Летучие мыши появляются ночью - Вежинов Павел. Страница 23

А день начинался самый обычный — спокойный и тихий. По дорогам брели унылые ослы, низко над рыжим жнивьем пролетали сороки. Под пожелтевшей сливой, неподалеку от шоссе, надвинув на глаза соломенную шляпу, спал какой-то мужчина в резиновых царвулях. Он может спать до второго пришествия, в этих мирных местах не может произойти убийство. Но почему все-таки оно произошло здесь, в этом самом тихом, самом спокойном, самом пустынном уголке? Этого никто не мог понять.

9

В участке их ожидала новость — ночью поймали Георгия Шутева. Оперативный работник подробно рассказал им о том, как все произошло. После полуночи Шутев пытался пробраться домой, и его задержали на заднем дворике. Только слово «задержали» не совсем точное — боролись с ним, как с бешеным зверем. И были вынуждены привезти Шутева в участок связанным его же веревкой для сушки белья.

Так и лежит он до сих пор в арестантской.

— Ну, ты доволен? — с кривой усмешкой спросил Димов у Паргова. — Участок начинает заполняться арестованными.

— Пойдем поглядим на него, — мрачно предложил тот.

Спустились в арестантскую, открыли тяжелую дверь. Шутев сидел на полу; он едва взглянул на вошедших.

— Почему ты вчера вечером убежал? — спросил Димов.

Шутев молчал, глядя им в ноги.

— Послушай, я знаю почему! — сердито сказал Димов. — Хочу только услышать это от тебя.

— Зачем, если знаешь? — огрызнулся Шутев.

— Другие тоже должны знать.

Шутев долго молчал, лицо его все больше темнело.

— Срам одолел! — пробормотал он наконец.

— Из-за чего?

— Из-за картошки. Я накопал не нашей, а чужой — Илийчо Кынчева.

— А за каким чертом? Десять соток картошки мало, что ли? Лопнешь — и то все не съешь!..

Шутев молчал.

— Так ведь?.. Тебе дали участок, а ты крадешь у другого. Как это объяснить?

— Да его поросенок… — начал Шутев и замолчал.

— Говори, говори!

— Мы с Илийчо соседи. Уже несколько раз его поросенок забирается в мой огород и топчет его…

— И ты решил ему отплатить. Да к тому же обмануть нас! А сейчас посиди связанным, пока не образумишься!

Димов повернулся к нему спиной, тяжелая дверь закрылась за ним. Они еще не вышли из подвала, как кто-то застучал по одной из дощатых стен.

— Кто там? — спросил Димов у старшины.

— Георгий Кротев…

Димов подошел к двери.

— Чего тебе, Кротев? — громко спросил он.

— Я хочу говорить с тобой.

— А я нет! — бросил Димов и пошел вверх по лестнице. Вместе с Парговым он прошел в свой кабинет и некоторое время молча стоял посередине комнаты.

— Пусть Шутев напишет все! — наконец сказал он. — И отпустите его.

Паргов чуть ли не с испугом посмотрел на Димова.

— Как же мы его выпустим, товарищ Димов, а может, он виноват?

— Нет никаких улик…

— А то, что он убежал?

— Ведь он объяснил, как было дело.

— Как же ему верить, если он однажды обманул? Откуда мне знать, что он делал этой ночью. Может, он уложил Кушева…

— Неплохо придумано! Можешь спросить у него, где он был ночью, конечно, но потом отпусти… Под мою ответственность.

— Слушаюсь! — впервые по-военному отчеканил Паргов. — А Кротева?

— Подождем немного, пока за ум возьмется! У него сейчас алкогольный кризис.

Сегодня вечером расскажет даже то, о чем мы его и не спрашивали…

Хотя Димов и не чувствовал усталости, он все-таки решил поспать часа два, восстановить силы и вернуть остроту восприятия. Он давно заметил, что воображение устает значительно быстрее мысли. Над логической задачей он мог раздумывать часами, но если необходимо было призвать на помощь воображение — отупение наступало через несколько минут. Работа воображения давалась ему трудно, и, однако, именно образное, а не логическое мышление помогало ему до сих пор справляться с самыми трудными задачами. На эту тему он выступил в свое время на курсах, при обсуждении одного из рефератов. И так как он был одним из лучших слушателей, то никто не решился ему возразить. Только докладчик стал защищать свой реферат.

— По мнению Димова, выходит, что образное мышление не логическое мышление, — сказал он, глядя неподвижными выпуклыми глазами. — Я хочу спросить у товарища Димова, правильно ли я его понял.

— Не совсем правильно, — улыбнулся с места Димов.

— Искренне сказано — но тогда я тебя не понимаю.

— Значит, ты меня невнимательно слушал. Я сказал, что образному мышлению не должна мешать логика рассуждений. Что это значит? Очень просто: я считаю так — не надо примешивать образы к моим логическим рассуждениям. Образы: должны жить свободно, своей собственной, присущей им жизнью. Я должен лишь внимательно наблюдать за ними, а потом проанализировать и обобщить результаты в соответствии с возможностями логического мышления. Это ясно?

Димов произнес все это, повернувшись спиной к залу, стоя Шлицом к докладчику. И чувствовал, что его не очень-то поняли.

Докладчик заморгал.

— Ты хочешь сказать, что криминалист прежде всего должен быть хорошим психологом? Я не возражаю, это общеизвестно.

— Хороший психолог, к сожалению, еще не все, — сказал Димов. — Хороший психолог составляет правильное представление об объекте. Но после этого он должен суметь вывести его на сцену своего воображения. Вот о чем речь.

Подобные мысли занимали его, пока он мерил шагами добела отмытый пол своей комнаты. Было половина второго, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Раздражал его только тяжелый запах цветов, растущих под окнами. Они могут быть красивыми — их дело, — но запах мешал ему думать. Все же на сцене его воображения начали мелькать какие-то образы, бесплотные и безмолвные.

Спускаясь вниз, чтобы побриться, он узнал, что его ожидает. На этот раз то был жареный перец, фаршированный таинственной смесью, рецепт которой был известен только хозяйке. Преодолев застенчивость, он с аппетитом проглотил четыре штуки.

— Положить еще?

— Ну разве что еще один! — ответил он, стыдясь своего обжорства.

Хозяйка положила ему еще три, из которых он оставил один — так, из ложной скромности. Потом он снова поднялся в свою комнату, закрыл окна и просидел час над документами, найденными в карманах убитого. В них не было ничего интересного: преимущественно служебные счета, расписки, удостоверения. Не было даже обычной записной книжки с телефонами. Все-таки на некоторых счетах и расписках Димов обнаружил несколько софийских телефонных номеров. Только один номер, написанный большими цифрами на последней странице паспорта, был четырехзначный — провинциальный. Все телефонные номера написаны шариковой ручкой, и только этот химическим карандашом. Наверное, Кушев боялся его потерять, рассуждал Димов, раз записал на собственном паспорте.

К трем часам Димов вернулся в участок и сразу же приказал проверить, кому принадлежали телефонные номера, найденные в документах. Потом сам позвонил в Перник по номеру, записанному на паспорте убитого. Спустя немного в трубке прозвучал уверенный мужской голос.

— Слушаю.

— Это техникум керамики? — спросил Димов.

— Да, что вам угодно?

— Говорят из милиции, могу ли я приехать к вам?

С ответом не спешили.

— У нас сейчас ремонт, но, пожалуйста, приезжайте. Только не позднее половины пятого.

Димов уже собрался идти, как появился отдохнувший Паргов.

— Я еду в Перник, — сообщил Димов. — Позвони в Гулеш. Пусть Пырван организует наблюдение за Нестеровым и Кыневым. О Нестерове ты знаешь, но сейчас я обращаю твое внимание и на Кынева. Ни в коем случае он не должен заметить, что за ним наблюдают.

— Не очень-то легко это сделать, — сказал Паргов. — Это ведь не город, все как на ладони.

— Как-нибудь постарайтесь.

Надо было спешить, чтобы вовремя приехать в Перник. С трудом Димов нашел шофера в закусочной за стаканом бузы.

— Поднимайся! И разрешаю тебе на этот раз не соблюдать правил движения.

— Ты разрешаешь, а жена не разрешает, — улыбнулся шофер. Однако он привез Димова к техникуму вовремя. Здание оказалось новым, но по виду старым и довольно некрасивым. Ремонт был не бог весть какой — проводили паровое отопление.