Любовь изгнанницы - Вилар Симона. Страница 117

Охранник дремал, опершись на короткое тяжелое копье. Порой он засыпал глубоко и тогда начинал сползать по древку, клонясь вперед. Вздрагивая, он открывал помутившиеся глаза, изумленно озирался и снова впадал в полузабытье. Нестерпимо хотелось опереться о стену, но он понимал, что тогда непременно уснет беспробудным сном.

Вокруг было тихо, лишь из лесу долетал одинокий волчий вой да хохотал на опушке филин. В этой тишине казалось невероятным, что городок до отказа набит всяческим пришлым людом. Тотчас после битвы сюда стеклось великое множество бродячих торговцев, скупщиков оружия, лекарей-шарлатанов, гулящих девок, кузнецов, оружейников, странствующих монахов – продавцов индульгенций.

Но сейчас все это скопище безмолвствовало, впав в забытье, утомленное днем, какого не помнили даже ветераны войны Роз, жестокостью казней, длившихся до сумерек, пиршествами, вином, шумом, торгом, пьяными драками. Только в аббатстве да в превращенной в лазарет старой церкви тускло мерцали огни. Тучи разошлись, и тонкий белый серпик луны освещал верхи шатров и палаток, крытые повозки, скаты кровель, сумрачную рощу и трупы повешенных на сучьях дубов.

Стражник вновь задремал. Поблизости раздался шорох. Он выпрямился:

– Кто идет? Говори или отведаешь меча!

Тихо. Где-то в стороне подала голос кошка. Он поднял камень и запустил в темноту.

– Бесовское отродье!

Он снова обхватил копье, прикрыл глаза. Перед глазами стояла та гибкая девчонка, с которой он потешился сегодня. Чертова плутовка! Она утомила его, да и денежки прости-прощай. А потом откуда ни возьмись заявился его капитан, свирепо уставился на девчонку, потом посмотрел на него и велел отправляться в дозор, к городским воротам. Кривой пес! Дрыхнет, наверное, хотя и обещал прислать кого-нибудь на смену.

Снова раздался шорох, а следом – странный звук, словно гравий заскрипел под ногой. Дозорный напряг слух, но не изменил положения, только приоткрыл глаза. Из-за выступа башни выплыла темная тень, двигаясь бесшумно и плавно. Он неотрывно смотрел. В луче лунного света блеснули глаза.

– Стой!

Он подхватил копье и угрожающе шагнул вперед. Дьявол, да ведь это баба!

Охранник было успокоился, но затем снова струхнул. Кто такая? Глазищи вон как сверкают. Стражник невольно перекрестился и повел копьем, подбадривая себя. В поясе у него зашита реликвия – тряпочка, пропитанная кровью святого Себастьяна, так что нечисть ему не страшна, а с живой бабой он уж как-нибудь справится.

Анна напряглась, сжимая в руке нож. Она нашла его в монастырской кухне, когда покидала аббатство. Им она надеялась обрезать повод одного из стоявших у коновязи аббатства коней, но потом решила не делать этого. Слишком много шума, а она хотела ускользнуть незамеченной. Тут и идти не так далеко. Поле боя совсем рядом, за рощей с повешенными. А нож… Он еще пригодится… Она нанесла удар изо всех сил, немного выше пояса, снизу вверх, как когда-то учил отец. Боже, они просто играли, и думал ли Уорвик, что эта наука пригодится его девочке?

Анна почувствовала, как острие ножа пробило воловью кожу куртки и погрузилось в мягкие человеческие внутренности. Солдат ухнул, вытаращил глаза и разинул рот, словно собираясь закричать. Анна испугалась, что он поднимет шум, и, забывая дышать от ужаса и отвращения, еще сильнее нажала на рукоять.

Длинный и острый, как бритва, нож вошел глубже. Солдат вдруг навалился на нее и схватил за плечи. Она видела совсем рядом его облитое смертным потом лицо, слышала запах пива и лука. Он жадно хватал ртом воздух, потом из его горла послышались булькающие звуки, и ртом хлынула кровь. Державшие Анну руки ослабели, и она со всех ног кинулась прочь.

Она остановилась лишь в тени рощи, больно ударившись плечом о ноги повешенного. Ее всю трясло. Не в первый раз ей приходилось убивать человека. Когда это случилось впервые, ей не было и десяти лет. Играя с арбалетом, она случайно спустила тетиву, и стрела пробила горло стоявшего неподалеку ратника. Тогда она билась в истерике и рвала волосы в страхе, что теперь ей не миновать геенны огненной. Но старый лучник, давний сподвижник Уорвика, успокоил ее, а позже, во время какой-то стычки, сам вручил ей оружие и хвалил за каждый ловкий выстрел. Однако вот так, вблизи, чувствуя, как поддается стали теплая человеческая плоть…

Анна попыталась сосредоточиться – и только теперь обнаружила, что осталась без ножа. От огорчения нервная дрожь прошла. Без оружия она почувствовала себя почти нагой. Мелькнула мысль – не вернуться ли за ним? Но, окинув взглядом открытое пространство меж рощей и городом, Анна передумала. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее схватили. Она не желала оставаться пленницей Йорков, но это не главное… Главное в том, что она должна во что бы то ни стало найти тело Филипа.

Она перебросила через плечо длинную, ниспадавшую с плоской шапочки темную вуаль, свив ее наподобие жгута, и решительно двинулась в темноту, стараясь не слишком углубляться в лес, а держаться обочины дороги. Слабый свет молодой луны просачивался сквозь листву, падая на жуткие лики повешенных.

Анна тихонько бормотала «Ave», стараясь не смотреть в их сторону, но она знала, что мертвые здесь – на каждом суку, словно спелые плоды в ожидании того, кто придет собрать жатву.

Она едва не наступила на человеческое тело и впилась зубами в запястье, чтобы не закричать. Она была уже вблизи поля битвы, и здесь попадались трупы тех, кто пытался спастись бегством, но не успел. Анна перешагивала через них, наклонялась, ощупывала пальцами лица, касалась волос. Было противно, но она думала лишь об одном, страшась и надеясь одновременно, что очередной павший окажется Филипом Майсгрейвом. Никто, кроме нее, не сможет найти его, она это знала твердо.

Грудь у нее ныла так, словно что-то распирало ее изнутри, а голова была легкой и пустой. Оказавшись на поросшем вереском плато, в самой гуще павших, она уже не испытывала того леденящего ужаса, как днем. Открытое пространство было мертвым, но оно было и живым. Где-то каркнула ворона. Пищали и дрались крысы, сбежавшиеся сюда со всего города.