Лесная герцогиня - Вилар Симона. Страница 99
Повернувшись к королеве, спрашивал:
– Этгива, голубка моя, вам позволяют передвигаться по дворцу, не слышали ли вы, где содержат мою дружину?
Королева пожимала плечами. Ей было страшно не менее, чем Карлу. Выведывать что-либо она боялась. Ограничивалась общими наблюдениями.
– Вы не заметили, что герцогини Эммы не было сегодня во время заупокойной службы в соборе? Гизельберт заставлял ее присутствовать там, а сегодня она не явилась.
– Вам, душечка, надо думать о своем супруге, а не об Эмме Робертин, – обиженным тоном заметил Карл. – Эмме ничего не угрожает. Теперь она неопасна для Гизельберта. Он еще милостив с ней, если позволил присутствовать во время бдения над телом Ренье.
– Но говорят, ее также содержат под замком, – неожиданно сообщил Аганон. – Я слышал, что Гизельберт домогается ее, сулит всякие выгоды, если она будет… хм-м… полюбезнее с ним. И откроет, где скрывается ее дочь. Он все еще опасается, что найдутся те, кто будет верен последней воле Ренье видеть наследницей Лотарингии Адель, а не проклятого герцога Гизельберта.
– И правильно сделают! – кивнул Карл, раздувая щеки от гнева. – Этот Гизельберт – преступник, да поразит его Господь, как поразил Олоферна, чья голова была отрублена Юдифью, или как царя ассирийского, который был убит своими сыновьями, когда он, преклонив колена, поклонялся идолам, или…
– О, Карл, успокойтесь, – мягко утешала короля Этгива, – вспомните, вы же сами признали его…
– А что мне оставалось? Он же… Иуда, Василиск… он пленил меня, своего короля! Надеется вынудить меня… – Он безнадежно махал рукой, хотя и старался сохранить достойный вид: – Когда в Лотарингии узнают, что Гизельберт пленил своего короля…
– Не обольщайтесь, государь, – бесцеремонно перебил его Аганон. – Лотарингцам и дела нет до вас. Так что, боюсь, вам придется принять условия Гизельберта.
Король насупливался, косился на ларь, где в углу лежал свиток. Потом начинал принюхиваться. Сквозняком приносило запах стряпни из кухонь. У Карла урчало в животе. Он привык вкушать пищу по нескольку раз в день. А сейчас никто и не додумается принести ему поесть. Свиту его разогнали – евнухов, пажей, нотариев. Придется терпеть до поминального пира. Значит, до вечера. А сквозь щели в ставнях еще проникал сероватый свет зимнего дня. Карл заерзал, покосился на жену.
– Этгива, не сходите ли вы принести нам что-нибудь перекусить? Ну хотя бы крылышко каплуна.
Этгива опускала глаза, плотнее куталась в покрывало. Она обычно была покорна воле супруга, но сейчас не сдвинулась с места. Ей стыдно было признаться, сколь она страшилась одна ходить по дворцу, особенно после того, как в предыдущий раз ее в одном из переходов окружили люди Гизельберта, тискали, куда-то тащили. Она еле смогла вырваться, убежала, слыша за собой издевательский хохот. До сих пор по телу идут мурашки при одном воспоминании, как эти грубияны мяли ей грудь. Без всякого почтения к ее августейшей особе. И она невольно вспомнила исповедь герцогини Эммы.
– Боже милосердный, неужели супруга Ренье рассказывала правду, неужели женщина может вынести такое? Бедная герцогиня!
Карл хмыкал. Аганон косился на королеву. Он знал, что королева все еще девственница, мог представить, какое впечатление на нее произвел рассказ герцогини. Даже пожалел ее.
– Успокойтесь, Этгива. Вам незачем сравнивать себя с этой женщиной. Вы как ангел, а она… При одном взгляде на нее на ум приходят мысли о вкусе ее губ, о мягкости ее тела…
– Да ну?! – ревниво воскликнул Карл. – Эта женщина сама во всем виновата! Зачем она открыто сообщила, что Ренье рогат – упокой, Господи, его душу в раю.
И Карл заученно перекрестился, сверкнув крупным алмазом на безымянном пальце.
Этгива зябко протянула ладошки к огню очага. Уголья почти прогорели, стало темно, и от каменных стен веяло холодом. Ей хотелось, чтобы сейчас ее кто-то согрел, успокоил, обнял. Она чувствовала себя одинокой и несчастной.
– Наверное, герцогиня поступила так из-за Роллона. Она боялась за его жизнь, – попыталась она оправдать Эмму.
– Глупости, – буркнул Карл. – Нормандцу ничто не угрожало. Гизельберт не упустит случая пополнить казну, потребовав за него немалый выкуп. Нормандия сейчас богата, и у Роллона есть сторонники, которые не преминут выкупить своего безрассудного сеньора. Слыханное ли дело, чтобы правитель шлялся в одежде паломника! И все ради рыжей Эммы. Так ему и надо, молодец Гизельберт, что схватил его, надел намордник. Надо, чтобы хоть кто-то проучил этого варвара, мучителя моей Гизеллы.
Аганон и Этгива переглядывались. Перепады Карла от проклятий к восхищению казались, мягко говоря, недостойными. Но они ничего не сказали. Молчали, глядя на рдеющие уголья.
Когда послышался лязг открываемого засова, все трое вздрогнули. Королева даже спряталась за внушительной спиной Аганона, чья защита казалась ей надежнее испуганного, вжавшего голову в плечи Карла. Слава богу, стражники остались за дверью, впустили склоненного под вязанкой дров истопника. Когда дверь закрылась, король даже привстал.
– Давно пора. Мы сидим тут без света и тепла. Что же, ваш герцог хочет, чтобы его король простудился без огня?
Истопник не спеша положил вязанку, скинул капюшон, огладил длинные седые усы. В полумраке рубец на его щеке казался особенно глубоким.
– О, да это Эврар, палатин герцогини! – первой узнала Меченого Этгива.
Король и Аганон тоже подались к нему.
– Что это значит, Эврар? Вас прислали помочь нам, или Гизельберт разжаловал вас до звания слуги?
Меченый невозмутимо разгребал уголья.
– Клянусь духами старой Лотарингии, если бы Гизельберт знал, что я во дворце, он бы не заставлял меня разносить по покоям дрова. По меньшей мере велел бы содрать с живого кожу. Просто, чтобы проникнуть к вам, мне пришлось вусмерть напоить настоящего истопника и на время заняться его обязанностями.
Он умолк, стал невозмутимо заготавливать растопку, чиркнул кресалом, словно, кроме цели развести огонь, его ничто не волновало.
– Да говори же, Меченый! – хрустел пальцами Карл. Его нервозность являла разительный контраст рядом с невозмутимым Эвраром. – Ты прибыл, чтобы освободить меня? Тебя прислали что-то передать?
– Тс-с! Тише, Простоватый, – Эврар покосился на дверь, но, убедившись, что слова короля не привлекли внимания, в упор поглядел на Карла. – Меня никто не присылал, я пришел по своей воле. Хочу узнать у вас, где содержат герцогиню Эмму.
На лице Карла отразилось разочарование. Капризно-обиженно поджал губы.
– А мне-то какое дело до нее?
– Вам – никакого, а вот мне есть. И если хотите, чтобы я помог вам бежать от Гизельберта, то поможете мне освободить и мою госпожу.
– Она во флигеле возле дворика со статуей короля Дагоберта, – подсказала Этгива. – Ее хорошо охраняют.
– В самом центре дворца… – мрачно констатировал Эврар. – Плохо…
– Но вечером поминальный пир, – заметил Аганон. – Гизельберт, возможно… даже скорее всего заставит ее присутствовать там.
Эврар кивнул. Положил горкой на разгоравшийся огонь толстые поленья. Повернулся к королю.
– Я хочу помочь госпоже Эмме освободиться. А заодно и вам. Но для этого мне нужна ваша помощь.
Приунывший было Карл сразу оживился.
– Ну? Ну? Да говори, не томи душу! Ты поможешь нам всем бежать? Но как?
Эврар так же невозмутимо сгребал в корзину золу. Карл даже чихнул от поднявшейся в воздух пыли. Тер нос, и его алмаз ярко сверкнул в свете разгоравшегося пламени.
– Вот, – указал на перстень Эврар. – Пожалуй, мне нужен этот камень.
– Что? – вытянулось лицо короля. – Да ты никак вымогатель? Может, и венец Каролингов в придачу?
– Нет, пусть будет кольцо, – не уловил иронию Эврар. – Мне нужно показать вашим людям нечто, что удостоверит, что я действую по вашему повелению.
– Моим людям?
– Да, я имею в виду тех, кого называют рыцарями короля. Я разведал, где их содержат. В крепости Монмеди в паре часов езды отсюда. Там же держат в плену и Ролло. Я смогу пробраться туда и помочь им освободиться. Вашим людям и Ролло. А с ними мы попытаемся проникнуть во дворец. У Гизельберта, конечно, много людей, но в основном всякий сброд, наспех собранный для неожиданного нападения. И если Гизельберту так легко удалось захватить всех врасплох, то с такими воинами, как ваши рыцари, и с моим знанием дворца мы тоже сможем это сделать. Но вы дадите мне перстень, чтобы они знали, что я действую от вашего имени.