Чужак - Вилар Симона. Страница 99

— Так сподручней, — пояснил Волдут. — За перунниками ныне особенно следят, а так — чем я не мужик заречный?

И даже подбоченился, выставив пузо. Правда, пуза как такового и не было. Худ был, глаза впали.

— Что, туго пришлось? — спросил уже более участливо Торир.

— Ну, не на княжьи же хлеба подвизался. А пройтись пришлось по таким тропам, что даже зверь дикий не попадался. Только нежить из-под коряг пялилась.

И поведал, что побывал, ни много, ни мало, у самого Олега Вещего. Отзывался о главе северных перунников уважительно, с симпатией. Оказалось, что именно Волдут с рук на руки передавал ему княгиню Милонегу, дав понять, что держать ее следует в почете, чтобы думали о ней как о княжьей невесте. Тут Ториру и пояснять ничего не пришлось — Волдут сам понимал, как поступить. Варяг спросил только, как, мол, сама Милонега? Все путем — ответил волхв. Вот только Олег велел передать наворопнику, чтобы впредь по бабьей части осторожней был.

— Ты что же, про все мои Удовы грешки поведал? — не сдержался Торир.

— Что тут ведать, если ты ему свою брюхатую бабу передал?

— Да я не о ней.

— Знаю. Была у тебя еще одна страсть, мороку нам причинившая. Кариной звалась.

Торир не ответил. Глядел на поблескивающую под месяцем вольную гладь Днепра, на очерченные темнотой кручи противоположного берега. Бурно плескалась рыба по воде, откуда-то издали долетал звонкий напев девичьих голосов. Весна, запахи, волнение, воспоминания… Хотя обычно Торир не позволял себе вспоминать о той, кого волхв только что упомянул. Слышал о ней разговоры, но заставлял себя уходить. Встреч избегал. Говорил себе: ну, было между ними — и ладно. А вот сказал о ней Волдут — и забилось глупое сердце. Грудь сдавило так, что еле перевел дыхание.

— Ну, не вздыхай уж так тяжко, — положил ладонь ему на плечо перунник. — Карина-то твоя и впрямь не простой девкой оказалась Слышал, какой терем она возвела на Подоле? Заезжие купцы от пристаней сразу под ее кров тянутся. Бояре даже ворчат, что покон девка нарушила, отлучает гостей заезжих от привычного постоя. А важный Микула Селянинович у нее едва ли не на побегушках. Люди говорят, что он сосватать ее за сына хочет. Ишь, какая — не так давно едва не бродяжкой в Киев прибыла, а уже один из первых нарочитых мужей породниться с ней желает. Да и не только он. Кузнец Жихарь ее обхаживает, да и другие есть. Думаю, лада твоя долго безмужней не останется.

— Зачем говоришь мне все это?

— Затем, что если выйдет Карина за кого-либо… Сам пойми: какая из мужней бабы хранительница тайн?

— Убьете ее тогда?

— Видно будет. Но не хотелось бы.

Торир повернулся к Волдуту. Отчего это перунник, прежде ратовавший сгубить девушку, ныне заступается за нее?

— Не все тебе ведомо, Ясноок. Да только скажу, что в долгу мы перед ней.

Торир встрепенулся.

— Как так в долгу?

Потом, не сводя глаз с еле различимого в тени лица Волдута, Торир слушал неторопливый рассказ о том, как Карина, по сути, спасла Торира этой зимой. Да и остальных перунников, получается, спасла, предупредив о доносчице Параксеве. Казалось, можно бы и помириться с ней, если бы она еще и к древлянам не наведывалась, даже на князя их вышла.

Когда волхв умолк, Торир только и сказал, что тут решать волхвам. Для него Карина — дело прошлое.

— Возможно. Хотя забыть такую… Уж больно яркая да приметная девица. Вон Дир, и тот зачастил к ней на подворье. Но тронуть не смеет. Карина уже нарочитая киевлянка. Да и отец ее Боян. А Диру опасно обидеть певца народного.

— Опасно? Это Диру-то? — даже хмыкнул Торир.

Но выслушал отповедь волхва о том, что Боян — любимец богов. Чтут его не меньше тех же волхвов. И слово его — словом народа считается. Ведь певец Боян не страшится даже Аскольду с Диром правду в лицо говорить. И он, по сути, единственный, кто открыто высказал им за изгнание Перунников. Даже волхвы Белеса не стали ему в том перечить. И князья стерпели. На пиры в терем, правда, больше не зовут, обиду показывают. Но Боян это пережил. Ему-то что — его Киев любит, а без княжьей милости он и так проживет.

— Долгие речи ты завел со мной, волхв, — сказал, наконец, Торир. — Непохоже это на тебя. Да и понимаю, что не за тем ты меня позвал, чтобы о девках моих толковать или певца киевского расхваливать. Дело лучше говори.

— Ох, дело… Оттого и тяну, что язык не поворачивается. Но я уже влез в это ярмо, должен держаться до конца.

И поведал неожиданно, о хазарах: богат и могуч был Хазарский каганат, сосед Руси. Недаром все князья старались с ним в мире жить. Но долгое время хазарам было не до славянских земель. Конечно, набеги на Русь они совершали непрестанно, грабили сел пленных угоняли. Но к этому даже привыкли, уж так жизнь сложилась. Теперь же хазары вспомнят, что давно дани со славян не имели, пришлют за ней посла. И перво-наперво направят их в вольный богатый Киев. И вот тогда…

Теперь Волдут склонился к самому уху Торира, говорил тихо, так, чтобы и сама ночь не услышала, волна прочь не отнесла. И варяг даже отшатнулся.

— Да как же так? И как сделать такое? О великий Перун!.. Понимаешь ли ты, чем это для Киева обернуться может?!

— Понимаю. Но уже сказал, что это ярмо на мне. Ты сам же и надел его на меня. А как сделать задуманное?.. Тут Вещий очень на тебя рассчитывает.

Послы от Хазарского каганата должны были прибыть в Киев в начале травня. Не сказать, чтобы в Киеве их ждали — кому охота дань выплачивать? Да только весть о том, что в Киев прибудут не просто какие-то торговцы из степи, каких здесь не переводилось, и не привычные уже тут евреи в ермолках и с пейсами, а послы от самого Хазарского кагана, невольно будоражила любопытство киевлян. Даже вспоминали их былые пышные въезды, нарядных коней, паланкины, дорогие доспехи и накидки. Короче, ожидалось зрелище. К тому же выяснилось, что во главе посольства прибудет родной брат княгини Ангуш царевич Раж-Тархан, уже бывавший в Киеве, когда свадьбу Дира с хазаренкой справляли. Остановится посол наверняка на острове, где располагался уединенный терем княгини. Терем этот в ожидании приезда послов обновили, убрали богато, а Дир даже примирился с оставленной было ради дулебки Ангуш.