спал, ресторан давно был закрыт, на площади уныло мигала матовая лампа над дверьми милицейского участка.

Но в участке их ждали новости. Поступили данные экспертизы. Димов внимательно их прочитал. Потом наконец поднял голову. Выражение лица его изменилось.

— Послушай, Паргов! — воскликнул он и медленно начал читать: — «На коре деревянного кола обнаружены тонкие волосинки шерсти домашнего прядения. Следует предположить, что эти волосинки — от пуловера или фуфайки крупной вязки из не крашенной химическим способом пряжи. Цвет их бежевый, может быть, даже светло-коричневый. Не исключено, что это естественный цвет шерсти».

— И это все?

— А разве мало? — возбужденно спросил Димов.

— Меня больше интересует фуражка.

— Нет, на козырьке никаких отпечатков пальцев нет. Очевидно, прежде чем бросить фуражку, он тщательно вытер козырек.

— Ясно, — кивнул Паргов.

— Что ясно?

— Ясно, что убийца не такой дурак, каким мы его считаем.

— Ну а остальное? — удивленно спросил Димов. — Мы теперь знаем, что он был в бежевом пуловере. Я считаю, что бежевые пуловеры не так уж часто встречаются. Но Паргов не разделял его воодушевления.

— Совсем наоборот, товарищ Димов. Именно часто…

— Даже в начале октября? При такой погоде?

— Здесь не очень разбираются, какая погода, они и в августе могут надеть пуловер… Но, разумеется, это не пуловер, а самая обыкновенная фуфайка, которую носят сверху.

Димов убедился, что действительно этот цвет встречается здесь часто. Убедился в тот же вечер, когда Паргов привел его на новую квартиру. Подполковник ждал на кухне, одна щека у него была краснее другой. Он явно только что дремал. Димов с порога уставился на его фуфайку.

— Товарищ подполковник, мы уже знаем, кто убийца, — весело сказал он.

— Кто? — поднял брови Дойчинов.

— Вы.

— Да ну? — спросил Дойчинов. — А как ты это узнал?

— Очень просто — у него такая же фуфайка, как у вас.

— Ну, это уже кое-что, — зевая, пробормотал подполковник. — По крайней мере, знаем, что он был не голый…

Димов из любопытства потрогал фуфайку.

— А цвет шерсти естественный?

— Нет, но шерсть и некрашеная. Женщины, кажется, варят ореховые листья и опускают туда шерсть. Если отвар сильный, то можно получить коричневый цвет. Но женщины предпочитают посветлее…

Вскоре они уже поднимались по скрипучей лестнице на второй этаж.

6

Несмотря на то, что день был трудным, Димов спал отлично, без сновидений.

Проснувшись, он увидел, что комната залита солнцем и сверкает чистотой. Пол, сбитый из обыкновенных некрашеных досок, просто светился. Подсиненные простыни даже потрескивали, так были накрахмалены. Было необычно тихо, утренний свет, холодный и чистый, словно вода, струился в открытое окно. Димову не хотелось думать ни о трупах, ни об убийцах. Ему хотелось выпить теплого молока, густого и кипяченого, и чтобы в миске был накрошен домашний хлеб. Хотелось снова сидеть у реки и слушать, как она тихо шумит у берега… Димов со вздохом встал. Делая утреннюю гимнастику, он прислушивался к мягким тяжеловатым шагам на нижнем этаже. Наверное, хозяева уже поднялись, так что можно спуститься вниз.

В кухне его встретила полная женщина, низкого роста, поседевшая, но с гладкой румяной кожей, словно у двадцатилетней девушки. Одета она была в дешевое ситцевое платье и коричневую кофту. Она улыбнулась и по-свойски сказала ему:

— Ты слышал, как ночью лаяла собака? Вдруг разлаялась, точно бешеная. Я и говорю себе: ну, пропал у человека сон.

— Ничего я не слышал.

— Это не наша собака, соседская… Иногда ее разбирает — то ли хорька почует, то ли крота. Ну и хорошо, что не слышал. Я уже заметила: когда из Софии к нам приезжают, так их пушкой не разбудишь. Вы там, наверное, и поспать как люди не можете.

— Это уж точно.

Она посмотрела на его старый несессер.

— Будешь бриться? Я тебе подогрела воды.

Димов не любил чрезмерной заботливости — внимание затрудняло его гораздо больше, чем его отсутствие. Он намылил круглые щеки и усердно стал их скоблить затупившейся бритвой. Бедность в юношеские годы приучила его к экономии, и он никогда не выбрасывал лезвие, которым можно побриться еще раз. Эта в общем-то бессмысленная экономия стала его второй натурой.

— А где подполковник? — спросил он.

— Поливает цветы во дворе.

Когда немного погодя Дойчинов в самом добром расположении духа вошел в кухню, у Димова создалось впечатление, что тот в основном поливал свои ноги.

— Ну, давай завтракать, — сказал Дойчинов. — А потом подумаем о сегодняшнем дне.

Они выпили теплого овечьего молока, а потом вместе пошли в участок. Паргов уже уехал по делам, но другие сотрудники ждали Димова в комнате дежурного. Димов внимательно оглядел их. Один был слишком разодет. Димов, подробно разъясняя им задание на сегодня, заметил, что этот франт не очень внимательно его слушает.

— Тебя, кажется, зовут Пырваном, — внезапно прервал Димов свои объяснения.

— Пырваном, товарищ капитан… Пырван Мишев…

— Послушай, Пырван, а не пойти ли тебе прогуляться, — предложил Димов. — В это время как раз гимназистки идут на занятия.

В комнате раздался громкий хохот — было очевидно, что Димов попал в цель. Пырван все еще сидел и недоуменно смотрел на него.

— Я тебе говорю совершенно серьезно, — на этот раз строже сказал Димов.

— Иди сначала сосредоточься, а потом уж мы поговорим.

Пырван в замешательстве направился к выходу. Окончив разъяснения, Димов взял карту района и принялся внимательно ее рассматривать. Но карта — это только карта. Нужно все увидеть своими глазами. Здесь будет его поле боя, и надо знать все до мельчайших деталей. Немного погодя он пошел к Дойчинову — попросить машину. Подполковник стоял у окна и рассеянно глядел через пыльное стекло.

— Значит, ты выставил Пырвана, — улыбнулся он, садясь за стол.

— А он что, пожаловался? — осторожно спросил Димов.

— Что же ему жаловаться, если он виноват, — Дойчинов улыбнулся. — Просто так мне сказал.

Димов в замешательстве почесал затылок.

— Извините, товарищ подполковник, а вы ему не родственник?

— Какой родственник? — с любопытством посмотрел на него Дойчинов.

— Ну, скажем, дядя.

— Точно, я его дядя, — рассмеялся Дойчинов. — Интересно, как ты об этом догадался?

— Кто же еще будет жаловаться начальнику, когда сам виноват? Естественно, только родственник…

— Конечно, это так, — кивнул Дойчинов. — Ты прав… Он больше думает о девочках, чем о службе. Но вообще-то он неглупый парень.