Любовь изгнанницы - Вилар Симона. Страница 113

– Уедем скорее отсюда, – жалобно попросила Анна.

Взгляд Ричарда был полон иронии.

– Разве вы не росли при войске, Анна? Я думал, что вы с детства приучены к виду смерти.

Не отвечая, Анна повернула коня. Герцог ехал рядом.

– Дальше будет все то же самое.

Он был прав. Они приближались к Барнету, а вдоль дороги тянулись шеренги висельников – тех, кого Эдуард велел казнить после боя. Обычного милосердия к побежденным не было. Тех, кто пытался спастись бегством, ловили и вздергивали на сучьях ближайших деревьев. Их было множество – десятки, сотни. Синие лица, вывалившиеся языки, закрытые в муке или же, наоборот, вытаращенные глаза… Ветер раскачивал их тела среди светлой весенней зелени. Порой приходилось нагибаться, чтобы не задеть за их голые, скрюченные судорогой ступни.

Анна оглянулась на Дебору. Та была белее меха своего капюшона. Поотстав, она жалась к Кристоферу Стэси. Шталмейстер склонился с седла к жене, что-то говорил ей и улыбался, но она, казалось, не понимала его, расширенными от страха глазами глядя на целую армию повешенных.

Но худшее ждало их у самых стен города. Миновав башни, служившие воротами Барнета, они услышали слитный людской гомон, и вскоре их глазам предстала возбужденная толпа. Здесь были в большинстве воины, но виднелись и колпаки горожан, и растрепанные головы девиц легкого поведения. Все они сгрудились у подножия холма, на котором возвышалось старинное аббатство, и их было так много, что путники вынуждены были спешиться и вести коней в поводу. Солдаты были сплошь пьяны, визгливо гремела музыка, над толпой взвивался женский смех. Однако все это вовсе не походило на праздник – слишком уж усталыми, безразличными и злыми были лица людей.

Они пробились сквозь толпу и оказались на городской площади у колодца. Здесь стояло два наспех сколоченных помоста, на которых орудовали палачи.

– Хотите взглянуть поближе? – спросил Глостер и, прежде чем Анна ответила, увлек ее за собой. Люди расступались перед ними. Гул толпы походил на удовлетворенное урчанье зверя, получившего свой кусок. Анна поскользнулась и с ужасом поняла, что ступает по крови. Вся земля вокруг была пропитана человеческой кровью, стекавшей по доскам от плах. Тела казненных лежали здесь же, и из рассеченных артерий все еще струился алый сок жизни. Отрубленные головы подручный складывал пирамидой, как ядра. Когда Ричард с Анной оказались в первом ряду, подручный как раз подхватил на лету еще одну, водрузил ее поверх других, но неудачно, и голова, качнувшись, скатилась прямо под ноги Анны.

Принцесса попятилась – на нее смотрели застывшие серые глаза, волосы были забрызганы кровью, сквозь серые губы блестела полоска зубов. Маска смерти! Она знала этого человека. Она помнила, как он шутил и смеялся, как пытался напевать, плохо владея своим сиплым голосом… Ей стало дурно. Застонав, она ухватилась за локоть Ричарда.

– Мужайтесь, принцесса. Это не первая казнь, на которой вы присутствуете.

Он пнул ногой голову, и та, словно мяч, набитый овечьей шерстью, откатилась в сторону.

Анна подняла сухие сузившиеся глаза на Глостера.

– Это был Саймон Селден, мой добрый друг… Когда-то он спас мне жизнь.

Ей казалось, что после того отчаяния, которое она уже испытала, ничто не в силах ее тронуть. Но, оказывается, у этой чаши нет дна. Саймон Селден… Он и его жена являли собою символ счастья и покоя в этом враждующем мире. Она словно воочию увидела каминный зал их замка, смеющегося Саймона, лукавые мордашки его многочисленных дочерей, сияющие глаза леди Джудит с младенцем на руках… И вот всему этому пришел конец.

Анна подняла лицо к серому, бурному небу. «Господи! Зачем ты допустил этот ад на земле? Зачем тебе понадобилось вытаптывать все доброе, что произрастает среди детей твоих? Где твое милосердие. Господи?!»

Толпа разом ухнула, когда палач отсек голову новому ланкастерцу и, ухватив ее за волосы, приподнял, показывая. Из перерубленной шеи потоком хлестала кровь. Помощник палача сгреб обезглавленное тело и швырнул в общую кучу. Бледный монах, стоявший на помосте и исповедовавший казненных, рухнул на колени и начал молиться. Палач устало вытер лицо, что-то крикнул в толпу и выругался. Вокруг грянул хохот, и с рук на руки к плахе поплыл бурдюк с вином. Палач припал к нему, вино лилось по его подбородку, по голой груди. Ему было жарко, и его сильное тело лоснилось от пота.

В это время на другом помосте священник исповедовал коленопреклоненного рыцаря. Анна не видела его лица, но что-то в его взъерошенных ветром светлых с сединою волосах показалось ей знакомым. Палач, утомленно облокотясь о топор, ждал окончания исповеди. Ветер вздувал красную пелерину на его плечах, словно крылья демона.

Ричард склонился к Анне.

– У Эдуарда отменные палачи. Он их специально готовил для этого дня. Они делают свое дело с одного удара и никогда не заставляют жертву страдать. Король необычайно щепетилен на сей счет. Им обещано по гарриноблю за каждую мастерски снесенную голову…

Он умолк, ибо Анна с силой сжала его локоть. Она узнала обреченного на плахе!

– Это лорд Стэнли! Герцог, я умоляю, сделайте что-нибудь, спасите его!

Ричард усмехнулся углами губ:

– Я вижу, что это тоже ваш друг?

– Да! О да! Прошу вас, милорд!

Она была так взволнована, что Глостер поразился.

– Мне казалось, что после того, что вам пришлось сегодня узнать, ничто уже не сможет вас тронуть. Анна медленно повернула к нему лицо.

– Как вы нечеловечески жестоки, Ричард! Казалось, она не может вздохнуть. Ее рука, вцепившаяся в локоть Глостера, дрожала. Порыв ветра откинул ее капюшон, и пряди волос упали на лицо. Анна глядела на помост, где связанный Томас Стэнли поцеловал, склонившись, крест священника. Палач грубо поволок его к плахе. В отдалении пророкотал гром. Анна снова взглянула на Ричарда.

– Идемте, довольно, – проговорил тот. – С этим седым волокитой ничего не случится, уверяю вас. Кто-кто, но Стэнли, если он не круглый дурак, выйдет живым из этой переделки.

В это мгновение на помост прыгнул коренастый невысокий рыцарь.

– Государь! – вскричал он, обращаясь к кому-то, кого Анна не могла видеть. – Государь! Я молю вас о милосердии для моего брата Томаса.