Королева в придачу - Вилар Симона. Страница 71

Несмотря на то, что травля проводилась в дальнем крыле дворца, шум от неё все же разбудил Людовика и, когда двор возвратился, он вышел к своей юной жене уже бодрым. Король учтиво поблагодарил Франциска, что тот не дал скучать его супруге. По сути, герцог Ангулем при дворе исполнял те же обязанности, что и Брэндон в Англии, – устраивал церемонии и развлекал. И, хотя Франциск был первым принцем крови, а Брэндон поднялся из низов, и тот и другой являлись ярчайшими фигурами при дворе, если не учитывать, что во Франции Франциск полностью затмевал старого больного короля.

Однако в этот вечер герцог Ангулемский все же должен был уступить пальму первенства августейшему жениху. И когда на балу заиграла музыка, начались танцы, именно Людовик повел королеву в первой паре церемонной паваны, чем изрядно удивил двор, ибо король не танцевал уже много лет. Он был немолод, да и его прежняя королева Анна слыла женщиной строго нрава и балы не любила, но теперь во Франции была новая правительница – семнадцатилетняя резвая девушка, явно получавшая удовольствие от веселья и блеска. Ее жизнерадостность благотворно влияла на короля и, желая доставить ей удовольствие, Людовик после па-ванны даже начал отплясывать живую, требовавшую прыжков и пируэтов, гальярду. Правда, к концу танца король совсем выдохся, ноги его стали заплетаться, он побагровел и расстегнул стягивавшую ворот брошь. Его величество даже не смог поклониться своей партнерше, но Мэри была доброй девушкой и, несмотря на всю свою неприязнь к Людовику, поспешила поддержать его. Граф де Тремуйль помог ей, и они вместе отвели его к трону на возвышение, где Мэри села подле него. Видя, что в зале произошло замешательство, королева сделала знак продолжать танцы.

Луиза, наблюдая эту сцену со стороны, сказала довольно громко:

– Эта английская кобылка завезет нашего доброго короля прямиком либо в ад, либо в рай.

Она не боялась, что её слова получат огласку. При дворе находилось немало таких, кто считался противником франко-английского союза и желал видеть на троне не потомство иноземки, а своего блестящего земляка Франциска Ангулемского. Но были и те, кто оставался верен Людовику, среди числа которых находился и Лонгвиль, который весьма возвысился благодаря заключенному им брачному союзу.

– Мадам, вы несправедливы, – заметил он Луизе. – Мария Английская достаточно хороша и соблазнительна, чтобы взбодрить старую кровь короля в деле посадки его генеалогического древа.

Пока члены соперничающих партий обменивались подобными колкостями, бал был в разгаре. Прервался он лишь на некоторое время, когда небо расцветилось праздничным фейерверком, а затем вновь начались танцы, шарады и игры.

Мэри вскоре устала сидеть подле супруга и принимать почести. К тому же находиться подле Людовика означало все время помнить, что теперь она его жена, а значит, этой ночью... Она панически боялась приближающейся ночи и того момента, когда отдаст в его власть свое молодое девичье тело, стараясь не думать о том, что её ждет. Ведь вокруг царило такое веселье!.. Что? Она поворачивалась к супругу и видела его морщинистое лицо, набрякшие вены на руках, когда-то красивых, но сейчас искореженных временем; порой, когда он склонялся к ней, чувствовала его неприятный запах изо рта. Он старался вести себя учтиво, и Мэри усердно отвечала на его вопросы, снова и снова заставляя себя улыбаться. Она догадывалась, о чем он думает, окидывая её долгим, оценивающим взглядом, и даже терялась, когда неожиданно замечала в его выцветших глазах понимание и грусть. Стушевавшись, она отворачивалась в сторону веселящихся гостей. О, как ей хотелось танцевать! И она не сводила глаз с пестрой, кружившейся перед ней толпы. Большинство её фрейлин тоже веселились там: она видела, как Франциск пригласил красивую Мэри Болейн, Бониве кружил изящную Нанетту Дакр, а Лонгвиль увлекал в танец Джейн. Даже юная Анна Болейн с удивительной грацией и мастерством выделывала сложные па с угрюмым Гриньо.

Людовик заметил тоску в глазах королевы:

– Ангел мой, Мари, я думаю, не будет греха в том, если королева Франции уделит внимание своим подданным и порадует наши взоры дивной грацией. Мсье Бурбон! – обратился он к стоявшему неподалёку графу, – Королева желает танцевать.

Мэри поглядела на мужа с благодарностью. И её позабавило, как вытянулось лицо Луизы, когда она вышла в паре с её признанным любовником, а молодой Бурбон так и сыпал комплименты королеве. Потом к ней подошел Анн де Монморанси, но едва он склонился перед королевой, как его потеснил Франциск.

– Прости, приятель, но её величество уже обещала станцевать со мной романеску.

Ничего подобного Мэри не обещала, но не нашла в себе сил отказать ему. И когда он взял её запястье сильной теплой рукой, когда она увидела его глаза, сверкавшие ярче драгоценностей на его камзоле... О, она ни за что бы не воспротивилась танцу с ним! Пары выстроились в две шеренги и, притоптывая и покачиваясь в такт музыке, стали сближаться – кавалеры, уперев одну руку в бедро, вторую изящно выгнув над головой, а дамы – игриво приподняв пышные юбки. Мэри радостно ответила на улыбку Франциска.

Ах, до чего же ей нравилось танцевать! Она плясала с Франциском, Монморанси, Бониве, опять с Франциском и ещё с Франциском – она словно забыла обо всех неприятностях и веселилась, веселилась, веселилась... А эти галантные французские комплименты – ничто ей не доставляло такого удовольствия!

Людовик со своего возвышения наблюдал за развеселившейся Мэри. Бесспорно, она самая красивая женщина при его дворе. Англичанка! Он никогда не думал, что англичанки могут быть столь обольстительны и красивы. А Мэри... её тонкая легкая фигура, высокая девичья грудь, покачивание бедрами при танце, не могли оставить его безучастным. Людовику вдруг захотелось прервать это веселье, увести её к себе, благо, уже настала ночь и он может приказать. Но тут объявили зажигательную фарандолу, и король милостиво решил позволить жене повеселиться в этом старинном французском танце.

Шеренгу танцующих возглавил, как всегда, этот неугомонный Франсуа. Он взял в одну руку колокольчик, а другой изящно сплел пальцы с Мэри. Она протянула другую руку своему земляку Дорсету, тот подхватил Анну Болейн... «Уж слишком велика эта английская свита!» – подумал король, опять вспомнив, сколько уже было разговоров об этом.

Тем временем за малюткой Болейн пристроился Бониве, увлекая Маргариту Алансонскую, которая, в свою очередь, протянула свободную руку Монморанси. Шеренга чередовавшихся мужчин и женщин, весело приплясывая под разудалую музыку, понеслись по залу, вылетела в соседний покой, мелькнула в повороте за очередной распахнутой дверью. Фарандола очень демократичный танец: королеве и герцогам не зазорно нестись в одном ряду с членами свиты, и все же король принял к сведению, когда его друг Тремуйль заметил, что веселье заходит уж слишком далеко.

Но тут он заметил в шеренге Лонгвиля, улыбающегося хорошенькой черноволосой фрейлине королевы. Людовик уже не раз замечал, что Лонгвиль не отходит от этой девушки и, подозвав графа Вустера, осведомился о ней. Узнав, кто сия особа, король рассердился не на шутку.

– Я не позволю позорить мадам де Лонгвиль. А эта черноволосая ведьма... Я бы хотел, чтобы её сожгли!

Людовик был разгневан. Чего ему стоило заставить жениться Лонгвиля на своей внебрачной дочери, и вот он пренебрегает ею ради отставной девки английского короля! К тому же ещё одно обстоятельство рассердило Людовика. Фарандола запуталась и распалась, разгоряченные танцоры возвращались в главный зал, и он увидел королеву: оживленную, разрумянившуюся девочку, с растрепавшейся, выпавшей из тугого чепца прядью волос, которую учтивый Франциск нежно убрал с её щеки. Людовик почувствовал себя задетым. Только он смеет так прикасаться к своей жене, только он вправе проявлять к ней нежность и оказывать эти мелкие интимные услуги!

И когда вновь заиграла музыка, он прервал её, заставив умолкнуть музыкантов жестом поднятой руки.