Дорога в жизнь - Вигдорова Фрида Абрамовна. Страница 35

– Пойдем, – говорю я.

Снова шагаем: я – один шаг, Костик – два. Минуем мост, идем по набережной. Слева Нева, справа решетка Летнего сада. Вглубь сада убегают белые статуи, переливается на солнце листва деревьев. Безлюдно. Может, потому, что час еще ранний?

– Смотри, Костик: во-он там памятник… Я не успеваю договорить.

– Памятник! Памятник! – Костик вырывает руку и бежит вперед по дорожке.

Подойдя, не нахожу на его лице и тени прежней задумчивости – оно все в движении, в улыбке, которая светится в глубине глаз, и на губах, и в ямочке на щеке. Обеими руками Костик ухватился за ограду, приподнялся на цыпочки; его голос и смех раздаются, кажется, на весь сад:

– Гляди! Гляди! Журавль! И лиса! С хвостом! Ой, какая! Папа, гляди – петух! А это кто? Это кто смешной? Обезьяна? Чего она делает? Папа, Леночку приведем сюда? Папа, Леночку!

Мы глядим и не можем наглядеться, так все это хорошо и весело – и звери, и птицы, и сам Крылов, грузный, спокойный, добрый и насмешливый, – настоящий дедушка.

– Костик, пошли!

– Погоди! Еще посмотрим немножко.

– Костик, а башмаки покупать?

– Папа, еще немно-ожко! Это медведь, папа? Я хочу туда, я перелезу…

И вдруг он застывает неподвижно, таращит глаза и приоткрывает рот. Я смотрю вокруг – что с ним? Что он увидел? Не успеваю я понять, что случилось, как Костик срывается с места и бежит куда-то направо.

– Король! – кричит он во все горло. – Король!

Под кустом сирени на скамье сидит оборванная серая фигура. Тут же на куске газеты – булка и еще какая-то снедь. Непонятно, как Костик издали признал в этой фигуре Короля, но он с разбегу кидается в колени оборванцу, все так же крича:

– Король! Король!

– Король! – зову я.

Он встает.

Я видел это лицо и бесшабашно-веселым, и злым, и насмешливым. Я видел его угрюмым и задумчивым в последнюю нашу встречу. Но никогда на моей памяти не было оно таким незащищенным, таким беспомощным. Король держит Костика за плечи и смотрит на меня испуганно и удивленно. Костик запрокидывает голову и обращает к Королю сияющую, влюбленную улыбку:

– Ты куда уходил? Ты с нами домой поедешь? Папа, он с нами поедет!

Я еще не успел спросить себя, поедет ли он, захочет ли поехать с нами. Но я был так рад, что он здесь, что я вижу его! И на его лице недоумение, испуг, тревога понемногу словно таяли, сменяясь каким-то новым выражением. Он стоял у скамьи, опустив руки на плечи Костика, и по-прежнему, как бывало, смотрел мне прямо в глаза.

– Здорово, – сказал я наконец и сел на скамейку. – А где Разумов? Где Плетнев?

– Плетнева нет… а Разумов здесь… Мы с ним на юг собираемся.

Его желтые глаза стали прежними, озорными и смелыми, и голос прозвучал, как и прежде, независимо и вызывающе.

– Поедем скорее домой, – сказал Костик.

Я промолчал. Король отвернулся и сказал негромко, не глядя на малыша:

– Не могу я ехать, Костик.

– Нет, поедем! Папа, скажи ему!

Король быстро повернулся ко мне.

– Не поеду я, – заговорил он быстро, захлебываясь словами, разом опять потеряв всю свою независимость. – Я вам там ни к чему, зачем это я вдруг поеду. Мы на юг решили, зачем это я вдруг останусь… И Разумов не согласится…

– А я-то думал… – сказал я медленно, – я-то думал: Король сбежал – уж наверно на новостройку… на Магнитку… а ты вон где…

Король смотрел на меня растерянно.

– Есть хочется, – неожиданно сказал Костик.

– А ты поешь. Вот, бери-ка булку с колбасой, на… – Король поспешно достал из кармана ножик, обтер газетой, отрезал ломоть булки, кружок колбасы и протянул Костику.

– Спасибо! – И Костик с аппетитом принялся за хлеб с колбасой.

– Семен Афанасьевич, – сказал вдруг Король, – а как ребята? Не разбежались?

Я пристально посмотрел на него:

– Ты и сам не думаешь, что разбежались. Все на месте. Кроме тебя, Разумова и Плетнева, никто не ушел.

– А как живете там?

– Мачту поставили, – усердно жуя колбасу, сообщил Костик. – Пионеры в гости приезжали. С барабаном. В баскетбол с нами играли.

– Ну?

– Проиграли мы.

– Проиграли? А большие ребята, Семен Афанасьевич?

– Обыкновенные пионеры. Лет по тринадцати.

– И наши проиграли?!

– Проиграли.

Король досадливо крякнул. И вдруг его прорвало:

– А кто играл? Жуков – так, Стеклов – так… Репин? Репин играл? И проиграли… Ах, черти!.. А что Володин – неужто остался без нас, не ушел? А кто в отряде командир? Во-ло-дин? Вот это да! А новых ребят нет?

Он спрашивает и спрашивает, без передышки, он живо представляет себе всё и всех, он не забывал, он помнит…

– Слушай, Дмитрий, – говорю я, – брось валять дурака – едем.

– А Разумов? – спрашивает он вместо ответа.

– Отыщи его, и едем все вместе.

– Он сейчас сюда придет.

– Вот и ладно.

Помолчали. Он испытующе смотрит мне в лицо:

– Семен Афанасьевич, вы сердитесь?

– Нет. Но я не понимаю, как ты мог уйти. Не понимаю.

– Семен Афанасьевич… – Он вдруг перешел на шепот, словно нас мог услышать кто-то, кроме Костика. – Я тогда решил остаться. Выхожу от вас – помните, ночь уже была, а тут Плетнев. Говорит: тряпка ты, поманили – ты и остался. Ну, я и пошел.

– Вот тут-то ты и поступил, как тряпка.

Мне хотелось сказать ему, что, видно, многое еще должно случиться, прежде чем он всерьез поймет, в чем настоящее мужество и настоящая самостоятельность. Но не стоит говорить – слова сейчас не дойдут до него, да он и слушать не станет. Он должен говорить сам. Тем же быстрым шепотом, взахлеб, ничего уже не пряча и не взвешивая, о выкладывает все, что накопилось на душе:

– Нам с Разумовым не хотелось… Но Разумову с ним не спорить. Он Плетня всегда слушался…

– А ты?

Король отмахивается коротким жестом – ему не до моих вопросов, он должен поскорей выговориться до дна.

– Пришли в Ленинград – и разругались. Ничего не ладится, все вкривь и вкось. Ни к чему душа не лежит. Плетень говорит: «Чего вы как отравленные? Уеду, говорит, от вас. Ну вас к черту! Еще без меня наплачетесь». И уехал. Только он без нас тоже никуда, он вернется. А нас не найдет – как же?

– Сообразишь, как предупредить. Да и он поймет, где вас искать.

– Он гордый, он в Березовую не пойдет.

– Он не гордый, а вздорный. Понимаешь? Глупый петух, вот и все.

Мимо нас прошла женщина с сумочкой, удивленно оглядела нас; прошла несколько шагов – оглянулась. Прошла няня с двумя детишками – тоже оглянулась раз, другой. Каждый смотрел в нашу сторону с любопытством. Но Король ничего не замечал.

На трехколесном велосипеде проехал мальчуган лет шести. Костик сполз с моих колен и побежал следом.

Где-то за кустами раздался осторожный, приглушенный свист. Король обернулся, привстал и окликнул негромко:

– Иди, иди, не бойся!

Я тоже приподнялся: к нам уже бежал улыбающийся Разумов.

– А я гляжу – с кем это ты? – говорил он еще на бегу. – Здравствуйте, Семен Афанасьевич! А я думаю – засыпался Король, подходить или нет?

– Едем, – сказал Король. – Можно сейчас ехать, или у вас еще какие дела?

– Едем. Костик! Где ты там?

Костик появился на велосипеде – на том самом, за которым он от нас убежал. Он крепко держался за руль, но катил его владелец машины, мальчик постарше, глядевший на Костика снисходительно и покровительственно. Мальчик остановил велосипед перед нашей скамейкой.

Во взгляде Костика была мольба:

– Еще немножко!

– Едем, – сказал я. – Король с нами.

Костик поспешно слез с велосипеда.

– Спасибо, я уже покатался! – сказал он, передавая машину ее хозяину, и, тут только заметив Разумова, обрадовался: – И Володя!

– Ага, и я. Здравствуй, Костик! – отозвался Разумов и тоже улыбнулся, ласково щуря синие глаза.

Шагаем вчетвером – малыш, двое изрядно оборванных подростков и я. Со стороны поглядеть – странная компания.

– Беспризорников ведут? – с недоумением сказала встречная девочка лет десяти.